— А когда уехали?

— Часов в семь, — виновато пробормотал картежник. — Тогда карета еще стояла на месте.

До Юстона отсюда ехать минут двадцать. Скорее всего, кучер решил воспользоваться хозяйским экипажем, чтобы подзаработать на обратном пути. Я наградил собеседника одобрительным кивком, и мужчина облегченно вздохнул.

— Кто-нибудь помнит, когда экипаж снова появился в конюшне?

— Я пришел на следующее утро, еще шести не было. Карета уже стояла, — подал голос картежник слева.

— В понедельник вокруг конюшни болтался какой-то тип, — снова заговорил худой мужчина, кивнув в сторону паба. — Я сразу решил: не местный.

— Как он выглядел?

— Примерно как вы. Такой же высокий, крепкий. Наверное, лет сорока с хвостиком. Волосы темные, почти до плеч, густая борода.

— Полагаете, он мог взять экипаж?

— Может, и взял, — буркнул мужчина, выпятив губу. — Присматривался — это точно.

— Попробуйте спросить в пабе, — подсказал еще один кучер. — Наверное, он забегал выпить пива.

— Вполне возможно.

Я повернулся к выходу.

В пабе воняло пролитым и закисшим пивом и подгоревшим луком. За стойкой расположился бармен, окидывающий свое хозяйство внимательным взглядом. Видно, наблюдательный парень — такие всегда полезны. Поздоровавшись, бармен мигом отметил мое деформированное ухо, глянул на руки, на пояс, куда я цеплял дубинку, и удовлетворенно хмыкнул. Вычислил он меня без труда, однако мой визит его нисколько не обеспокоил.

Я заказал кружку и спросил бармена о мужчине, которого описали кучера.

— Имени не знаю, а на вид помню, — не стал отпираться бармен. — Заглядывал к нам два дня подряд. Брал по паре кружек эля, и все сидел, тянул их потихоньку. Вон за тем столиком сидел, у окна.

Я подошел к указанному барменом столу. Окно выходило прямо на главный вход в конюшню, откуда выезжали кареты.

— Что-нибудь еще дельное вспомните?

— Кашлял сильно — аж булькало все. Чахотка или что-то в этом роде. Мой дядька страдал этой гадостью, потому и знаю.

Прикончив кружку, я заказал четыре пинты для кучеров и собрался уходить, но бармен поманил меня к стойке и склонился к моему уху.

— Боксер?

— Был когда-то, — ответил я с забившимся сердцем.

— На ринг вернуться не подумываете?

— Ни за что, — покачал я головой.

— Мог бы предложить вам неплохой заработок, — буркнул бармен, окинув оценивающим взглядом мои плечи и руки.

Меня пробил жар.

— Нет. Благодарю.

Еще один Симус О’Хаган — тоже смотрит на меня, как на зверя в клетке.

Мне вдруг пришло в голову, что высокий темноволосый незнакомец вполне мог действовать по чьему-то приказу, и тот, кто его нанял — человек сильный и властный, — многое поставил на карту.

Лежа в постели, я рассказал Белинде о Роуз и Джейн, и Бел, склонив голову мне на плечо, пробормотала:

— Хорошо, что объяснил, хотя мог бы это сделать еще на прошлой неделе.

Она толкнула меня в бок голой ногой.

— Всего лишь одно из множества дел, — сказал я, слегка покривив душой. — Тем более в субботу мы были у тебя с Гарри. Не стал при нем вдаваться в подробности. Да и мешать не хотелось — вы так упивались цитатами из Шекспира…

Пропустив колкость мимо ушей, Бел оперлась на локоть.

— Наверное, в вашем разговоре с Гаверлингом было здравое зерно. Помнишь, в какой позе оставлял трупы «Волк»? Каждая из убитых женщин лежала с заведенными за голову руками.

Я недовольно заворчал.

— А вот скажи: волосы нынешних жертв были распущены или забраны?

— У Роуз была примерно такая же укладка, как ты сама делаешь: волосы перекинуты через плечо, локоны завиты. У Джейн — распущены.

— Обе лежали на спине?

Странный тон Белинды заставил меня перекатиться на кровати и глянуть ей в лицо.

— Что тебе пришло в голову, Бел?

