Это же я должна найти Рэбэнуса, как он сам писал мне в письме, найденном в его же гробу. Специально запутывал? В его стиле.

— Не дерзи, — Ивет разозлилась, и на мгновение из её бледной кожи будто бы «вышел» дым. — Ничего не понимаешь, да ещё и постоянно нарываешься.

— Действительно, кто же в этом виноват, — огрызнулась я, скрестив руки на груди.

Женщина медленно склонила голову на бок, как кукла в фильмах ужасов, и её лицо искривил самый садисткий оскал, нечеловечески широкий и... жуткий. Глаза засветились алым — и страх вцепился в глотку.

— Что, так не получилось стать доброй?

Меня словно облили холодной водой.

О Си-ван-му...

Я забыла. Совершенно забыла. Снова. И ни разу не вспомнила за столько дней... Об общении.

О, Алестер... прости меня. Прости за всё.

«В один из осенних дождливых дней , в свои тринадцать лет, я сидела на полу, вновь в чулане, и рисовала выкройку, хотя почти и не видела её из-за нахлынувших слёз.

Сегодня я призналась в любви Алестеру.

И тот ответил взаимностью.

Тогда отчего же так горько на душе? Отчего так боязно, шатко? Бросало то в огонь, то в холод: хотелось рассказать всему миру о своём великом счастье, особенно воспитательнице Лин, но понимала , что этого делать нельзя. И вообще мальчики не должны общаться с девочками, а особенно когда они подростки. И особенно в стенах пустой комнаты...

Где мы поцеловались.

Сквозь влагу я смущённо заулыбалась. Это было так романтично! Так волнительно! Не уверена, что я сделала всё правильно, да и Алестер вёл себя так же неумело. Но от этого так тепло было на душе , так хорошо — подобного счастья я не испытывала очень давно, со времён первой сшитой рубашки на день рождения моего... возлюбленного.

Да, горячо, сильно горячо возлюбленного.

Однако я понимала , что мы не можем скрываться вечно. И даже не сможем быть вечно, ведь, как говорил Алестер, рано или поздно он может покинуть меня или я — его...

Слёзы пуще хлынули из глаз, и я даже не заметила , как дрогнула моя тень на полу. А затем она внезапно обрела реальные формы, напоминая дымчатое размытое облако с вполне различимыми очертаниями человека.

— Не плач-ч-чь...

В тот день я впервые познакомилась с Тенью. Поначалу я её остерегалась, не понимая, как могло существовать нечто подобное , мистическое, жуткое. И больше думала, что это моё разыгравшееся воображение или начавшаяся паранойя...

А затем Тень мне помогла.

Она хорошенько напугала старшую девочку, которая постоянно меня задирала. Конечно, ей никто не поверил, что существовала некая «ожившая» тень, но с тех пор я стала частенько над кем-то издеваться. И Тени это нравилось: она подпитывала мою растущую уверенность и силу, подталкивала на ещё более плохие поступки, заставляла мою настоящую страшную натуру выйти из кокона мнимой добродетельности, которую так упорно взращивал во мне Алестер.

Тот пытался всеми силами достучаться до меня. Вернуть обратно , к светлой стороне, заставить исправить ошибки .

Напомнить об обещании.

Однако то ли влияние Тени было слишком велико, то ли во мне слишком бушевали гормоны в четырнадцать лет, но я не слушалась его. Даже после множества поцелуев спустя ссор, даже после нотаций воспитательницы Лин, даже после близости с Алестером я не изменилась.

— Прошу, сяо-Рави, прошу! Опомнись!

— Я не хочу быть снова слабой! Я не хочу, чтобы со мной нянчились! Я уже взрослая, сама могу за себя постоять!

— Но не такими же жестокими способами, — Алестер мягким голосом пытался усмирить полыхающую во мне несправедливость.

— А как ещё ? Не могу я быть доброй!..

