А мне даже не надо поворачиваться, чтобы четко знать, что он грубо трёт ладонями лицо, а потом взлохмачивает свои волосы пальцами. Я и так всеми клетками тела чувствую каждое движение Данила.

– Я виноват перед тобой. И так будет всегда. Сегодня, завтра, год, вечность…

– Данил…

– Альвина, я поступил с тобой, как конченая мразь, – он перебивает меня достаточно жёстко, повысив голос.

Его слова бьют меня наотмашь. Мне приходится впиться пальцами в свои же плечи до боли, чтобы сохранить равновесие. И наконец-то все, что это время сидело во мне, закопанное обидами, виной и желанием оправдать свое же решение, принятое в ту ночь, срывается с губ.

– А чем я лучше? Должна ли я была бросать тебя тогда? Один на один с собственной болезнью…

– Нет, Аль, – сипло выдыхает Данил. – Я благодарен тебе, что ты ушла именно тогда. Ты должна была уйти. Уверен, что это было одно из самых правильных решений в твоей жизни. Мне нужно было пройти через все одному. Твоё место было не рядом со мной.

Я прикрываю глаза и дышу. Медленно. Глубоко. Каждое сказанное им слово впивается в меня. Его голос рвёт и царапает изнутри.

– Как ты сейчас, Дань?

Он прочищает горло, а я снова чувствую, как его ладонь проходится по волосам.

– Нормально. Живу. Вроде как…

– Мне очень жаль. Я знаю о твоей маме, – почти не слышно шепчу я.

– Я утешаю себя лишь одной мыслью, что она больше не мучается. По крайней мере, отец постоянно меня этим успокаивает.

Такая спокойная и даже тёплая фраза про отца вызывает неподдельный шок, заставляя распахнуть взгляд и посмотреть на Данила через плечо. Я не ошиблась в своих ощущениях. Он действительно сидит, облокотившись о колени, и держит ладони в уже изрядно растрепанных волосах.

– Извини, что спрашиваю, но ты так говоришь про отца, словно…

– Я не про Вершинина, – не меняя позы, Данил качает головой. – Через месяц после смерти мамы меня нашёл родной отец. Одна из маминых подруг знала её тайну и была в курсе, кто и где он. Она и сообщила ему о том, что мамы больше нет, но есть я.

Я тихо ахаю, прижав ладонь к раскрытому рту, и слышу, как Даня усмехается:

– Да, моя реакция была примерно такой же, правда, через мат.

– И как прошла встреча? Вы общаетесь сейчас? – ошарашенно интересуюсь, гипнотизируя Данила, сидящего на моей кровати.

– Да. Он знает обо мне все до мелочей. Я честно сказал, что зависимый и прохожу лечение. Короче, – Даня переводит дух, – папа очень мне помог. Сейчас я живу и работаю у него.

«Зависимый». «Прохожу лечение». Это срабатывает, как триггер. Я дёргаюсь вперёд, но изо всех сил удерживаю себя на месте. Проглатываю вопрос, который изводил меня все эти два года. Я все ещё не уверена, что готова говорить об этом. И поэтому произношу не то, что хочу.

– Работаешь?

Даня снова потирает ладонями лицо:

– Я сам в шоке. У отца небольшая сеть автомастерских по городам. Вот в одной из них и тружусь. Правда, я там больше на должности принеси-подай, но, оказывается, работать руками не так уж и страшно. Хотя кто, как не ты, знаешь, что это такое, – тихо смеётся он и поднимает голову.

Я не успеваю спрятать глаза, и приходится столкнуться со взглядом Данила. Прямым и пронизывающим до самых вен.

– Аля, я безумно рад, что… Что ты смогла вернуть себя и исполнить мечту, – говоря это, он искренне улыбается.

А мне очень хочется разлиться слезами, потому что каждая черта его лица так и не стала чужой. Время лишь разместило нас по разным концам земли, но не вытравило из меня ни боль, ни чувства.

– Спасибо. – У меня нет сил улыбаться в ответ.

Я просто отворачиваюсь обратно к окну, крепко держа саму себя за плечи.

– Альвина, я хочу кое-что вернуть. Можно мне подойти к тебе? – Голос Данила резко садиться до хрипа.

Внутри все переворачивается. Неужели он действительно меня боится?

