— Ожоги-то какие остались! Будто она руки в печь засунула!

— Ведьма и хворь на нас наслала! Насилу прогнали её из деревни, а то бы уж и живых не осталось!

Люди снова начали кричать от негодования, обвиняя Власу уже в более малых бедах — в неурожае и пропаже куриц, в том, что удой от коров упал вдвое… Из толпы во Власу полетели комья земли, среди которых попались и несколько камней.

От ужаса Власа закрыла лицо и согнулась, пытаясь защититься, оглушённая их воплями. Один из комьев земли задел щеку, два камня больно ударили по спине и плечу. В этот момент Власе казалось, что всё безумие вокруг — это только страшный сон, кошмар, от которого она никак не могла очнуться.

— Люди, да что вы⁈ Она с Зариной людей лечила! Сыночка моего спасли! — послышался внезапно тонкий женский голос среди беснующийся толпы. — Не виновна она!

Власа узнала этот голос — эта была та самая мать мальчика, ради которого она ходила за ведьмиными слезами. Да только много ли значил один голос против двух десятков других?

— Кого эта ведьма спасла, дурная твоя голова⁈ Она его душу себе прибрала, а ты радуешься! — тут же нашёлся кто-то, вывернув помощь Власы и Зарины самым уродливым образом.

— Так всё! Угомонились все! — раздражённо крикнул посадник, да только не услышали его.

— Молчать всем! — грозно рявкнул староста, но его не услышали. Тогда он поднялся во весь рост, возвысившись подобно великану, грозно подбоченился, гневно зыркая на всех глазами. Народ заметил его, затих в ожидании.

Посадник откашлялся и небрежно обратился к Власе:

— Подтверждаешь, ведьма, что вредила людям ворожбой своей? Что чудище на деревню натравила?

— Нет! Я не делала этого, — как можно твёрже произнесла Власа, хоть голос её и предательски дрожал. Она собрала остатки сил, подняла голову и встретилась с равнодушным, презрительным взглядом посадника. — Я и моя наставница… Мы только лечили… То, что случилось с Усладой, я не хотела этого, правда, не хотела!

Власа чувствовала, что от её слов не будет толку. В глазах посадника она уже видела свой приговор. Если бы Зарина была здесь, тогда ещё могло что-то измениться, а так…

— Я прошу вас, поверьте! Не поила я никаким приворотным зельем Ярика, не правда это! — со слезами взмолилась Власа к новому старосте, да только кузнец лишь недобро прищурился в ответ и промолчал, поглаживая густую тёмную бороду.

Если бы был прежний староста или хоть Мирон… но нет. Никого не было на этом суде, кто вступиться мог за Власу.

— Что вы эту ведьму спрашиваете⁈ Врёт она всё! Врёт! Сгубит всех нас! — завопила мать Ярика, и за спиной Власы снова поднялся гомон рассерженных голосов, но посадник жестом остановил их.

— Не признаешь, значится. Ну да это неважно, — пренебрежительно махнул он рукой, — свидетелей вины и твоей ворожбы тёмной хоть отбавляй. А за то, что людей губить взялась — смерть полагается.

— Утопить, утопить в реке проклятую ведьму!

— В яму посадить и камнями закидать убивицу! И кол осиновый в грудь вогнать, чтоб не восстала! — заголосил наперебой люд.

— Тьфу! Да что вы всё заладили утопить, камнями закидать, — поморщился посадник. — Не люди мы что ли?

— А как же с нечистой силой иначе-то? — удивился кузнец, нахмурившись. Даже затылок почесал от недоумения, взлохматив длинные косматые волосы.

— Дык, ясно как. Вон, в западных землях уж давно ведьм жгут, да жгут огнём. Пламя-то всякую силу нечистую выжигает, — нравоучительно сказал ему посадник, подняв палец. — А мы что, хуже? Не хуже. И мы сожжём!

— Верно, сказано! Ох, верно, — тут же с оживлением поддержал староста и распорядился. — Костёр назавтра собрать побольше. А до утра ведьму в сарай и под замок!

Народ одобрительно заулюлюкал, зрелище с сожжением обещало быть интересным. От их криков у Власы зазвенело в голове и всё поплыло перед глазами. Несколько человек бросили в неё ещё комья грязи, прежде, чем всё тот же молодой белобрысый воин схватил Власу и без церемоний снова закинул плечо.

