Следующим утром Власа снова приготовила Мирону молоко с диким мёдом и печёную репу с зеленью и луком. Про лечебное снадобье тоже не забыла.

Будить Мирона пришлось долго, спал он, словно глубоким тяжёлым сном забывшись, и просыпался с трудом. Власа с тревогой заметила, что выглядел сын старосты хуже, чем накануне: лицо совсем бледное, осунулось, под глазами залегли круги. Даже издалека заметно, как его кожа блестела от выступившего пота.

Она коснулась лба Мирона — горячий. Жар не спадал. Плохо это было, болезнь явно только ещё набирала силу и лечению поддаваться не собиралась. Когда Мирон проснулся и сел, то закашлялся пуще прежнего. В груди отчётливо послышались хрипы и свист.

Сил у Мирона почти не было, словно в один момент выдохся он весь. Видно терзала его хворь изнутри, все соки вытягивала. Мирон даже не стал спускаться с постели. Только сидя выпил принесённого молока, да пару ложек репы съел. Власа за это время сменила постель и дала ему снадобье. После чего снова растёрла Мирону спину и грудь. На этот раз он уже ничего не говорил Власе, не пытался даже заигрывать. Видно и правда было худо ему.

— У меня хворь, да? — услышала она хриплый голос Мирона.

— Похоже, что хворь, — честно призналась Власа.

— И что теперь? Я помру что ли?

Власа даже оторопела на мгновение. О том, как хворь людей косит, все знали, но чего уж сразу думать о плохом…

— Мы будем лечить тебя, ты выздоровеешь, — попыталась утешить Власа, но услышала в ответ только обречённый вздох. Укрывшись двумя одеялами, Мирон лёг, отвернувшись к стене, хрипло закашлялся. Похоже, он и правда не верил в лечебные способности Зарины и Власы. Что ж, пусть так. Когда поправится — поймёт, как ошибался.

С этими мыслями она помыла посуду и начала прибираться в доме. Под ногами крутился Мурчик, громко мяукая и задирая на хозяйку голову.

— Опять голодный? — покачала головой Власа и пожурила: — Нет бы мышей ловил, чем попрошайничать с утра до ночи!

Покормив кота, Власа вышла на крыльцо. Вдохнула свежий воздух, наполненный лесными запахами, и поспешила к курятнику. Надо пораньше курочек выпустить, пшена насыпать, прибраться. Козочку подоить и отвязать, чтобы могла попастись на лужке.

Зарина, как обещала, ушла спозаранку в деревню. Хотела отнести в Заречье снадобья и мази уже тем, кого лечила раньше. В саму деревню её навряд ли пустят, так хоть через изгородь передаст им лечебные баночки. Заодно разведает, как и что в Заречье. Потом ещё на другой берег через мосток к Измире…

Вернётся Зарина оттуда явно не раньше ужина. Поразмыслив, Власа решила, что торопиться с готовкой обеда пока не стоит — до полудня всё равно ещё далеко. А вот сделать для Мирона отвар из сушеных груш, который при сильном жаре хорошо утолял жажду, надо. Да и свежего молока ему ещё раз с медом отнести, чтобы кашель не таким сухим был…

Зарина вернулась, когда солнце уже клонилось к закату. Власа в это время сидела на крыльце и играла с Мурчиком — тащила по земле на верёвочке серую мышку из войлока, а кот пытался её сцапать когтистыми лапками. Вроде и забава получается, а вроде и тренировка. Может хоть после этого Мурчик будет мышей лучше ловить, а не сидеть у окошка целыми днями, от скуки вылизывая себе шёрстку по десятому кругу подряд.

— Какие вести, наставница? Много ещё больных? — встретила её расспросами Власа. В том, что заболевшие были, сомневаться не приходилось. Сумел же Мирон хворь как-то подхватить?

— Погоди ты с порога, — отмахнулась Зарина. — В нашей деревне хворых больше нет, а вот на другом берегу по разному. В Ольховке двое заболели, ещё пятеро тоже могут захворать следом. А в Пазухово и того больше. В селе уже погребальные костры вторые сутки горят, много жителей слегло, хоронить не успевают.

Власа внутренне содрогнулась от её слов. Жалко людей было, одно утешало, что Мирон никого из их деревни заразить не успел.

