Ивет не без удовольствия наблюдала за моими муками прогнившей души.

— А говоришь, не добьюсь от тебя очередных страданий, — рассмеялась она, запрокинув голову назад. — Такая жалкая!..

Это стало последней каплей.

Смех сменился хлюпаньем крови — я с лютой ненавистью всего за мгновение подскочила к Ивет и вонзила ножницы прямо в её шею. А затем ещё раз и ещё, в безумном исступлении повторяя одни и те же движения, но попадая то в голову, то в плечо, то в тело — искромсать, стереть, убить.

Убить, убить, убить.

Рыдать и смеяться — сумасшествие граничило с остатками здравого смысла и стирало в кровь всякое понятие о моральности. Да и к чему оно, если всегда будут существовать такие моральные уроды, как Ивет и Рэбэнус? Как Инграм и даже я? Зачем оно, это добро, если его столь мало? И никогда не хватет на всех?

Как же забавно всё же получилось! Тень, которая всячески меня изводила и заставляла убивать, погибла от руки своей же «ученицы». Ха-ха! Вот же действительно настоящая комедийная трагедия!

Браво! Просто браво!

«Ты должна научиться дарить свет самой себе».

Полоумный смех сменился на скорбящие рыдания. О Алестер! Я столько терпела, столько времени несла всё в себе! Так долго! Слишком долго! Ни один человек не вынес бы всего того, что выпало на мою изодранную душу. Ни один бы не справился с совестью, не задушил бы её и не закопал вместе со состраданием в глубокой чаще. Ни один после всего просто не выжил бы...

А я!..

Скажи мне, любимый, неужели я и вправду заслужила подобные муки? Неужели никогда не познать мне прощения за свои поступки? Неужели я обречена на вечное несчастье? И ни за что мне не стать твоей птичкой, радостной, доброй? И обрести вольные крылья...

О Алестер! Алестер!

Прости меня, любимый. Прости за всё, прошу...

Прости.

Дом опустел.

Мертвецки тихо. Что снаружи — ни души на улице; что внутри — ни единого живого; что ещё глубже — эмоции безмолвно повесились, не вытерпев постоянного надругательства. Под оболочкой некогда бесконечно сильной Равенны Вэй оказался лишь космос — наполненный всем и ничем одновременно. Бескрайний, сложный, противоречивый и такой... пустой.

Во мне ничего не осталось.

Ни-че-го.

Как заведённый, но уже ржавый механизм, я взяла бензин, спрятанный под раковиной, разлила его по всему полу, в том числе и на мёртвые тела, бросила спичку и вышла за дверь. Просто и равнодушно. Так, будто не покидала свой дом раз и навсегда.

Через полсотни ядров, пройденных по безлюдной трассе, послышался взрыв. Ещё через столько же вдалеке завизжала сирена пожарных или полицейских. Возможно, они всё же обнаружат тела и даже заподозрят, что и я мертва, но...

Как же плевать.

Рядом остановился автобус. Без раздумий я села в него, надеясь лишь как можно дальше уехать из до омерзения надоевшего города. Меня даже не смутило, откуда взялся посреди лунной ночи транспорт: прислонившись головой к холодному стеклу, я отрешённо провожала взглядом тёмные дома, звёздное небо, тусклык фонари и всё то, что когда-либо связывало меня с Равенхиллом. Всю себя.

И уснула, даже не осознав, что автобус так нигде и не остановился.

И не остановится.

Стараясь быть собой, мы вызываем у многих людей отчуждение; стараясь же уступать желаниям других, мы вызываем отчуждение у самих себя.

Кларисса Эстес

Хотелось никогда не просыпаться.

Бездна опьяняюще манила — простотой, вечностью и блаженством. Бесконечно долго лететь — столь же долго спать. Дикая усталость надавливала на веки, тяжело переливало кровь, мягким одеялом укрывала от внешнего мира: спи, бедный ребёнок, спи. Ничего интересного не находилось снаружи, нечего там искать: ни себя, ни смысла, ни понимания.

— Девотька...

Да, лучше с головой уткнуться носом в подушку. Какой же кайф спать в столь мягкой кровати! Вытянуть ноги, прижать руки к себе, сладко зевнуть... настоящий рай! Точно сам Чжун Куй, один из меншеней¹, стоял возле двери в мою комнату и зашищал от самых страшных ночных кошмаров. О да, как же давно я не испытывала такой радости от здорового сна!