— Доброта — это самая сильная энергия на свете, самая вечная, самая настоящая и живая, а ты...

Мы крупно поссорились за два дня до того, как меня забрали из приюта.

Со мной никто не попрощался.

Сидя в коридоре, на одинокой скамейке, и дожидаясь своих приёмных родителей, я поняла все последствия своего зла. И всё больше и больше их осозновала, когда уже оказалась в Чэнду, в небольшой квартире, когда днями напролёт я всё думала о произошедшем, о себе, об Алестере и остальных, о всей своей бессмысленной жизни...

Я сбежала из нового дома спустя две недели и своим ходом добралась до приюта. Просто не выдержала разлуки, незнания и всепоглощающей вины. Хотелось прощения, тёплого дружеского плеча, объятий, поцелуев, вечности — лишь бы больше никогда не ссориться и не расставаться.

Но Алестер встретил меня крайне холодно.

— Зачем ты здесь, Равенна? Зачем?

— Я... — вся заранее подготовленная речь исчезла разом, как только я наткнулась на неприступный взгляд до смерти любимых тёмных глаз. — Я хотела извиниться...

Парень оказался всё так же непреклонен.

— Поздно. Слишком поздно, птичка.

Я рыдала. Умоляла. Молила. Кричала . Бесконечно долго плакала и раскаивалась...

Но Алестер во мне слишком глубоко разочаровался.

— Ты предала один раз. Значит, можешь предать и второй.

На место отчаяния спичкой зажглась ярость. А затем беспощадным пламенем разрослась до адского пожара — приют начал гореть не без помощи вновь появившейся Тени.

Но когда та убила воспитательницу Лин...

Я всеми силами попыталась всё прекратить, хотя с каждой секундой криков становилось всё больше , как и падающих обгорелых тел невинных детей.

— Ну же, дорогая, вкуш-ш-шай плоды своих пороков! Будь выше человечес-с-ских эмоций, выше всех! Ты же так этого хотела!

Алестер, весь в поту и в саже, смотрел на Тень остекленевшими от ужаса глазами. Я сама была воплощением страха — так тошно оказалось от собственных злодеяний, ошибок, неправильного пути, разрушения не только мира, но и себя самой.

Будь моя воля, я бы умерла в тот же миг.

— Нет, не трогай его! Прошу, не надо ! Остановись !

— А с-сама ты хоть раз ос-с-станавливалась?

Тень многоголосно рассмеялась, когда убила Алестера прямо за секунду до того, как я оказалась рядом. Безудержно рыдая, я держала его мёртвое тело в своих руках, возле полыхающего дома, до тех пор, пока сознание не кануло во тьму.

А очнулась я уже у приёмных родителей. Но ни они , ни кто-либо другой ничего не знал о пожаре... »

Колени всё же подгонулись и со стуком ударились об пол.

Сердце на последнем издыхании качало отравленную горем кровь.

Реальность терялась за толстым мутным стеклом.

Руки казались кровавыми даже спустя столько лет...

Дыши.

Просто дыши.

Я не вспоминала столь явно прошлое уже очень давно: слишком отчаянно гнала его от себя, лишь бы вновь не ощущать себя виноватой, обманутой и оставленной совсем одной. А ещё... наполненной бесконтрольной злобой на весь мир, кишащий червями и противными слизнями, но никак не приличными людьми. Ведь те всегда сбегали от ответственности, бранили заблудшие души, прекрывались собственной беспомощностью и тут же топили в яде действительно несчастных созданий. Они, эти двуногие создания, отворачивались в тот миг, когда в них нуждались сильнее всего, а затем рьяно вонзали нож в спину и обвиняли кого угодно, но только не себя. От людей я слышала лишь ложь: будучи ещё маленькой, мне часто говорили, что рвётся там, где тонко. Но я видела и сама прикладывала руку к этому: рвалось и то, что было залито бетоном, на чём клялись кровью и сердцем, и забывалось то, о чём обещали и любили.