— Как там сын старосты? — спросила меж тем Зарина, присев рядом с Власой на крыльцо.

— Хуже ему становится. В обед наотрез отказался есть похлёбку, и жар не спадает. Я снадобьем и отварами поила его трижды в день. Молоко с мёдом давала. Но это не помогает.

Зарина кивнула, не особенно удивившись.

— Придётся заговорами его лечить. Но это я уж сама, а тебе силу свою в ход пускать нельзя, — проговорила она задумчиво и замолчала, мрачно глядя перед собой. Словно размышляла о чём-то.

— Почему мне нельзя, наставница? — нахмурилась Власа, не обрадовавшись такому запрету.

— Гордяну нашли мёртвой под мостом прошлой ночью, — вместо ответа произнесла Зарина. — Бегала, видать, ночью за реку, вопреки запрету…

— Это же я её по весне лечила от закожников, что на её лице были, — вспомнила Власа черноволосую девицу с большими красными прыщами. Ох и повозиться Власе тогда пришлось, чтобы её от прыщей тех избавить. — Отчего же померла она? Зверь какой напал?

— Староста сказал всем, что медведь задрал девицу. Да только не медведь это, — покачала головой Зарина. — Показал мне староста тело её, и когти, что грудную клетку вспороли — не медвежье они. Да и не питаются медведи чужими сердцами.

— Сердцами⁈ — дрогнувшим голосом переспросила Власа, а внутри всё так и сжалось от страха. — Чур меня! Что же это за нечисть такая?

В голове как назло лицо Черномара появилось, его жёлтые глаза и острые треугольные зубы, которые наверняка служили для того, чтобы плоть человеческую разрывать…

— Это мы скоро узнаём. Ежели нечисть какая повадится, то одной смертью дело редко заканчивается. — Зарина взглянула на Власу тяжёлым, напряжённым взглядом. Вроде и не сказала ничего, а по глазам понятно стало из-за кого нечисть в деревню нагрянула, да жизнь невинную унесла.

— Хорошо, если эта нечисть одна, — мрачно продолжала Зарина. — Я старосте сказала, как покойницу хоронить надобно, чтобы не обернулась упырицей. Надеюсь, сделает всё, как велено.

— Ужас-то какой, наставница… — тихо прошептала Власа и опустила голову, чтобы не видно было навернувшихся слёз на её глазах. И так на сердце тяжело было, что дышать стало трудно. Это же она на всех беду навлекла. За ней Черномар охотится, а гибнут другие, ни в чём не повинные люди.

— Надеюсь, ты больше глупостей не станешь делать. И в лесу шастать перестанешь, да ворожить не подумав, — подытожила Зарина и поднялась. — Ну всё, довольно тоску разводить. Печка небось не растоплена, ужин не сготовлен ещё…

Власа отрицательно качнула головой, после чего поднялась и первой поспешила в дом. Скорее делом себя занять хотела. Только бы не думать, о Гордяне, что лежала сейчас завёрнутая в белую холщовую ткань, с кровавой дырой в груди вместо сердца.

Несмотря на лечение, Мирон к ночи совсем занемог. Лицо его будто огнём горело, губы что-то шептали в полубреду, а самого трясло в лихорадке. Попыталась Власа его сперва разбудить, да только не смогла. В себя Мирон так и не пришёл. Даже её не узнал, только шептал что-то плохо разборчивое. Хотела Власа снадобье ему заговорённое дать, да только не смог он его проглотить толком. Никак прямой дорогой в Навь собрался…

Власа всё время сидела подле него, обтирала лицо Мирона платком, пропитанным травяным отваром, и в раздумье кусала губы. Отчего-то сердце сжималось от боли глядя на него. Жалко ведь. Если бы ведьмины слёзы были, мигом хворь излечилась, а без них что делать?

Вздохнула Власа и решительно поднялась. Нет, рано горевать. Раз уж взялись его лечить, то должны вытащить из Нави любой ценой!

Она быстро собрала самые сильные обереги, которые от тёмных духов защищали и сил придавали. Повесила один Мирону на шею, другие рядом с ним на крючки распределила. Потом всё же насилу напоила его снадобьем заговоренным, хоть и трудно было.

Жар надо как-то сбивать. Но как, если запретила наставница Власе ворожить? Ослушаться? Нельзя. Только навлечёт беду на всех.