— Сказала же, что тебе нет до меня дела. Что тогда пристала? Не всё ли равно? — огрызнулся Мирон, согнувшись в новом приступе кашля.

Власа вздохнула и качнула головой.

— Да жалко тебя, дурака, стало. Помереть можешь, — ответила честно.

— Меня жалеть не надо, я помирать не собираюсь, — продолжал упорствовать Мирон. — Простыл, когда в реке купался, только и всего. А эти дурни решили, что хворь у меня.

— Ну, коль ты ни в чём не нуждаешься, оставайся здесь. Уговаривать и правда не стану. Только глупо это, — с искренним сожалением бросила Власа. — Наставница всем помогает, и тебе бы могла. Выпил снадобье и выздоровел назавтра, а так и дальше будешь, как хворый, людей пугать.

— Всем помогает… как же. Чушь всё это. Ни хрена её снадобья не помогают, обычное варево для дурачков, которые сами обмануться рады.

От такой наглой клеветы Власа даже остолбенела.

— Ну и мордофиля же ты, Мирон! Наставница стольких людей спасла, а ты… — Власа от возмущения даже не нашла слов, гневно добавила только: — Вот знаешь, что врёшь, и ведь не стыдно!

— Что⁈ Это я вру-то⁈ — разозлился Мирон, обернувшись. В его глазах вспыхнула ярость. — Это твоей старой ведьме должно быть стыдно! За то, что она взялась мать мою лечить и угробила её!

Власа так и застыла с открытым ртом. Зарина никогда не рассказывала, что лечила мать Мирона, даже словом не обмолвилась…

— Лучше бы отец в город уехал и лекаря там нашёл, чем поверил россказням ведьмы! — со злостью выпалил Мирон и отвернулся, сжимая от злости кулаки.

— Не знала, что наставница лечила твою мать. Когда это было? — растеряно спросила Власа.

— Когда мне пять лет было. Мать захворала, отец позвал Зарину врачевать, эту старую ведьму. Только от её зелий всё хуже становилось, пока совсем худо не сделалось…

Власа закусила губу. Теперь понятно, откуда у Мирона ненависть ко всем людям с даром. И ясно, почему Власа никогда не слышала об этом — ведь это случилось, когда ей всего два года было от роду.

— Мне жаль, что наставница не смогла помочь. Не всегда простые снадобья исцеляют, — медленно проговорила Власа, подбирая слова. — Но я верю, она сделала всё, что могла. Просто иногда человека спасти нельзя, так решили боги.

— Не надо браться за лечение людей, коли руки кривые. А на богов всё можно… — Мирон не договорил, согнувшись пополам от нового приступа кашля.

Нет, нельзя его так оставлять. Без лечения точно сам не выправится. А если затянуть, так ведь и поздно будет…

— Пошли к наставнице. Она поможет, сам убедишься.

— Да не нужна мне…

— Ты себя обманываешь или меня? Пошли. Не хочешь лечиться, так хоть отвару горячего выпей — полегчает, — с этими словами Власа убрала уже промытые обереги в сумку и поднялась.

Постояв несколько минут на месте, она вздохнула и пошла в сторону поля. Нет, этого упрямца похоже и вправду не переубедить.

Внезапно услышала позади шаги. Чуть обернулась — Мирон с убитым видом тащился следом, опустив голову. Видно и правда плохо ему, раз согласился. Только бы не хворый был…

К дому Зарины шли в полном молчании. Да и о чём говорить? Только заново поругаться или чего обидное услышать. Никаких других разговоров у Власы с Мирном не было никогда, только взаимные уколы, да язвительные фразы.

Солнце уже взошло над лесом и начинало своим теплом постепенно прогревать землю, напитывая её жизнью и силой. Новый день родился и вступил в свои законные права до наступления следующей ночи. Птицы распевали свои трели, приветствуя солнце, в высокой траве стрекотали кузнечики.

Впереди на пригорке показался дом Зарины, к которому вела хорошо утоптанная тропинка. Власа обернулась и, убедившись, что Мирон не отстал, ускорила шаг. Добравшись до дома, она открыла дверь и прошла вовнутрь. Мирон последовал за ней.

В доме пахло свежим хлебом, травами и горячим супом. У печи крутилась Зарина, напевая себе что-то под нос. Услышав шум, она обернулась и удивлённо уставилась на Мирона.

— У него кашель сильный. Вернулся с того берега реки, а наши деревенские прогнали, подумали, что хворь, — с порога объяснила Власа.

