— Bonjour, — несмотря на вчерашний конфликт, я поздоровалась с Вильгельмом.

Тот лениво глянул в мою сторону и затянулся сигаретой. Совершенно никакой реакции на моё присутствие, не было даже на мгновение пробежавшей злости — и это не могло не радовать.

Анна позади меня цокнула языком.

— Diablo, Вилл, закрой этот чёртов морозильник.

Тот выдохнул дым через ноздри, потушил сигарету и послушно выполнил просьбу сестры, одним резким движением захлопнув окно. Методично, скорбно — точно земные вещи оказались невероятно мизерными по сравнению со вселенскими катастрофами. И лишь Вильгельму было под силу всё решить: кому, как не ему? Умному, ответственному человеку? И от зависити жаждалось втоптать в грязь его благородность — я слишком черна, чтобы перегнать. Слишком слаба...

Пока что .

— Есть что-нибудь на завтрак?

Я не часто бывала в гостях, особенно у тех, с кем не провела бурную пьяную ночь. Поэтому утро всегда оставалось для меня таинственным временем — каждый проводил его совершенно по-своему. И брать всё в свои руки оказывалось так же трудно, как и подстраиваться под кого-то.

— Я на днях купила муку... — Анна обвела нас загадочным взглядом.

— Ты хочешь всё-таки испечь круассаны? — приближение её брата принесло вместе с ним запах табака и имбирного чая.

— Всё же умеешь читать мысли, — голос подруги казался как никогда живым и даже радостным: впервые видела её в столь хорошем расположении духа.

— Только вчера курсы закончил, — тоже прибодрился Вильгельм, хмыкнув.

И всё же он постоянно думал о своём: когда мы начали готовить круассаны, парень частенько забывал то что-то добавить, то более тщательно раскатать тесто, то отвлекался на звонок и приходилось всё делать самой. Процесс оказался долгим, но весьма занятным: ни мне, ни Готье ни разу не приходилось замешивать слоёное тесто. И я не уверена, что мы все делали правильно, особенно с выдержкой нужного времени и температуры, однако круассаны — лишь повод побыть вместе, втроём. И хоть между мной и Вильгельмом произошёл разлад во взаимоотношениях, при Анне мы забыли обиды: пошло шутили, кидались мукой, смеялись и выпивали шампанского, закусывая трюфелями и ягодами.

— Если бы я была напитком, то была бы вишнёво-ванильной колой, — с набитым ртом проговорила я и качнула бокал алкоголя в руках.

— С толикой яда, — пошутил Вильгельм, широко улыбнувшись.

— Эй! — проглотив еду, икнула я. — А каким напитком был бы ты?

— Чую, что сточными водами.

— Или отбеливателем, — прыснула в кулак Анна.

— Это не напитки, — играючи возмутилась я провалившейся игре и состряпала выражение «рука-лицо».

— Я бы согласилась с тобой, но тогда мы были обе неправы, — Анна пихнула меня локтём в бок.

— Ну, каждый человек по-своему прав, а по-моему нет, — задорно показала я ей язык.

Та, к удивлению ещё больше развезелившись, передразнила меня и тоже высунула язык. Вильгельм шумно вздохнул, как отец, уставший следить за непоседливыми детьми.

— В сотый раз убеждаюсь, что кроме высшего образования нужно хотя бы иметь среднюю сообразительность.

— Эй! — кинули мы с Анной в него муку и рассмеялись.

Когда все успокоились, мы приняли решение не ждать несколько часов, чтобы тесто настоялось в холодильнике, и продолжили готовку после часового отдыха. С горем пополам приготовили начинку, кое-как завернули, смеясь от неопытности друг друга в поварских умениях, и поставили в духовку. И всё бы ничего, однако...

— Я волнуюсь за Вилла.

Её брат ушёл всего минуту назад назад по срочному звонку с крайне недобрым лицом: почти такое же было сейчас у Анны, которая до этого ни разу не притронулась к мрачным нотам своей души. Да и я сама была легка и беззаботна, как журавль, несущий на чёрных крыльях в мир мудрость и гармонию. И так не хотелось расставаться со столь опьяняющим чувством полёта.

Птицу вновь затолкали в клетку.

— Разве Тереза не должна тоже взять на себя часть ответственности? — выгнула я бровь, глядя, как скривилось лицо подруги от упоминании имени матери.