Не оборачиваясь, даю согласие кивком. Кожей ощущаю движение у себя за спиной. И с каждым сокращённым сантиметром между нами моё сердце тяжелеет в груди.

Данил останавливается за моей спиной. Очень близко. На секунду руки Дани мелькают передо мной, но я успеваю заметить на левом запястье небольшое тату. Три карты, три туза, перекрытые скрипичным ключом, от которого вверх по руке плавно идут тонкие линии. Их пять. Как в нотном стане.

Дыхание Данила теплом скользит по моей открытой шее, а через секунду на неё ложится что-то прохладное и тонкое. Оно струится вниз, и я ловлю какое-то сумасшедшее дежавю.

Опускаю глаза и взглядом нахожу то, отчего все расплывается передо мной от влаги. Дрожащими пальцами касаюсь той самой ноты с камушком.

– Откуда она у тебя? – тяжело выдыхаю вопрос, пока сердце набатом шарашит в груди.

Это невозможно… Тогда я облазила каждый угол гостиной в поисках этой подвески, но так её и не нашла.

– Нашёл. Она запуталась в шторе, когда устранял последствия погрома в квартире Крис. Она твоя по праву.

Данил замолкает, напряженно дышит мне в затылок. И все внутри меня буквально ноет и кричит от единственного желания.

Прикоснись ко мне… Пожалуйста. Мне ничего больше не нужно. Просто прикоснись.

Но чувствую, как Даня лишь кончиком носа задевает мои волосы, с тихим стоном вдыхая воздух.

– Береги себя, – его шепот горячими мурашками рассыпается по моей шее.

А через секунду у меня за спиной лишь пустота и боль.

Данил ушёл.

Сжимая в руке ноту, я просто опускаюсь на холодный пол перед окном. Закрываю глаза и мечтаю проснуться.

« …И я бы прыгнул в эту реку,

Если бы не было человека,

Который утонет,

если прыгнет за мной…»*

*слова из песни «Река» Алексея Кривдина и Pavluchenko

Данил

За мной закрытая дверь, которую хочется снести с петель. Разнести ко всем чертям, не оставив гребаной щепки.

Но есть силы сделать два шага вперёд к стене напротив. А потом я просто подпираю её спиной и стекаю по ней к полу.

И мне совершенно похуй, что я сижу прямо в коридоре гостиницы. Подтянув колени к груди, облокачиваюсь на них, запуская ладони в волосы.

Теперь дверь, которая должна быть вынесена, перед моими глазами. Дверь, за которой я оставил нечто большее, чем просто часть себя.

Я слабак? Трус? Или все-таки поступил правильно?

Но я знаю и уверен в одном. Альвина – мой открытый кровоток. Рана, которая никак не может затянуться. Да и затянется ли? Хочу ли я забыть эти огромные карие глаза? Алькин голос… Запах.

Хочу ли я забыть то, что случилось со мной после того, как она ушла?

Есть вещи, которые нельзя забывать. Определённые события и воспоминания должны выжигаться в памяти, оставляя шрамы. Потому что только так я напоминаю себе, из какого ада мне пришлось выползти.

И спустя столько времени это ещё в памяти. Я могу достать свои воспоминания до мелочей.

То, что она не вернется ко мне, я понял сразу. Её взгляд кричал от разочарования и обиды. Она выжгла им мне душу в пепел.

А вот я вернулся туда, где мои пороки оказались сильнее боли. И это было спасением. Но всего лишь на считанные мгновения. Я проиграл несколько миллионов за пару ночей. Спустил все до копейки, чудом успев оплатить этими деньгами всего несколько месяцев лечения матери.

А потом настал момент, когда, кроме дешёвого алкоголя и ненависти в моих венах, ничего не было. Я захлебывался от жалости к самому себе.

В разгромленной квартире в полуживом состоянии меня нашел Макс, отправленный туда перепуганными Никитой и Крис. Кто-то сверху упорно верил, что во мне есть что-то ещё помимо дерьма.

Ник и Максим поставили меня перед выбором. Или я начинаю свой путь по рехабам, или вся наша двадцатилетняя дружба становится лишь воспоминанием. Послать меня на хуй бесповоротно им уже ничего не мешало.

И перед тем как сделать свой выбор, я все-таки нашёл в себе совесть хотя бы постараться вернуть самому дорогому человеку то, что сам же и отнял. Мечту… Я нашел Граховского. И после откровенного разговора с ним мой выбор был сделан.