— Уехал!

— И, слава Богу! Только если Наташа встретит кого по сердцу, то, как же быть?

— Паспорт потеряет. Поедет в другой город паспорт там и потеряет.

— А как же там всякие эти Интернеты, которые обо всех все знают?

Екатерина Сергеевна пожала плечами и доверительно прошептала:

— Деньги более осведомлены, заметь, во всех вопросах.

Собеседница на минутку задумалась, и кивнула:

— Наверное, соглашусь с тобою.

Во дворе заревел бык-охранник. Хозяйка поднялась:

— Похоже, у нас гости, и они Борьке явно не нравятся. Не пустит он их во двор.

Людмила Васильевна вышла на крыльцо в подаренной жилетке, подбитой мехом чернобурой лисицы. Через десять минут вернулась.

— Боря не любит пьяных и запаха перегара. А от моего бывшего пациента так разит, что за версту учуять можно. Вот бычок и разбушевался. Ни его во двор не впустил, ни меня к нему не выпустил.

— Ты именно его ждала?

— Да. Вот что сказал. Эти странные гости и впрямь хотели узнать то, о чем спрашивали и ничего более.

Женщина с облегчением выдохнула:

— Уфф! Гора с плеч!

Энергично поднялась с места:

— Садись, Людочка, чаек пока не остыл! Пока ты ходила, я выпечку в печку поставила погреться, чувствуешь, как пахнет?

— Да, аромат чудесный. Наливай покрепче чаю и доставай булки!

Леонид Александрович проснулся от запаха блинчиков. Примешивалось к нему еще что-то еле уловимое, зовущее на кухню. Он, насколько мог, убыстрил утренние процедуры, пару раз махнул щеткой по густым черным волосам, на ходу собирая их под кожаный шнурок, спустился вниз.

За столом сидела Регина с чайной чашкой перед блинной горкой, у плиты на высоком барном табурете хозяйничала Наташа, переворачивая на сковородке очередной золотистый шедевр.

— Доброе утро, девочки!

— Доброе! — Сестры частенько говорили одновременно, иной раз это пугало его, а со вчерашнего дня стало умилять.

Регина поднялась, достала тарелку, положила приборы, подвинула растопленное масло, сметану и варенье:

— Скажи, что пить? Чай? Или кофе сварить?

Не торопясь оглядел стол:

— Ммм, какая красота! — Такого завтрака своим детям никогда не готовил, просто так и не научился печь блинчики. А теперь наслаждался соблазнительными запахами и видом горки золотистого чуда. Это блюдо они с детьми пробовали только в кафе или на Масленицу, когда на соседней площади устраивался грандиозный праздник и блины пекли прямо на улице.

В предвкушении, потирая руки, спросил:

— А вы чего пьете?

— Мы — чаек. Он с травками. Называется «Байкальская ночь». Будешь?

Регина протянула ему заварочный чайник и открыла крышку. Так вот откуда шел такой тонкий и необычный аромат.

— Наливай!

Леонид Александрович расположился за столом, положил на тарелку парочку блинчиков, помазал сметаной и начал утреннюю трапезу.

— Ммм! Песня!

Улыбаясь с удовлетворением вздохнул:

— Какие планы на сегодня? Конец недели на дворе.

— Планов громадье. Только бы успеть их исполнить, — Регина смотрела на Наташу, а та с тревогой на деда.

Он стразу увидел этот отблеск беспокойства. Положив на стол приборы, внимательно посмотрел на сестер:

— Девочки, договариваемся сразу: мы — семья. У вас, как я понял, ее не было и какого-то набора правил вы не приобрели, а у меня была только родительская. Давно. И как себя вели мои родители в той или иной ситуации я просто не знаю, а что знал, забыл, — он тяжко вздохнул.

— Поэтому, ничего друг от друга не скрываем, доверяем. Все! Абсолютно все! Все делим на всех! Поровну, — он снова посмотрела поочередно на обеих внучек.

— Давайте. Смелее!

Регина начала рассказывать об Амыре. Коротенько описала его характер, привычки. Подробно обрисовала ситуацию, когда он вывел ее из-за грани. Рассказала, как ее назначили его духовной дочерью. Упомянула о своем скромном опыте в духовных практиках, и его роли в их освоении. Завершила вполне ожидаемо:

— Одного его оставить не могу, неправильно это! Понимаю, что взрослый и более иль менее здоровый человек, но он одинок и после контузии за ним нужен присмотр. Тем более, я обещала, там, за гранью. И вообще-то мне это нужнее, чем ему. Наверное.

