И такой... несчастной?

— Что-то случилось? — я не могла избавиться от ощущения, что подруге было морально тяжело.

— Моего отца убили, — пустым голосом обронила она.

Я уставилась на неё в полном шоке. Дорогое пальто, часы, пистолет как у Вильгельма, ключи от машины — нечто знакомое проскальзывало в образе найденного мной трупа. Жоэл Готье. И как я не догадалась, что это отец Анны? Но кто его убил? Зачем? И к кому конкретно он принадлежал, как сказал вчера Арни?

— Вильгельм нашёл его тело сегодня утром возле нашего дома, — машинально дополнила Анна, понимая, какие вопросы вертелись у меня в голове.

Инграм и Арни вновь подкинули мертвеца?

— А ты...

— Я не захотела оставаться в шумном доме, оплакивающем потерю, — прошептала Анна, до боли сжав в пальцах кольцо.

Мне хотелось задать множество очевидных вопросов: почему она не осталась дома и не оплакивала смерть отца? Зачем так отчаянно сдерживала свои эмоции? Как переживал горе Вильгельм? Но это не имело смысла сейчас. И не факт, что Анна ответит хоть на что-нибудь. Её потерянный взгляд блуждал по полупрозрачным занавескам, по картинам Джона Констебля и пустым стульям — ещё никто не пришёл на занятия. Мыслями она была далеко: внутри бездонных морей печали, между оголёнными рёбрами одиночества, среди тех, кто потерял лицо — безликая масса тоски.

Вина неожиданно захлестнула жгучим хлыстом: Анна наверняка хотела со мной поговорить сегодня с утра, если бы мы стояли и курили. А вместо поддержки она получила пустоту и безразличие — и даже не надеялась услышать от меня хоть что-то хорошее. И на какую настоящую дружбу я рассчитывала, если сама поступала так подло?

Анна потеряла отца, но даже его смерть не пробила её на эмоции. Не хотела при мистере Фиделибусе плакать? Или даже при мне? Или ей всё равно на гибель родителя? Ведь Анна никогда не отзывалась о нём добрыми словами. Пожалуй, у них были весьма натянутые взаимоотношения. С другой стороны...

«Человек не обязан по общественным мнениям переживать за тех, к кому равнодушен».

— Знаешь, я тоже считаю — это нормально, если ты не оплакиваешь смерть родного тебе человека, — продолжила я вслух развивать свою мысль. — Это нормально, если родитель не любил тебя, а ты не проявляешь сострадание на его похоронах. Это нормально — не проявлять тех чувств, которые от тебя все ожидают. Ведь если остальные не знали правду, зачем притворяться? Зачем делать вид, что тебе не всё равно? Ты никому ничего не должен. И как себя вести, решаешь только ты сам, и никогда кто-либо другой.

Анна посмотрела на меня с благодарностью и пониманием. И от осознания, что я сказала правильные слова, потеплело внутри.

— Сначала Тинг, теперь мой отец... — Анна со скукой положила голову на ладонь, — как думаешь, кто бы это мог быть?

Я раскрыла было рот, чтобы ответить, что это не секта, как неожиданная догадка посетила мозг. Тинг состояла в свите Ворона, а отец Анны тоже мог «принадлежать» к ней , ведь Готье ещё с самого начала прислуживали Рэбэнусу. А значит... кто-то хотел устранить верных ему людей.

— Кто бы это ни был, он затеял крайне опасную игру.

К счастью или к несчастью, в нашей жизни не бывает ничего, что не кончалось бы рано или поздно.

Антон Павлович Чехов

— Ты домой?

Вопрос сорвался легко и необдуманно, растворившись в воздухе облаком пара. На улице, казалось, ни на градус не потеплело с раннего утра: деревья покрылись инеем, фонтан заливал льдом, снег с каждым днём всё больше возвышался по обочинам и на крышах домов. Даже меховое пальто не спасало от пробирающего до костей мороза, но я не спешила домой. Дела на сегодня не закончены, хотя и хотелось дошить заказанный костюм, но вот Анна...

Она впервые меня так сильно беспокоила.

