В клинике я оказался уже с чётким пониманием, что у меня не осталось и шага до суицида. Потребовалось несколько месяцев, чтобы, наконец, до моих прогнивших мозгов доперло, что я действительно болен. Я инвалид. Моя душа покалечена и изуродована. И с этим мне пришлось заново учиться жить.

Маму пришлось перевести в пансионат попроще, а самому устроиться туда обычным разнорабочим. На тот момент особо выбора у меня и не было. Нужны были любые деньги. Около полугода я так и перебивался разными подработками. Потом удалось устроиться в приличный ресторан официантом, потихоньку возвращая Максу и Нику по копейке, влитые ими на моё лечение. И как мог, старался не пропускать групповые занятия с психотерапевтом, потому что сорваться и бросить все на зелёный стол первое время хотелось практически всегда.

Но день смерти моей матери стал отличной проверкой на прочность. Меня выворачивало наизнанку от давящей потребности взять в руки хоть что-нибудь, чтобы снова пустить по телу дозу азартного адреналина. Ноги сами несли меня туда, где и раздробилась моя жизнь.

Мое состояние ничем не отличалось от героиновой ломки наркомана. Мне казалось, что я схожу с ума… Но не сошёл, произнеся на одном из сеансов групповой терапии:

«Я, Даниил Вершинин, игроман без срыва пятьсот шестьдесят шесть дней».

А потом все снова перевернулась с ног на голову. Меня нашел мой родной отец. И разговор с ним стал одним из самых тяжёлых и долгих в моей жизни. Я рассказал о себе все, не утаивая даже ту кошмарную ночь, когда играл на жизнь Альвины.

Отец, конечно, знатно охуел. Вряд ли я стал идеальным подарочком от аиста. Но мы удивительно быстро нашли общий язык. Впервые за долгое время я почувствовал в другом человеке что-то близкое. И уже через месяц нашего общения по телефону, отец неожиданно сам предложил перебраться к нему и попробовать поработать в его фирме.

Очкуя, я согласился. Мне нужны были деньги. Вернуть долг пацанам я должен был однозначно. Да и меня больше ничего не держало в этом городе. Разве что воспоминания…

Думал ли я об Альвине после нашего расставания? Блять, всегда. Каждый свой сраный день, я открывал гребаный интернет, чтобы ещё раз убедиться, что её страница в социальной сети закрыта.

Хотя и так знал, что у неё все получилось. Она сильная. И даже не представляет насколько. Я понял это, смотря на неё из зала. Я был на одном из ее концертов. И когда после последнего аккорда все погрузилось в непрекращающиеся овации, которые выдавались стоя, не смог сдвинуться с места.

Я любил её. Я люблю её.

И, наверное, именно поэтому сейчас сижу у двери номера Али на полу в коридоре.

Мне хотелось просто прикоснуться… Хотя бы на секунду дать себе надежду, что она все ещё моя Мальвина.

Одного взгляда на неё в доме Ника хватило, чтобы захотелось смести все на своём пути, отправив к черту все то время друг без друга.

Но имею ли я на это право?

Два года может оказаться слишком большим сроком. Я знаю о том, как складывалась жизнь Али лишь снаружи, но понятия не имею, что там внутри. Может у неё кто-то есть или она вообще уже замужем?

Блять, да от одной только подобной мысли меня ебашит изнутри так, что хочется собственными руками разломать себе ребра и выдрать сердце.

Но я больше не намерен уничтожать все то светлое, что, надеюсь, смогло появиться в ее жизни за прошедшие годы.

И я не жду от неё никакого прощения. Я хочу, чтобы Аля была счастлива. Искренне и всецело. Тогда я смогу когда-нибудь простить и сам себя.

Звук упавшей на мой телефон смс оглушает пустынный коридор.

Ник: «Дан, все нормально? Мы ждём тебя»

Взъерошиваю ладонью волосы и, наконец, поднимаюсь на ватные ноги. То, что я сижу здесь, не сделает все происходящее проще. Легче мне не станет. Я могу лишь усложнить жизнь ей.

С каким-то чувством колючего отчаяния бросаю взгляд на дверь. А ведь Алька даже не представляет, что расстояния между нами гораздо меньше, чем она думает…

Свободнее мне дышится лишь на улице. Прежде чем вызвать такси к главному входу гостиницы, пишу сообщение Никите:

«Надеюсь, ты меня поймешь, но я не приеду».

