Знахарка повесила на шею Власы вдобавок к серебряной птице, свой самый сильный и старый оберег, который никогда не снимала.

— Наставница, а как же вы?

— Обойдусь. Тебе сейчас нужнее. Не за мной, ведь, Черномар пришёл… — безрадостно заключила Зарина и нахмурилась, увидев в глазах Власы слёзы. — А вот это ты брось! Сама ночью в лес пошла, теперь поздно слёзы лить. Тебе сейчас сила духа как никогда нужна, без неё не справишься. Не сможет Черномар тебя одурманить и в лес увести, покуда сама не позволишь по страху или безволию.

— Я поняла, наставница. — Власа коснулась непривычно тяжелого оберега не шее. И правда, надо взять себя в руки. Обновить обереги, сделать новые и не раскисать. Не зря же говорят, что сила нечистая питается людскими страхами, да горестями. А раз так, то нельзя предаваться отчаянью.

Зарина кивнула, убедившись, что воспитанница поняла её правильно и пошла к печке. Власа подумала, что она собралась спать, но Зарина достала полевые травы и разложила на столе.

— Дом окурить надо, огонь всякую силу недобрую изгонит, — пояснила Зарина, отбирая нужные травы, что лучше всего в этом помогали.

Власа бережно собрала обереги и уложила их в сумку, после чего присоединилась к Зарине. Ежели вдвоём дело делать, то всяко быстрее получится. Взяв плотный пучок трав, Власа подожгла его от лучины и начала читать заговор…

Небо окрасилась в нежно-розовые цвета рассвета. Тени рассеивались, на траве поблёскивала ещё невысохшая роса, а проснувшиеся птицы робко начинали свои первые трели.

Кутаясь в вязанный платок, Власа быстрым шагом спешила к речке. В сумке позвякивали бусины и камешки на оберегах. Придётся не только их промыть, но и заново наговорить все защитные заговоры из старых берестяных свитков, один из которых Зарина заботливо положила Власе в сумку.

— Чтобы не перепутала ничего. А то знаю я тебя… — отсекла все возражения наставница.

Вот только подобные напоминания и правда были лишними — уже давно Власа выучила все заговоры, не первый раз, как говорится.

Над головой хрипло закричал чёрный ворон, взметнулся с дерева и исчез в чаще леса. Вздрогнув от неожиданности, Власа на мгновение остановилось. Руки так потянулись начертить в воздухе защитную руку, но Власа одёрнула себя и пошла дальше. Вот ещё не хватало — птиц бояться, как суеверная старушка, что рисует защитные знаки, едва заслышав слово «ведьма».

Миновав поле, Власа прошла мимо деревни по дорожке вниз, сразу к реке, что извивалась вдали серебряной лентой. На траве блестели капельки росы, будто драгоценные камни из княжеского ларца. Над водой стелился белесый туман, размывая очертания противоположного берега.

Власа спустилась к воде и села на пологий камень, открыла сумку с оберегами. Достала сразу несколько штук, намотала на руку и опустила в студёную воду.

Холодная, кристально-чистая вода приятно заструилась между пальцами, забирая с собою всю тьму и силу нечистую. Она очищала и обновляла. Уносила с собой все дурное…

— А ну вон пошёл отсюда, окаянный! Закон один для всех! — послышался грубый, басовитый крик со стороны деревни.

— Нагулялся по девкам, бесстыдник⁈ Так и проваливай к ним на тот берег, а к нам хворь таскать нечего! — заорала следом голосистая баба.

Власа встрепенулась, вспомнив разговор женщин накануне у руки. Неужто это правда сына староста из деревни гонят?

Поспешно сунув обереги в сумку, она побежала поближе к деревне. Пригнулась, скрывшись за воротами, чтобы не увидел никто, и стала слушать.

— Да, вы что белены все объелись⁈ Нет на том берегу хвори никакой, здоровый я! — послышался возмущённый голос Мирона.

— Так мы тебе и поверили! А ну пошёл из деревни! — снова голосисто заорала на него всё та же баба.

— Отстань от моего сына, охальники! Кто вам позволил тут самодурство устраивать⁈ — послышался угрожающий голос старосты. — Мой сын — мне с ним и разбираться!