И я без понятия, по какой конкретно причине. Ощущение, что с ней всё же что-то не так, не покидало ни на секунду: ни во время лекций, ни в столовой, ни на перекурах. Я даже не обращала внимание на пристававшего Арни и хмурого Инграма - беспокойство било в гонг и эхом совести отражалось на душе. Никогда не призналась бы в этом, даже самой себе, но нечто изменилось во мне, и теперь я не искала выгоду в общении с Анной. Не желала составлять тщательный шахматный расчёт, не собиралась выискивать недоговорки, не подстраивалась, чтобы узнать новую информацию. И более того - я искренне хотела помочь amie.

И это странно для меня. Необычно. Ошеломляюще. Трепетно.

Неужели только по отношению к одному единственному человеку я не хотела совершить очередное зло?

- Анна?..

Её сигарета почти догорела, но она так ни разу и не затянулась. Даже не вставила в мундштук. Что же с ней происходило? А со мной? Её взгляд ничего не выражал, никуда не смотрел - пустота серых, как лезвие стального ножа, глаз пугал. Казалось, за ними не крылось ничего: ни сердца, ни души, ни эмоций. Но это не так - я чувствовала, знала, что Анна вот-вот треснет. Рассыпется, будто мёртвая бабочка.

- Анна.

Я подняла уже руку, чтобы коснуться её, но девушка вдруг резко дёрнулась, словно очнулась от сна, и щелчком отправила окурок в снег.

- Мне ничего от тебя не надо.

Я выдержала ледяной взгляд и всё же положила ладонь на её плечо.

- Я просто хотела тебе помочь, - так непривычно было говорить кому-то подобные слова. Словно... сама в них нуждалась.

- Только не надо держать меня за дуру, как всех остальных, - Анна демонстративно закатила глаза.

- Хватит притворяться, - никогда на неё не давила, но сейчас понимала, что без этого никак. Иначе человек так и будет всю жизнь запираться в себе, пока не сгниёт от подавляемых эмоций.

Чувстам тоже нужен свежий воздух.

- Если ты носишь маски, это не значит, что все так делают, - цинично заметила девушка, несколько раз моргнув. - У меня всегда настоящее лицо - «выражение камня».

- Я понимаю, ты не имеешь ни малейшего повода довериться мне, но я действительно хочу тебе помочь, - не знаю, почему так настаивала на своём, но отчаянно хотелось достучаться до подруги.

- Мне никто не нужен, - её голос сорвался. - Я всегда со всем справляюсь сама. И сейчас справлюсь.

- Такая же мысль однажды привела меня к потере любимого человека. И себя тоже.

- Если рассчитываешь на сожаление, то мне всё равно.

Эта стена между нами... она когда-нибудь рухнет?

- Анна.

- Отпусти меня.

Я крепко вцепилась в её плечо, не желая сдаваться. Чувствовала всем сердцем - осталось совсем немного. И Анна тоже это понимала. И боялась больше всего на свете - а вдруг предам? Вдруг брошу, разобью душу, уйду? Ведь только из-за этого столь страшно впускать в сердце нового человека - тот мог покинуть тебя в любой миг.

И ты вновь останешься один.

- Я знаю, тебе больно не из-за смерти отца. Тебе больно из-за того, что он так и не стал тебе настоящим отцом.

Что бы я ни говорила про Мэри и Канга, но очень глубоко в душе желала, чтобы они стали мне настоящими родителями. Теми, кто действительно любил, заботился, оберегал. Как в книжках - ведь только из них я узнала, что такое на самом деле семья. Однако... я сама не давала поводов для этого, Канг пытался временами делать неуверенные шаги, а Мэри... это Мэри. От неё толку - ноль. Одни истерики.

Конечно, я не могла с уверенностью утверждать, что у Анны всё же это больное место. Но то, как Жоэл вёл себя по отношению к ней, как он её практически не замечал... не трудно догадаться, что внутреннему ребёнку, погребённому заживо в холодную землю, не хватало родительского тепла.

И слеза, одиноко скатившаяся по бледной коже щеки, - подтверждение этого.

- Да, ты права.

Объятия раскрылись неожиданно, но быстро - уткнулись друг другу в плечо носом и даже не гадали, кто кого обнял первым. А внутри - небывалые волны тепла, нежности и чего-то невероятно светлого, точно сам ангел осветил наш грешный путь, раздвинул острые заросли, озарил яркой мечтой и любовью, прогнал всех бесов, что пятнали наши заблудшие души. Никогда до этого Анна не казалась мне столь хрупкой, слабой, беспомощной: и хоть роста мы были почти одинакового, у меня было ощущение, будто я обнимала маленького ребёнка, лишившегося всего.