Прочищаю горло и расслабленно пожимаю плечами. Правда, получается это отвратительно наиграно.

– Да все нормально. Просто не выспалась.

– Аля, – строго проговаривает Граховский, – ты либо бухала всю ночь, либо ревела. И что-то амбре спиртов я в машине не чувствую.

Отворачиваюсь к окну, не выдержав его испытывающего взгляда. И что я могу ему сказать? Что рыдала почти двенадцать часов в подушку так, что задыхалась? Или что я не спала сегодня вообще? А, может, признаться, что моя истерика продолжится и в самолёте? Я никуда не хочу лететь. Я ведь знаю, что он где-то здесь…

– Правда. Всё нормально. Это просто переутомление, – очень хочу казаться убедительной и себе и Граховскому, но почему-то мой голос просаживается до хрипа.

Нет. Только не это! Слезы снова начинают щекотать горло и глаза. Я же не могу разрыдаться вот прямо здесь? Поздно. Мои губы вмиг становятся влажными и солёными.

– Ты плачешь, потому что видела вчера его, – не то утверждает, не то спрашивает Аристарх Григорьевич.

А мне кажется, что я как-то не так понимаю услышанное. Не может же быть, что…

– Кого? – тихо переспрашиваю я, буквально вжимаясь в спинку сидения.

– Данила.

Это очередной взрыв эмоций внутри меня. Я прячу лицо в ладонях и… Привет, моя истерика. Каждый всхлип отзывается острым напряжением в голове. Мне чертовски стыдно перед Граховским, но подчинить себя себе же не могу.

– Господи. Ну, два дурака – не иначе, – с горечью вздыхает он. – А нельзя было вчера нормально поговорить? Что Даня душу вытравил себе, что ты…

А я вообще плохо понимаю, почему Аристарх Григорьевич говорит о нем и обо мне так, как будто в курсе, о чем идет речь.

– Откуда вы знаете, что мы вчера… что он… – бормочу себе в ладони и нервно глотаю собственный водопад слез.

– Данил рассказал, – Аристарх Григорьевич поясняет так спокойно, что я даже перестаю всхлипывать.

Убираю руки от лица и поворачиваюсь к Граховскому, который чинно восседает за рулём все ещё незаведенной машины и напряженно поджимает губы.

– В смысле рассказал? Это как понимать? – шепчу я.

– Так и понимать, Аль. Мы иногда общаемся.

– Что это значит? – смотрю на Аристарха Григорьевича, широко распахнув глаза.

Он вздыхает и кладёт свои руки на руль, начиная перебирать пальцами по его кожаной оплетке.

– Аль, я в курсе почему ты не пришла тогда на концерт. Знаю эту жуткую историю про игры.

Эта фраза, как обухом по голове. Я перестаю вообще что-либо соображать. Пульс барабанит по моим венам в сумасшедшей пляске, а в груди тяжелеет холод. Я отмираю лишь через какие-то долгие секунды:

– Знаете? Откуда? – произношу одними губами и не могу отвести взгляда от спокойного Граховского.

– Данил и рассказал, когда пришёл ко мне объясниться по поводу твоего прослушивания. С тех пор я и поддерживаю с ним связь.

– Какого прослушивания? – Я туплю уже окончательно.

– А ты думаешь, тогда просто так было решено дать тебе второй шанс? Значит, он все-таки не сказал о том, что… – задумчиво тянет Граховский.– Альвина, а о чем вы вообще разговаривали с Даней вчера? – неожиданно в лоб вопрошает он, хмуро сощурив взгляд.

В моей и без того захламленной переживаниями голове хаосом вспыхивают отдельные части нашего разговора.

– Данил сказал, что лечился. Что его нашёл отец, и теперь он живёт и работает у него. И что очень рад моим успехам… – тихо бормочу я, растирая по щекам тыльной стороной ладони непрекращающийся поток слез.

– И все? – Аристарх Григорьевич вопросительно ведет бровями.

Глотаю солёный ком в горле и просто киваю. А разве должно быть что-то ещё? Мне хватило и этого, чтобы вскрыть все шрамы и раны. И ощутить, как Данил ограждается от меня… Ну, конечно, прошло столько времени. Может, и больно-то сейчас только мне.

– Ясно, – вздыхает Граховский и тянется к ремню безопасности. – Поехали. Как раз время до аэропорта хватит, чтобы поговорить и про прослушивание, и еще кое о чем.