— Тебе с ним разбираться, а нам потом от хвори загибаться⁈ Дудки! Нарушил закон — пусть хоть в поле спит! Нет ему в деревню хода!

— В каком поле⁈ Да у Марьяны был, коль не верите, у неё спросите, нет там хвори! — попытался оправдаться Мирон, но внезапно запнулся и хрипло закашлялся на полуслове.

Услышав его кашель, деревенские как обезумили. Закричали в несколько голосов бабы:

— Хворый! Хворый! Гоните его, гоните отсюда!

— А ну пошёл! Пошёл! — заревел медведем один из мужиков. Власа узнала низкий бас кузнеца, а если уж тот решил вмешаться, значит, сыну старосты и правда придётся несладко.

— Да стой ты! Опусти вилы, бесноватый! Ухожу я, ухожу! — испуганно закричал Мирон.

— Опусти вилы! Если ты только тронешь моего сына… — заголосил следом его отец.

— То что⁈ Что ты мне сделаешь⁈ Подраться хочешь⁈ Так выходи на кулачный бой, я тебе быстро тумаков дам! — ревел в ярости кузнец.

— Ты на кого руку поднимаешь, дубина⁈ Я староста! Совсем что ли зарвался?

— Это кто ещё зарвался⁈ — видать от злости и правда кузнец разума лишился. Против старосты идти, значит, закон княжий нарушить…

— Людей чуть что — так розгами сечь, да из деревни гнать! — поддержала его всё та же голосистая баба, — а отпрыск твой с хворью явился, так пусть хоть все тут полягут⁈

На этот раз следом за ней подняли крик и остальные.

— Да гнать надо, что сынка дармоеда, что папашу его! Нового старосту изберём!

— Сколько можно людей дурачить⁈ Закон один на всех!

Власа с замиранием сердца слушала их перепалку. Неужели и правда нового старосту изберут? И кто же теперь будет?

Послышался снова хриплый кашель Мирона, который стоял чуть в отдалении от разозлённых людей, отчего все крики стихли.

— Оставьте отца в покое. Ухожу я, — с этими слова сын старосты развернулся и пошёл к воротам.

— И до конца хвори не вздумай вернуться! — заголосила ему в след баба в платке.

Староста тоже подался было за сыном, но остановился.

— Мирон, ежели и вправду захворал, к знахарке иди! Не дури только! — крикнул он сыну, но тот только отмахнулся.

Вся это видела Власа в щели между досок, да только вовремя уйти не успела. Мирон вышел из ворот и увидел её в нескольких шагах от себя. Власа застыла, как вкопанная, не зная, как себя вести. Только бы деревенским не крикнул, что она тут втихаря у забора ошивается… А то после её прошлой ворожбы, разгневанный люд неизвестно что учудить может.

Бросив на Власу угрюмый взгляд, сын старосты молча прошёл мимо и направился к реке. Выглядел он и правда неважно, под глазами синяки, лицо непривычно бледное. Вот только река явно была в противоположной стороне от дома Зарины…

Тем временем два крепких парня закрыли ворота в деревню, с грохотом лязгнул засов.

Власа немного подождала, пригнувшись, чтобы народ успел разойтись, а потом вспомнила, что так и не промыла до конца обереги. Делать нечего, придётся и ей к реке идти.

Мирон сидел на камнях и смотрел застывшим взглядом в сторону другого берега. Остановившись на некотором расстоянии от него, Власа села на пологий камень.

— Чего тебе надо? Не пойду к знахарке твоей, не надейся, — презрительно бросил Мирон.

Власа только фыркнула в ответ.

— Да и не надо. Думаешь, уговаривать буду? — она достала обереги и опустила их в воду. — Я тут по своим делам.

Мирон хмыкнул и отвернулся, снова уставившись куда-то вдаль. Внезапно его настиг очередной приступ кашля, на этот раз более сильный, чем в деревне. Даже издали Власа услышала тяжёлые хрипы в него в груди. А вот с этим уже шутить нельзя…

Только если и правда у Мирона хворь, что тогда? Зарина говорила, что болезнь не цепляется к тем, у кого есть дар. А если всё же цепляется? Страшно ведь.

С другой стороны, если сыну старосты не помочь — помереть может. Это ведь не только хворь, но и чахотка может быть.

— Ты же сам видишь, что болен. Зарина может помочь, — осторожно начала Власа.