Бросив газету на столик, я мысленно поблагодарил Тома. Репортер не только напомнил читателям о моем недавнем успехе. Верный своему слову, Том не стал писать, что жертва преступления жива, не упомянул и название госпиталя, куда ее доставили речники. В то же время я отдавал себе отчет, что мое имя появилось в заметке неспроста: это был явный призыв к действию. Скрипучий голос Тома зазвучал в моих ушах: «Видите, какую услугу я вам оказал? Я жду…»

Затянувшись, Джеймс прервал тишину:

— Значит, это вторая… — Заметив мое удивление, он добавил: — Ты ведь говорил о первой жертве, я тогда еще сказал, что антураж напоминает мне похороны викингов.

— Да, верно, — признал я. — Только на самом деле это уже третье подобное преступление. Уже третий вторник подряд.

— Серия, — выдохнул приятель.

В стеклах его очков отражался огонь камина, но я знал, что в глазах Джеймса сейчас светится интерес ученого.

— Что заставляет человека идти на такие злодейства? — скривившись от отвращения, спросил Гарри.

— Джеймс говорит — один из четырех мотивов.

— Четыре мотива? — переспросил мальчик.

Плюхнувшись в третье, наименее удобное из всех кресло, я пояснил:

— Страх, месть, алчность и страсть.

— Однако насилие вкупе с цветами предполагает любопытный коктейль из жестокости и романтического влечения к зрелищности. Мне сразу приходит на ум болезнь: сифилис или перенесенная в детстве скарлатина, вызывающие психическое расстройство.

— Какая разница? — возразил я. — Это все неважно. Мне бы только поймать убийцу до того, как тот совершит очередное нападение.

Джеймс надулся, а Гарри задумчиво заметил:

— В статье так и сказано: «нападение». Из этого ведь не следует, что жертва умерла.

А мальчишка быстро соображает…

— Корраван, а Гарри-то прав. Она жива?

Я ощутил смесь раздражения, стыда и негодования. Не забеги я в паб — наверняка увел бы разговор в нужную мне сторону. А теперь делать нечего — Гарри и Джеймс выжидающе уставились мне в глаза.

Пришлось рассказать подробности дела, опустив лишь имена несчастных девушек. К концу моего повествования Гарри сидел с округлившимися глазами. В камине щелкнуло полено, и мальчик вздрогнул, словно в него отлетела искра.

— Первых двух тоже отправили в лодке вниз по реке? — поинтересовался Джеймс.

— И тоже с цветами и листьями, — кивнул я. — Примерно как в «Волшебнице Шалот».

— Неужели ты взялся за чтение поэзии? — недоверчиво глянул на меня приятель.

— Ты же знаешь, что нет. Белинда рассказала.

— Никогда не слышал о «Волшебнице Шалот», — вставил Гарри.

— Вы ее не проходили, — пояснил Джеймс. — Это современная поэзия, Теннисон.

— Еще есть картина по мотивам поэмы, в Ливерпуле.

— Теннисон писал о прекрасной женщине, проводившей дни за вышиванием гобеленов, — сказал Джеймс, повернувшись к Гарри. — На нее наложено заклятие, так что героиня не может покинуть башню, в которую ее заточили. — Он взмахнул трубкой, словно указывая на далекую темницу. — Однажды, выглянув в окно, узница увидела Ланселота и немедленно в него влюбилась. Шалот отчаянно захотелось попасться на глаза рыцарю, так что она села в лодку, застелив ее днище цветами, и отправилась вниз по течению — в Камелот.

— Потом героиня умерла от горя, — добавил я.

— Это ведь не современная история! — возмутился Гарри. — Сюжет позаимствован из «Смерти Артура». Теннисон его просто украл!

— Как ты сказал?

— «Смерть Артура». Это французское произведение, — пробормотал Гарри, опасаясь, что получит за умничанье.

— То есть автор — француз?

— На самом деле сэр Томас Мэлори был англичанином, — расслабившись, объяснил парнишка. — Родился в пятнадцатом веке. Его бросили в «Маршальси» за убийство, и он коротал время в темнице, собирая легенды о короле Артуре, а потом перекладывал их на английский, поскольку в основном все истории черпал из французских поэм и романов. Кое-какие из них мне приходилось читать в школе.

— И чем же отличается версия Мэлори?

