– Аль, ты же останешься? Не уйдешь? – тихо спрашивает Данил, а я чувствую, как на мгновения стук его сердца под моей ладонью, лежащей на его груди, сбивается.

Обвожу подушечкой пальца рельеф твердых мышц с рисунком той самой татуировки, что идет от запястья вверх. Оказывается, переплетение линий нотного стана заканчивается филигранной растушевкой там, где бьется сердце Дани.

– Не уйду, – опять веду кончиком носа по его шее, делая вдох.

И я понимаю, что это вопрос не про ночевку в этой кровати. И не про сегодня и завтра. Этот вопрос о чем-то большем…

Даня прижимается губами к моему лбу, а кольцо его объятий становится лишь крепче. Я по-свойски закидываю свою ногу ему на бедро и в такой комфортной позе и тишине уже собираюсь провалиться в тягучий сон. Да и Данил, по-моему, вообще отключился под моим боком мгновенно.

Поэтому, когда через дрему слышу откуда-то глухой возглас «Дан!», даже не сразу понимаю, что происходит. Так и лежу, не двигаясь, примостив нос к выступающей ключице Данила. Может, сонные глюки, и это просто ликует мой внутренний голос?

– Дан! – бас раздается уже громче и четче, где-то за дверью.

Напрягаюсь. Потому что это точно не глюки. Об этом понимаю не только я. Данил подскакивает, как ошпаренный, а заодно и меня возвращает в вертикальное положение. Вопросительно смотрю на Вершинина, считывая с его сонного лица четкую эмоцию паники.

– Черт! Это папа, – выдыхает он. – Аль, надо одеться. Быстро!

– Капец. – Мой сон смахивает мгновенно, когда понимаю, что сейчас будет ой как неловко.

С такой скоростью свои стринги я не искала еще никогда.

– Аль, где штаны мои? – шипит Даня, светя голой пятой точкой возле меня, пока я где-то в недрах скомканного покрывала пытаюсь найти хоть что-то из своего белья.

– Там же где и мой лифчик! Не знаю где! – как электровеник, шарю ладонями по кровати. – Блин!

– Это накинь, – Данил кидает мне в руки свою широченную футболку.

Натягиваю ее на себя, даже не вывернув этот черный балахон налицо. И чудом успеваю найти и вернуть на бедра свои белоснежные кружева.

– Данька, ты вообще дома-то? Ау, – Мужской голос проникает в комнату через медленно открывающуюся дверь чуть раньше своего хозяина.

А мы уже, будто бы солдатики, стоим возле кровати, делая вид, что даже ни капельки не запыхались. Я со взлохмаченными копной волос, в едва прикрывающей мне бедра Данькиной футболке, и не менее растрепанный ее хозяин, успевший отыскать свои штаны. Сердце бешено тарабанит по грудной клетке, в крови сплошной адреналин, но мне так хорошо. Боже, как мне хорошо. Даже вот так вот прятаться за широкой спиной Данила с дурацкой улыбкой на лице, понимая, что нас едва не застукали, как школьников.

И когда на пороге спальни появляется седовласый высокорослый мужчина в яркой рубашке аля-гаваи и широких шортах, я просто стыдливо утыкаюсь лбом в голое плечо Дани, подглядывая за происходящим одним глазом. И по хаотичному дыханию Вершинина, понимаю, что он сам с трудом сдерживает шквал эмоций.

Отец Данила замирает в дверях, а глаза, очень знакомые мне, только с лучиками морщинок у их внешних уголков, мгновенно округляются.

– Sorry. I didn't know you have company, – растерянно бормочет мужчина, переводя ошарашенный взгляд с меня на сына. Но тут же с акцентом тихо добавляет, обращаясь к нему с явными нотами облегчения в голосе. – Хвала небесам! Я уже думал, что не видать мне внуков.

– Папа! – Данил через смех вздыхает и, морщась, трет пальцами переносицу. – Она понимает по-русски.

Мужчина теряется окончательно. Молча уставившись на сына, приподнимает седые широкие брови в ожидании ответа. И после секундной нервной тишины, Данил прочищает горло и, словно собираясь духом, расправляет плечи и с такой милой помпезностью произносит:

– Аль, это мой папа. Андрей Николаевич.

– Очень приятно… познакомиться, – пищу я из-за плеча Дани, безбожно краснея и не рискуя выглянуть, представ во всей своей красе.