Ответ от Ника приходит мгновенно:

«Когда ты улетаешь?»

Вздохнув, я сворачиваю на экране нашу переписку и открываю приложение со значком крыла самолёта. Нахожу свою бронь и через пару минут меняю её на ближайший рейс. И похуй, что с еще одной пересадкой и лететь на семь часов дольше. Сейчас я просто хочу домой.

Вызываю такси и пишу Нику:

«Сегодня».

Моя голова раскалывается от звенящей в ней боли. Эта ночь прошла кошмарно. Я с трудом нашла силы выползти из кровати до душа и привести себя в порядок. Если, конечно, немытые волосы, туго стянутые в конский хвост, чёрные очки вместо макияжа и помятый спортивный костюм, можно назвать таковым.

До моего рейса ещё четыре часа, но, укутавшись в ветровку, я уже покорно жду Граховского возле входа в отель, примостив свою пятую точку на тяжелый чемодан. У нас не вышло встретиться сразу после концерта, поэтому мой бывший наставник сам радостно вызвался отвезти меня в аэропорт.

И ровно в 06:15 утра чёрный «лендровер» Граховского тормозит напротив дверей отеля.

– Мальчевская! – слышу его возглас ещё даже до того, как Аристарх Григорьевич распахивает водительскую дверь. Выскочив из машины, он тут же сгребает меня в свои объятия, не дав издать и приветственного писка. – Какая ты взрослая!

Обнимаю Граховского в ответ и не сдерживаюсь от улыбки. Несмотря на то, что мы не виделись с того момента, как я уехала в Штаты, чувство, что он не чужой для меня человек, не исчезло. Столько лет работы с ним, столько ссор и одержанных побед никогда мной не забудутся. И ведь все, что я сейчас имею – это лишь только благодаря терпению Аристарха Григорьевича и его непоколебимой веры в меня.

– А вы все такой же молодой и красивый, – смеюсь я, отстраняясь от Граховского.

И ни капельки не вру. За эти несколько лет он вообще не поменялся. Седая, идеально уложенная, шапка волос, пронзительный взгляд, крючковатый нос и одеяния в неизменно тёмных тонах: рубашка и джинсы. Даже морщин больше не стало. А не припрятан ли у Аристарха Григорьевича где-то под роялем эликсир молодости?

– Очень рад тебя видеть, Альвина, – смеётся он в ответ, одаривая абсолютно искренней улыбкой. И на секунду мне становится даже не так паршиво, как было за минуту до этого. – Поехали? В машине и поболтаем.

Согласно кивнув, отдаю свой чемодан на попечение Граховскому и с комфортом размещаюсь на пассажирском сидении.

– Так, Мальчевская, – Аристарх Григорьевич усаживается за руль и радостно потирает ладони, – до аэропорта ехать не меньше часа, так что жду от тебя подробный рассказ о том, как тебе работается с Андерсеном и как вообще живётся с таким плотным концертным графиком.

Положа руку на сердце, мне не особо хочется вести сейчас какие-либо беседы. Сил ворочать языком и мыслями нет. Но светящееся интересом глаза Граховского не оставляют мне выбора.

– О-о-о, Аристарх Григорьевич, – с улыбкой тяну я, поднимая очки на макушку, – чтобы рассказать вам все, мне точно не хватит дороги до аэропорта. Там минимум нужно время перелёта Ростов-Москва-Лос-Анджелес. Вам придется купить билет.

Но улыбаюсь я недолго, потому что сам же Граховский меняется в лице. Его седые брови сходятся у переносицы, а блеск в глазах затмевает тревога.

– Альвина, у тебя все в порядке?

Я не сразу понимаю, почему такая смена настроения, но заметив, как Аристарх Григорьевич сканирует взглядом мое лицо, то быстро перестаю думать, как жираф. Мне тут же хочется вернуть тёмные очки на нос. Мои опухшие от непрекращающейся ночной истерики глаза сейчас точно выглядят, мягко говоря, пугающе. Черт! Надо было и дальше делать вид, что в это пасмурное раннее утро солнце жарит прямо в лобовое.