— В его поэме дело происходило в Астолате, — сказал Гарри. — Отец леди Элейн устраивает рыцарский турнир, на который приезжает тьма народа, в том числе король Артур и Ланселот. Элейн знакомится с Ланселотом и вручает ему сувенир — по-моему, платочек, — который рыцарь должен носить при себе.

— Постой, постой, — перебил его я. — Так главную героиню зовут Элейн?

— Ну да. Леди Элейн из Астолата. А что?

Что-то смутило меня в имени главного персонажа. Элейн… Что там говорил Стайлз? Что-то про переулок, однако мы расслышали лишь «…лейн». Вряд ли смятенный рассудок миссис Бэкфорд был занят легендами о короле Артуре. Но… несчастная женщина вполне могла говорить о какой-нибудь Элейн, и тогда переулок («…лейн») тут совершенно ни при чем. Надо будет сообщить Стайлзу об этой версии.

— Поехали дальше. Значит, Элейн вручила ему платок.

— Ну, Ланселот знает, как будет ревновать Гвиневра, если поймет, что он носит с собой памятный знак от Элейн, так что решает сражаться в маске. Турнир он выигрывает, но получает ранение. Элейн за ним ухаживает, и Ланселот пытается ей заплатить. Элейн впадает в негодование, и только тут рыцарь понимает: прекрасная леди его любит. Честно говоря — дурак дураком, — сморщился Гарри. — Потом он уезжает, разбив сердце несчастной даме, и та умирает. Челядь укладывает ее в лодку; туда же бросают письмо, где вся история рассказана в подробностях. Лодку с телом отправляют вниз по реке в Камелот.

— Да-да, припоминаю, — неторопливо затянувшись, подтвердил Джеймс. — Я читал отрывки этой истории в прошлом году, их публиковали в переложении на современный английский. Однако зачем убийце воссоздавать сцену из легенд времен короля Артура?

— Может, он писатель? Например, пытается перенести произведение в жизнь, — предположил Гарри.

— Что ж, не исключено, что преступник представляет себя Ланселотом, — задумчиво кивнул приятель.

— Или ненавидит красивых женщин — как тот человек в учебнике Карпентера, — добавил мальчик.

Я вдруг понял, что глазею на собеседников с отвалившейся челюстью.

— Боже, укрепи! История-то попала в газеты… У нас всего неделя, а потом Лондон накроет волна страха — скажут, что появился новый «Волк».

Мы замолчали, и Джеймс стал собираться.

— Тебе надо поспать, Корраван. Ты совсем измучен.

— Хочешь, оставайся у меня, — предложил я. — Вряд ли тебе удастся найти кэб. Час поздний.

— Мы приехали на больничном экипаже. — Он бросил на меня странный взгляд. — Ты разве его не заметил, когда подходил к дому?

Черт… Действительно, как я мог не увидеть карету с лошадью у своих дверей?

Ну да, допустим, выпил. Сейчас виски уже выветрился, и все же устал я так, что все плыло перед глазами. Уже полночь…

В постель я лег прямо в брюках. В шесть уже вставать — какой смысл раздеваться?

На следующий день я отправился в госпиталь. Подойдя к дверям, столкнулся с выходившим на улицу Флинном.

— Она уехала, — бросил репортер. — Еще вчера вечером. Мастерсон пока не появился, будет лишь через час.

Выходит, доктор Форсайт вовсе не собирался просто навестить дочь, а решил забрать ее домой. Черт… Как я сразу не догадался?

— Да что вас так беспокоит? — уставился на меня Том. — Она, слава богу, жива-здорова.

— Пока не могу сказать, — покачал головой я.

— Вы ведь знаете, что я мог сообщить в своей заметке больше, чем написал, — сказал репортер, сунув руки в карманы.

— Знаю, но прошу этого не делать. Обещаю, до вас никому не буду рассказывать о ходе дела.

— Этот случай может всколыхнуть Лондон, а то и всю страну.

— Почему вы так считаете?

— Что мы имеем? Респектабельная дама из среднего класса, странная попытка убийства… — пожал плечами Том. — Это привлечет внимание публики. А ведь после прошлогоднего суда над Скотланд-Ярдом народу требуется уверенность в своей полиции. Вчерашнее преступление в этом смысле скажется очень плохо, если вы его не раскроете.