— Девотька!..

Чуть наморщившись от чего-то навязчивого, я перевернулась на бок и глубоко вдохнула грудью. Ах, как хорошо поспать! Только разве что постельное бельё пахло слишком ядрёным запахом. Может, матушка решила попробовать новый порошок. Да, думаю, скорее всего...

Новый сон уже был так близок. Стоило лишь подождать пару секунд, и я провалюсь в него, как в объятия самой мягкой плюшевой игрушки. Совсем немного осталось...

— Девотька.

Интересно, почему матушка так странно меня зовёт? Мне же сегодня не надо в институт...

— Девот-т-тька!..

Стоп.

По ощущениям это не моя кровать.

И это не матушка меня звала.

Она же мертва.

Тогда где я?

Медленно раскрыв сонные глаза, я постепенно сфокусировалась на самой дальней точке, которую смогла увидеть. Правда... это оказалось что-то странное. Непонятное. Точно к гигантской стене прикрепили безумное количество одинаковых железных кроватей с синими одеялами и белыми простынками. И они тянулись, всё тянулись вверх...

Я резко села.

Тут же скрипнул не только матрас, но и толстые цепи, с помощью которых на весу над пропастью вдалеке держалась моя кровать. Вокруг — множество таких же цепей, идущих откуда-то сверху из темноты, невидимого потолка. И каждая из них крепилась к тысячам кроватей: одни висели криво, другие ровно, третьи вверх дном. Но некоторые... были не пусты.

Я уставилась в слепые глазища худощавого парнишки, чья кровать висела напротив. Он сидел возле самого бортика, вцепишись тощими пальчиками в железо, и беззубо улыбался. И смотрел на меня так, будто видел.

— Девотька, девотька! — запищал он, чуть ли не подпрыгивая на подушке.

Как он узнал, что я девочка? И кто он вообще такой? А я как сюда попала? Я же...

Неожиданно к голосу мальчика добавились другие: такие же писклявые, невнятные, принадлежащие... я чуть не выпала из-под одеяла, когда оглянулась.

Они все были одинаковыми.

Все мальчики.

Бледные. Приютские. С тёмными грязными волосами. В подтяжках. И такого размера, будто куклы с большими головами.

Они все были... неестественными.

— Девотька-девотька-девотька-девотька-девотька...

Что за сумасшедший сон мне снился? Или не сон вовсе? Всё слишком реально ощущалось: от запаха свежевыстиранной одежды до холодка по спине. Да и мне никогда не снились такие правдоподобные кошмары, до недавнего времени я вообще слишком редко видела сновидения. Но тогда...

Это невозможно.

Просто, Гуй побери, невозможно.

Я же не могла попасть в другой мир?

— А НУ ЗАТКНУЛИСЬ, НЕПОСЛУШНЫЕ ГОЛОВАСТИКИ!

Страшный грохот раздался где-то в конце необъятного помещения, размером в десятки футбольных полей во все стороны. Кто-то громоздкий нёсся сюда на всех порах, сбивая железные кровати по пути. И я точно не собиралась встречаться с ним, кто бы это ни был.

— Мальчик, эй, мальчик!

Белые зрачки вновь уставились на меня с таким вниманием, отчего становилось не по себе.

— Девот-т-тька!

— Где тут выход?

Паренёк хлопал ртом, словно передразнивал меня, а затем попрыгнул так, аж цепи опасно задрожали.

— Что такое в-в-выход?

Последнее слово он произнёс странно, да и вся его речь напоминала не совсем английский язык: будто он и не он одновременно. Как-то искажённо, однако я не понимала, чем конкретно резало слух.

БА-БАХ!

Нечто уже было совсем близко, но из-за стоящего пыльного марева разглядеть ничего не удавалось. С другой стороны, и не хотелось — монстрами я была уже сыта по горло. Поэтому как можно скорее попыталась встать на кровати: она шаталась во все стороны и угрожающе стонала под моим весом. Десятки слепых глаз уставилась на меня, как на актрису куньцюй², в ожидании грандиозного чуда и всплеска восхищения. Вот только я не обладала ни мелодичностью голоса, ни плавностью движений — и совершенно нелепо прыгнула со своей кровати на другую. Прямо на ребёнка.