Я, конечно, не так хотела бы провести подобное знакомство… Но Андрей Николаевич, смущенный ничуть не меньше, с широкой улыбкой отвечает мне уверенным кивком.

– И как зовут же эту милейшую особу?– он хитро обращается к сыну. – И почему я узнаю о ней только сейчас?

– Ты знаешь о ней уже давно, – через плечо Данил бросает на меня взгляд.

Горящий. Живой. Искренний. Его горячие длинные пальцы находят мои и осторожно переплетаются с ними. Этим жестом он снова расшатывает пульс до предела. Молча смотрю на Даню снизу вверх, подперев его плечо подбородком.

– Я рассказывал тебе, пап, – тихо произносит Данил, крепко, до приятной боли сжимая мои пальцы в своей ладони. – Это моя Мальвина.

– Ми. Ре. Соль. И вот сюда две черненькие нотки одновременно.

Длинные, немного мозолистые от вечного копания в моторах машин, пальцы, как негнущиеся деревяшки, топчут клавиши, потом еще и промазываю, заставляя инструмент жалобно стонать. А меня вздрогнуть и поморщиться.

– Да блин, – за спиной слышу недовольное фырканье. – Что-то сложно. А попроще, не?

– Дань, это собачий вальс. Куда уже проще? – иронично вздыхаю я.

И пользуясь моментом, что расположилась между его широко расставленных ног и моего лица не видно, с улыбкой закатываю глаза. Данил и фортепиано – это просто одна эмоция: «а-а-а!». И полное отсутствие хоть какого-либо слуха. Поэтому уже как минимум полчаса мы, сидя прямо на коробках посреди комнаты, мучаем этот несчастный вальс.

Распаковать мой инструмент первым было глубокой ошибкой. Даня, походу, твёрдо решил, что разбор всех остальных вещей, ввезенных в нашу маленькую квартирку, не такая уж и первоочередная задача. И теперь усердно и очень умилительно пыхтит мне в затылок.

– Покажи ещё раз. Попробую заново, – требует мой ученик.

– Давай ты лучше разберешь хоть пару коробок? – с мольбой в голосе прошу я, понимая, что мой инструмент скоро разрыдается от фальши.

– А ты?

– А я тебе поиграю. Шопена, например?

– Эй, – Данил прижимается грудью к моей спине, захватывая меня в свои крепкие объятия, и ласково покусывает мое плечо, – мадам Вершинина, так нечестно.

– Да-а-ня-я, – с театральным недовольством фыркаю, – ну, какая Вершинина?

– А кто пять дней назад обменялся кольцами и давал клятву вечной любви? – Покусывания становятся парящими поцелуями, плавно текущими вверх по шее.

– Ага. В Вегасе, немного бухие перед Элвисом Пресли и кольцами, скрученными из проволоки от «Моёт», – смеюсь я и намеренно подставляю себя под теплые губы Данила.

Хотя от воспоминания о нашей поездке в Лас-Вегас с Крис и Ником отойти не могу до сих пор. Это была всего одна ночь на одном из самых популярных драйвовых музыкальных фестивалей.

И закончили мы ее в какой-то липовой часовне, где прямо в джинсах и футболках дали согласие росписью на стодолларовой банкноте под радостные всхлипывания пьяненькой Крис, рыдающей на плече у Никиты. Но в тот момент я была вулканом из эмоций. Утопала в Данькином взгляде, полным восхищения и счастья. У меня даже промелькнула такая девчачья, ванильная мысль, что будь это все по-настоящему, я, не задумываясь, ответила бы «да».

Потому что за три года нашего совместного быта и уюта, Данил ни разу не дал в себе усомниться. Да, были и ссоры, и недопонимания, но сожаления, что у нас появился второй шанс – не было.

Мы до безумия с ним разные. Я все ещё живу и дышу музыкой, катаюсь по гастролям, а Даня, помимо того, что числится волонтером в одной из клиник, помогающей бороться с зависимостью, оказался дотошным технарем.

Его отец таинственным для меня образом просто втянул сына по уши в свой небольшой бизнес, связанный с машинами. Данил порой чуть ли не мурлычет от удовольствия, копаясь под их моторами. С Андреем они оказались на какой-то одной волне, понятной только им двоим. Я иногда даже ревную…