— А ну разошлись! — прикрикнул он и, пробираясь сквозь столпившийся народ, потащил её к пустому сараю за домом старосты.

Власа уткнулась носом в его спину, зажмурилась, лишь бы не видеть перекошенных лиц людей, которых она ещё совсем недавно с Зариной лечила, приносила им мази и снадобья… Теперь же эти люди сами походили скорее на чудовищ, обезумивших упырей, что так жаждали её крови…

Наконец воин стащил Власу с плеча и грубо бросил на солому, что устилала пол сарая, после чего вышел и затворил дверь. Лязгнул железный замок, погрузив пространство в полутьму.

Власа лежала на соломе смотрела пустым взглядом перед собой. Казалось, от боли и отчаянья ей нечем дышать. В голове всё ещё звучали обвинения и проклятия, которыми щедро осыпали её люди. Плечо и спина болели от камней, что угодили во Власу, а на губах чувствовался привкус земли, налипшей на лице. Руки и одежда были также все испачканы, но Власа уже не замечала этого.

Она до сих пор не могла осознать произошедшее. Словно всё это было не по-настоящему. Так ведь не бывает. Не может быть, чтобы люди, которых ты столько знала, в один миг обернулись дикими зверьми, готовыми растерзать тебя. Она ведь не виновата, она не хотела ничего дурного, да что толку… Невозможно что-либо доказать тем, кто не хочет или не способен услышать…

Наступила ночь, отчего темнота в сарае стала почти непроглядной. Сквозь щели пробирался холод, напоминая об осени, что уже дышала в след уходящему лету.

Власа сидела, обхватив себя руками, и медленно раскачивалась то вперёд, то назад, будто во сне. В соломе шуршали и пищали мыши, но она не замечала их. Она вообще ничего не замечала вокруг, погружённая в свои мрачные мысли.

Завтра на рассвете её будет ждать костёр. Ужасная смерть под радостное улюлюканье толпы — они же убили ведьму, причину всех своих бед и напастей! Значит, можно спать спокойно. А коли спокойно не получится — то без зазрения совести найдут ещё кого-нибудь повинного в этом.

Только бы они Зарину не тронули, не обвинили в колдовстве. Власа зажмурилась. От боли, что терзала душу, хотелось кричать в голос. Да только смысл, если всё равно никто не услышит?

Перед глазами возникла картина огромного костра, пламя которого взметнётся высоко в небо, а посреди него Власа, привязанная к столбу. Страшно, больно и никуда не деться…

Власа вытерла руками мокрые от слёз щёки. Хватит плакать и страшиться судьбы. Что уж теперь поделать? Поздно, всё поздно…

«Обернусь после смерти беспокойным духом –ночницей и во снах буду приходить ко всем, кто обрек меня на погибель. Узнают тогда, как на костре жечь тех, кто лечил их по доброте душевной…» — мстительно подумала Власа, до крови кусая губы.

Внутри всколыхнулась ярость, пробуждая огонь, что горел жаждущий возмездия и шёл от оберега на груди. Только сейчас от этого проку мало было. Управлять им Власа не умела, да и не помог бы огонь выбраться ей, разве что разжечь его прямо в здесь, ускорив свой конец…

Внезапно за дверью в сарай послышался шорох. Со скрипом провернулся ключ в ржавом замке. Неужели уже рассвет?

Власа вскочила, сжимая кулаки. Был бы хоть камень какой — так и засветила вошедшему прямо в лоб! Она ожидала, что на пороге снова появится белобрысый дружинник, который притащил её сюда и бросил на солому как мешок.

Дверь со скрипом открылась. Власа чуть сощурилась от вспышки света и увидела Мирона с горящей лучиной в руке.

— Власа… боги, что с тобой? Ты не ранена? — опешил Мирон, увидев её.

— Нет. А за это местным спасибо, ладно хоть не камнями, — мрачно ответила Власа, проведя рукой по одежде, испачканной в земле, и с прищуром взглянула на Мирона. — Ты что пришёл? Помочь или на костёр проводить?

— Ещё спрашиваешь! Помочь, конечно же. Пошли, — поторопил Мирон, и Власа поспешно вышла к нему из сарая. — Надо выбраться из деревни, чтобы не увидел никто…

Мирон затушил лучину, огляделся и, схватив Власу за руку, повёл вдоль тёмного дома. Впереди предстояло миновать половину деревни, прежде, чем они выберутся в поле.