— Да нет у меня никакой хвори! Один дурак сказал, остальные подхватили, — тут же оскорбился Мирон и хрипло закашлялся.

— Хвори, нет, говоришь… — задумчиво посмотрела на него Зарина. — Ну, садись к столу тогда, поешь с нами, там видно будет.

— Я за отваром только зашёл или что там у вас от кашля есть, — заспорил Мирон, не спеша проходить на кухню. — А потом пойду в Ольховку за рекой.

— Думаешь, тебя там примут хворого? — засомневалась Зарина, расставляя плошки на столе, пока Власа мыла руки в бочке.

— Не хворь у меня! И там народ поумнее будет, чем в Заречье. Друзья у меня в Ольховке, я у них был, — проворчал Мирон, мрачно глядя на Зарину.

— Ну, коль так, сварю тебе после еды снадобье, да иди по добру по здорову, — пожала плечами Зарина.

— Наставница… — хотела было вмешаться Власа, но Зарина её остановила.

— Мы никого силой не держим. Хочет идти, пусть идёт. Только снадобье обождать надо, к полудню будет, а пока сядь с нами, — обратилась она к Мирону.

Он кивнул и выбрал самый дальний стул у стены. Власа в это время разделила на всех небольшую буханочку чесночного хлеба и тоже села.

Суп оказался сытным и наваристым, хоть и без мяса. Впрочем, Власа была к тому привыкшей. Редко мясо у них перепадало к столу — своей скотины не было, кроме козы, а курицу забивали только на праздник. Иногда правда перепадали рёбра какого-нибудь барашка, если кто-то из деревенских решал поделиться в благодарность за лечение.

— Как там отец твой? Здоров? — спросила между делом Зарина у Мирона.

— Здоров, чего ему будет… — хмуро ответил он.

— А ты с чего кашлять начал? Давно? — продолжала выведывать Зарина, доедая суп.

— Со вчерашнего дня.

— А в деревне-то с кем говорил? Был дома?

— Нигде я не был! Я едва зашёл только в деревню, как на меня набросились чуть ли не с вилами, совсем ополоумели, — пробурчал Мирон, орудуя ложкой.

Власа заметила, что после этих слов Зарина заметно успокоилась и взялась за кружку с взваром. Значит, и правда, думает, что хворый он, раз так выспрашивала.

Мирон тем временем зашелся от нового приступа кашля, судорожно схватился за край стола, едва не разлив взвар, который Власа успела разлить по кружкам.

— Отдохни у нас до вечера, а там я снадобье приготовлю, — посоветовала ему Зарина, и Мирон нехотя кивнул.

Власа застелила ему на полатях, чтобы было, где прилечь, и вернулась к столу. Услышала, как Мирон улёгся там и зашторил шторку, не желая ни на кого смотреть.

— Он хворый, да? — шёпотом спросила у наставницы.

— А кто ж знает? — также тихо ответила Зарина. — Был бы стариком, можно подумать на что другое, а так, чтоб молодой в летнюю пору да так захворал. Неспроста, — покачала головой она.

— Как же мы его вечером отпустим? Он же в другую деревню пойдёт, заразит всех, если его и там с вилами гнать не начнут, — встревожилась Власа, наливая себе взвар.

— Не пойдёт он никуда, — уверенно заявила Зарина.

— Силой его не удержим, да и переубедим вряд ли. Упрямый, как осёл, честное слово, — с раздражением бросила Власа.

— Если это хворь, то никуда он не уйдёт уже. К вечеру сляжет, — махнула рукой Зарина и тяжело вздохнула. — Чувствую, намаемся с ним.

— Почему? — удивилась Власа.

— Непросто хворь лечится, ох как, непросто. Да и тяжёлый он ежели что.

— Тяжёлый? — не поняла Власа.

— А кто его в случае чего хоронить будет? Нам придётся, коли не свезёт, — покачала головой Зарина. — А он тяжёлый, поди дотащи его, да схорони. Ладно, хоть не зима.

От слов Зарины Власе сделалось жутко. Нет, она, конечно, видела смерть и раньше, но чтобы вот так в своём доме, ещё и хоронить…

— Он же молодой, не оправится разве? — дрогнувшим голосом спросила она.

— С хворью — это как свезёт. От неё и молодые мрут, заранее не угадаешь, — спокойно заключила Зарина и поднялась со стола. — Ну? Что сидишь? Варить пора отвары, да снадобья лечебные. Чует моё сердце, теперь их много потребуется. И хорошо, если одного сына старосты лечить…