— Ей нужны были деньги и любовь мужа, — голос наполнился металлическими нотками. — Последнего она лишилась, а первое попало под сильный удар. И вместо того, чтобы хоть как-то взять ситуацию в свои руки, ведь она вполне разбирается в бизнесе отца, мать просто всё свалила на плечи Вилла. Так ещё и вместо помощи постоянно выносит ему мозг.

— Ага, своего-то не имеет, — закатила я глаза, все больше улавливая схожесть Терезы с Мэри.

— Она не привыкла утруждаться, чтобы добиться своего, — сухой смешок. — И мозга в том числе.

— Стоило бы поучиться, это полезно не сломать себе позвоночник от падения, — коварно хихикнула я, допивая шампанское в своём бокале.

— Даже к учителям ходить не надо, всего-то надо посмотреть на своих детей не через «розовые очки», — подхватила Анна, презрительно фыркнув, и громко положила грязную посуду в раковину.

— Терпеть не могу таких, — к раздражению добавилась капля злости. — Я всю жизнь пахала, чтобы безжалостно идти по головам. А тех, кто пытается сократить этот путь, всегда ждёт неминуемое поражение.

Анна лишь молча согласилась со мной и качнула головой, призывая выйти на балкон покурить.

На улице уже падал лёгкий снег, потихоньку прикрывая оголённый асфальт. Снежинки кружили в причудливом танце и тут же таяли, как только касались моей смуглой кожи. С высоты простилался Равенхилл, со всеми своими тёмными подворотнями, неоновыми вывесками, развалившимся забором и мертвенными лицами идущих людей. Не понимаю, как они могли тут так долго жить: существование даже не серое, а чёрное, ни прогресса, ни веселья, ни денег — город мог расцвести после пожара, и это почти случилось, но остановилось на половине пути. То ли мэр так не захотел, то ли другое помешало — мне это было уже неинтересно. Утешала лишь одна мысль: как только закончу институт, моментально отсюда уеду, если выживу, конечно.

Фингя, а не проблема.

— Ты сегодня в поразительно хорошем настроении, — прикурив от общей зажигалки, я выпрямилась и убрала волосы, налетевшие на лицо из-за ветра.

— Сама в шоке, — выпустила облако дыма Анна и улыбнулась уголком губ. — Знаешь, это оказалось приятно, когда подруга остаётся на ночёвку и даже... — она смолкла, пытаясь подобрать слово.

— Поддерживает?

— Угу, — девушка склонила голову к плечу, изучая меня точно впервые. — Не ожидала от тебя такого.

Я усмехнулась и повторила её фразу:

— Сама в шоке.

— Мы изменились, — собеседница задумчиво коснулась моих пальцев, хотя до этого никогда не проявляла особой любви к тактильности. — Не сильно, но всё же ощутимо.

Наши ладони прижались друг другу — как Инь и Янь.

— И радует, что мы теперь это признаём и не сопротивляемся этому, не скрываем, — как это было раньше.

И Анна прочла несказанные слова в моих синих глазах.

— С самого начала я поняла, что ты из тех людей, кто любит издеваться и унижать других, кто непременно выше всех, всегда на троне — и это даже восхищало. Но ты используешь чужие тайны для своих целей, а я больше всего боюсь оказаться в центре насмешек.

Какое точное описание меня, даже не придраться. Браво, amie.

— Поэтому решила подружиться со мной? — других причин и не было.

— Не рассчитывала на положительный результат, — меланхолично отозвалась Анна, глубоко затягиваясь. — Однако попробовать стоило.

— И как?

— Не пожалела.

В её стиле — признаваться в чём-то личном через тернистые пути слов и одновременную краткость. Догадывайся самой, что она имела в виду, но я успела за полгода узнать её манеры и черты характера — достаточно, чтобы временами читать её тайные умыслы. Быть может, в одной из вселенной я пошла работать психологом или криминалистом: ума во мне не занимать, как и внимательности. А ещё смелости, конечно, и безрассудства. Глянула наверх — звёзд уже не видела слишком давно, а душа тянулась к ним, извивалась как могла, душилась слёзами чёрных дыр и взрывалась сверхновой. Когда-нибудь я перерождусь и стану самой яркой на небосводе звездой.