– Я не хочу никуда ехать, – с дрожью в голосе честно признаюсь уже самой себе. – Это чувство, что он здесь…

– Да где «здесь»? Данил не живёт в России. Он вообще улетел еще вчера.

В салоне авто повисает тишина. Я и Граховский смотрим друг на друга так, словно мы ведём разговор о разных людях. Нервно приглаживаю ладонью по идеально стянутым в хвост волосам и перевожу дыхание. Данил улетел вчера? И что конкретно он так и не сказал мне? При чем здесь мое прослушивание? Господи… Я сейчас свихнусь уже!

– Где он? – шепчу под нарастающий стук своего сердца.

Улыбнувшись, Аристарх Григорьевич вздыхает и, наконец, заводит машину.

– Если улетишь, то Данил будет настолько близко к тебе, что ты и представить не можешь…

Я не двигаюсь с места, даже когда за спиной слышу шорох шин уезжающего такси. Так и стою у края каменной дорожки, ведущей к небольшому двухэтажному домику.

Симпатичный особнячок из кирпича винного цвета с панорамными окнами на первом этаже, покатая крыша, идеально зелёный газон вокруг и отличительная черта американских двориков – полное отсутствие хоть какого-либо забора.

У меня нет препятствий, чтобы пройти дальше по дорожке до дверей дома. Только вот сделать первый шаг вперёд страшно. Страшно до какой-то глупой, обнадеживающей мысли в голове, что адрес, который дал мне Граховский, неверный.

Глубоко вдохнув, все же совершаю этот шаг вперёд. А дальше уже и не хочу останавливаться. Расстояние до двери преодолеваю за секунды, и осознание того, что возврата нет, приходит, когда не раздумывая жму на звонок.

И время замирает. Тянется, как чёртова жвачка, которая мерзко липнет к моим нервам, не давая даже дышать.

А что если его нет дома? Или он… вообще не один? Боже, и зачем я приехала?

Здесь нет привычки запираться на ключ, поэтому у меня нет таких нужных секунд, чтобы, слушая обороты замка, угомонить рвущееся на миллиарды ударов сердце. Но оно глохнет и без этого.

Потому что когда распахивается дверь, во мне все обрывается. Абсолютно все. Пульс, дыхание, мысли. Из меня как будто на живую выдергивают душу, оставляя пустой оболочкой в симпатичном платье в цветочек, застывшей на пороге чужого дома.

– Твою мать, – шепчу я и чувствую себя так по-дурацки, пока ореховые глаза напротив затмевает шок.

И меня с головой накрывает паника. Хочется сделать то же, что и в день нашей первой встречи.

Сбежать.

Только если тогда мной руководил страх, то теперь растерянность.

Делаю шаг назад, едва не рухнув со ступенек, ведущих на входную террасу дома. Удержавшись на ногах, отворачиваюсь и хватаюсь за перила. Всё-таки я оказалась не готова к той правде, что он так долго был здесь. Рядом. Пока я мысленно считала между нами эти конченые километры.

– Альвина! – испуганный голос за моей спиной парализует меня окончательно.

А через мгновение я оказываюсь в его руках. Сильных. Тёплых…

– Аль, пожалуйста, стой! – сипит Данил мне в затылок, до боли в ребрах прижимая спиной к своей груди.

Я отчаянно трясу головой, дёргаясь из крепких объятий. Меня даже посещает безумная мысль: а не вонзить ли в них зубы второй раз?

– Я тебя сейчас отпущу, но мы зайдем в дом, ладно? – Данил шумно сглатывает и немного ослабляет хватку, будто бы проверяя: вырвусь я или нет.

Ничего не отвечаю, но даю свое согласие кивком. Медленно, по-саперски Даня убирает от меня руки и отходит назад. Не оборачиваясь, я просто на одном дыхании проскальзываю к настежь распахнутому входу в дом.

И замираю уже там, на пороге просторной прихожей, когда Данил закрывает за нами дверь. Мы молчим. Не двигаясь, стоим друг перед другом на расстоянии пары метров.

Я, потерянная с болезненным чувством обиды в груди, и он… Не знаю… Просто стоящий напротив меня в широкой чёрной футболке, свободных спортивках и с чертовски идеально лежащими волосами.

Данил смотрит на меня, а в его глазах целый океан недоверия.