— Вспомнилась «Волшебница Шалот».

Заметив мое недоумение, она добавила:

— Я как-то читала тебе эту балладу. Написал ее Теннисон. Главная героиня — заточенная в башне знатная леди. На Шалот наложено проклятие, так что она может видеть мир лишь в волшебное зеркало, да ткать гобелены. За пределы башни ей выйти не суждено. Потом появляется Ланселот. Узница бросает на него взгляд, и зеркало разбивается. Шалот понимает, что теперь смерти ей не избежать, и забирается в лодку, устелив ее днище цветами. Она направляется вниз по реке, в Камелот. А Ланселот понимает, кого встретил, поскольку до его ушей доходили рассказы о прекрасной пленнице. Неужели не помнишь?

— Ты никогда не читала мне эту поэму, — покачал головой я.

Белинда снова игриво пихнула меня в бок и надела шелковый пеньюар.

— Нет, читала! Почему ты никогда не слушаешь стихи?

— Когда ты одета, как сейчас, мне просто не до поэзии.

Бел хихикнула и, подхватив подсвечник, оставила меня в темноте. Я накинул халат, купленный ею специально для меня, и последовал за любимой в библиотеку. Белинда, встав у книжной полки со свечой в руке, провела пальцем по корешкам.

— Ага, вот и она!

Полистав страницы, она протянула мне книгу.

— «Волшебница Шалот», издана в тысяча восемьсот тридцать третьем, — прочел я и поднял взгляд на Белинду. — Это ведь баллада о даме, погубившей мужчину?

— Скорее о желании женщины попасть в реальный мир, — покачала головой Бел. — Ей хотелось стать чем-то бо́льшим, не просто изустной легендой.

— То есть ты считаешь, что преступник, убивший Роуз и Джейн, вообразил себе нечто подобное?

— Я считаю, что тебе следует прочесть эту поэму, — твердо сказала Белинда. — Пойдем к камину.

Устроившись на диване подле любимой, я молча прочел первую строфу при свете свечи.

— Читай вслух. Люблю это произведение, хотя оно довольно печальное.

Я продекламировал первые строки, неловко спотыкаясь на рифмах:

Закончив чтение, я заметил, что у Белинды на глаза навернулись слезы.

— Бел, это всего лишь стихи!

— Только представь себе: несчастная женщина провела всю жизнь взаперти, потом влюбилась в человека, который даже не знал, что она существует. — Бел сморгнула слезу и усмехнулась: — «Волшебница Шалот» каждый раз заставляет меня плакать…

— Не понимаю, какая тут связь с убийствами, — буркнул я, закрыв книгу. — Впрочем, если преступник знаком с поэмой Теннисона, стало быть, он — человек образованный. Уже что-то.

Белинда фыркнула, промокнув глаза рукавом:

— Несколько лет назад одна художница создала картину по мотивам поэмы. Француженка, Софи-Жанжамбр Андерсон.

— Это известная работа?

— Во всяком случае — уважаемая. Одна из первых картин в ливерпульском собрании. По версии Андерсон, леди Шалот плыла в лодке, прикрывшись сотканным ею гобеленом. Эта интерпретация не слишком напоминает твое дело. Тем не менее, женщина в лодке прекрасно одета; у нее длинные волосы, и дно лодки покрыто цветами. — Белинда нахмурилась. — Впрочем, на ее холсте в лодке присутствует еще и мужчина. Судя по картине, низкого происхождения.

— Ну, я не думаю, что преступник убивает именно из-за этой поэмы.

— Не из-за поэмы! — Белинда шлепнула меня по руке. — На самом деле, убийца мог и не слышать о Теннисоне, однако тело женщины в лодке для него явно что-то значит.

Допустим…

— С Джеймсом говорил? — задумчиво спросила Бел. — Он вполне может обнаружить связь между способом убийства и причиной, которая заставляет преступника лишать женщин жизни.

Я медленно кивнул, продолжая сомневаться.

— Могу поговорить с моим издателем, — у него наверняка есть репродукции картины, — предложила Белинда.

Я едва не ответил отказом, и все же… Бел не шутила. Ее любовь ко мне была столь же бескорыстна, как и чувства погибших девушек.