Китаец слушал внимательно, кое-что, читая между строк, кивая в нужных местах:

— И что вы решили?

— Ничего. Мы пока думаем.

— Вариантов не так уж и много, — Леонид Александрович продолжал рассуждать вслух.

— Сюда не поместимся. А то, что мы должны быть рядом — это осознали уже все. Вы слишком долго были разлучены.

Не торопясь глубоко вздохнул:

— Теперь про Амыра Каримовича. Регина, я бы хотел, чтобы твоя квартира была сохранена, как и квартира Наташи, и комната в коммуналке у Эмика.

— У Эмика есть комната?

Дед кивнул:

— Не каморка, но в коммуналке. С прошлого века не видавшая ремонта. Холодная, грязная и вонючая комната, потому, как рядом с уборной, которую не моют никогда. Принцип хозяев двенадцати квартир! Принцип! — Он поднял вверх указательный палец.

— Но она из всех самая большая — двадцать квадратов и за нее один гражданин осенью предлагал миллион наличкой. Правда без оформления документов, что нас и заставило отказаться от сделки.

В Наташе ожидаемо «проснулся» юрист:

— А эта комната оформлена в собственность?

— Да, я все-таки победил у Эмика чувство страха перед чиновниками и мы с ним документы «выходили» наконец-то.

Леонид Александрович снова взялся за завтрак. Наташа дожаривала последний блин. Регина в обеих ладошках держала чашку, как будто грела руки, когда на кухню, гремя всем, чем только можно, ввалился Эмик и радостно возвестил:

— Доброе утро! Тошка сейчас моську от гуаши отмоет и спустится!

— От гуаши? — ахнули девушки.

— Ага, она с утра дежурный индеец!

Дед был невозмутим, не торопясь положил себе добавки. Внук с шумом пододвинул стул, посмотрел на Регину, потом Наташу, ткнул пальцем в стопку блинов, скорчил скорбную рожицу:

— Можно мне тоже?

В ответ, получая хоровой ответ, в котором участвовал и дед:

— Можно!

— Приятного аппетита!

— Спасибо! А чай я сам, ладно?

— Хорошо, — Регина смотрела на формирующуюся мужскую фигуру и умилялась. Почти два метра ростом, руки-ноги — жерди. Ему почти девятнадцать. Как смеялась одна ее знакомая, рассказывая про своего пятнадцатилетнего сына: выглядит на десять, ведет себя на пять! Этот тоже не выглядит на свои девятнадцать, а ведет себя иной раз и правда на девять. Поинтересовалась:

— А что Тоша? По какому поводу у нее моська в гуаши?

Наташа отвлеклась от перекладывания сметаны из банки в небольшую пиалу:

— Почему она дежурный индеец, и когда она ее уже отмоет?

— Уже! Я ее отмыла уже!

На пороге стояла младшая сестричка в желтой пижамке с котятками. Волосы жгутом, заколотым двумя бамбуковыми палочкам. Покрасневшая кожа на лице говорила о том, что ее только что отчаянно оттирали:

— Ну, Эмик! — Тошка погрозила братику маленьким кулачком, — я тоже поиграю с тобой в индейцев, как-нибудь! Жди! Доброе утро всем!

Братик деланно вздохнул:

— Вот всегда так! И ты, Тошенька, меня не ценишь. Не поверите, — оглядел всех с деланной скорбью на лице, — все утро гуашь грел, чтобы тепленьким ее разрисовать.

Потерпевшая усердно кивала:

— Ага! Это чтобы я раньше времени от холодного не проснулась!

Тошка чмокнула деда в щеку, отчего у него побежали вокруг глаз лучики-смешинки. Подошла к сестрам, обняла и на мгновение прижалась к каждой, удостоилась от всех ответного поцелуя, объятий и тисканья.

Брат, наблюдая за процедурой утреннего приветствия, не выдержал:

— Я тоже так хочу!

— Чтобы тебя тепленьким разрисовали? — Ехидство Тошки просто зашкаливало.

Эмик поднял голову от тарелки и посмотрел на Наташу. Она удивилась и немного растерялась:

— Как так?

— Вот так вот: и чмок, и обнимашки, и «ты мой хорошенький».