Жители Риги годом раньше обещали на определенных условиях оказывать повиновение королю. Особенно настаивал на этом Дмитрий Соликовский, достойнейший муж, которого впоследствии король назначил архиепископом во Львове, а ваша милость его поставила и утвердила[497].
Однако рижане не очень опасались (они на это надеялись), что католическая религия снова не будет восстановлена в их городе. И король очень разумно не захотел составлять много письменных дрку-ментов, чтобы новыми предписаниями не нарушить их повиновение (как случилось впоследствии). Он счел нужным договор соглашения с ними (а он будет приложен к этой книге) скрепить только литовской печатью, хотя подобного рода документы обычно скрепляют двумя печатями: Польши и Литвы. Рижане приводили всякого рода неосновательные доводы, но, увидев, что король в душе своей крепко держится благочестия, стали просить, чтобы он по крайней мере не назначал в их город людей из Общества Иисуса, о которых они от своих слуг слышали невероятные вещи, и, конечно, боялись, что придут сюда римляне и уничтожат их народ и осквернят здешние места.
Однако король настоял на своем и заложил прочное основание власти: во главе Ливонии поставил католического наместника Георгия Радзивилла, назначенного также виленским епископом. При этом дал ему в качестве первого советника и управителя всеми делами опытнейшего человека, Дмитрия Соликовского, о котором мы уже упоминали. В крепостях воеводами поставил верных поляков. Когда же жители Риги хотели расширить укрепление в своем городе, он приказал открыть ворота, которые они перед ним закрыли, с тем чтобы из королевской крепости был свободный доступ к городу.
Что касается остального, то он принял такие решения: отправил послов в Швецию и, предложив справедливые условия, через них просил отдать ему крепость Нарву, взятую шведским королем у московита, с той целью, чтобы отвратить московита от покушений на Ливонию. Однако они вернулись, не закончив дела. Остров Эзель он оставил за королем Дании, некоторые другие крепости — за его братом, занявшим их в предыдущие годы, а кое-какие крепости — за неким Бюрингом[498], впоследствии убитым. Это было сделано, чтобы не возбудить новых раздоров, так как дела были еще недостаточно хорошо устроены. По Ливонии разослал люстраторов (их называют также ревизорами и комиссарами), которые должны будут доложить о положении в этой области сейму, назначенному собраться в Варшаве.
Город Венден и доходы от него приписал будущему новому ливонскому епископату, в нем когда-то имел свое местопребывание первый епископ этой провинции, а затем располагался как бы в центре тевтонский орден, как мы уже говорили.
Когда я, сопровождая посольство московитов к вашей милости, прибыл из Московии в Ригу[499], он обещал мне отправить почетное посольство, чтобы засвидетельствовать вашей милости покорность Ливонии. Затем он дал мне много других поручений, в частности, чтобы я переговорил со знатными ливонцами о восстановлении того, чего они добивались. Он это сделал с тем намерением, чтобы они поняли, как много благодеяний получают они от апостольского престола, авторитет которого они отвергали в течение многих лет. Это обстоятельство дало различные поводы к раскрытию истины, так что они увидели, как заботятся на деле в других королевствах об обращении еретиков, и узнали, сколько усилий прилагает для этого апостольский престол, благодаря советам и руководству которого они сами когда-то были учреждены и процветали; поэтому не нужно щадить сил, чтобы вернуться к прежнему состоянию. Между прочим, присланные в Ливонию вармийским епископом Мартином Кромером некоторые священники из браунсбергской семинарии, которую благословенной памяти кардинал Гозиуш поручил учредить коллегии нашего Общества, помогали делу. Кроме того, сам Соликовский проявил очень много старания, правда, пользуясь помощью переводчиков, для восстановления ловсюду благочестия. Наконец, в нынешнем году туда прибыли, получив приказание, люди из нашего Общества и германской коллегии, которых я привез по поручению вашей милости.
В конце прошлого года в Варшаве король проводил сейм, на котором предложенный московскими послами мир и соглашение, заключенные между ними, были скреплены клятвой. Король пытался также укрепить дела в Ливонии и установить способ управления этой, провинцией. Поэтому, во-первых, он назначил аббата Тжемешского епископом венденским[500], о чем послал доложить вашей милости, затем сделал и другие распоряжения. На сейме, однако, было одно неприятное обстоятельство, а именно: в ответ на настойчивые требования ливоицев об объявлении аугсбургского исповедания веры[501] это было им разрешено, и затем не чинилось препятствий, чтобы напечатать это среди прочих ливонских конституций в краковской типографии, а это, конечно, увеличило соблазн. Таким образом, блеск столь большой победы несколько померк: в те города и крепости, которыми десница божья щедро одарила [короля] после продолжительной войны, было вписано, как на чистую доску (tabula rasa) (так обычно говорил король), слово единой католической религии, но эти же города и крепости (если забыть о том, что, случись все иначе, перешли бы к шведскому или датскому королю) снова наполнились тем ядом, который не так давно послужил причиной гибели всей христианской веры и благочестия в Ливонии. Позже нашелся человек, который получил от короля письменное разрешение, которым дозволялось вывести из Бельгии в Дерпт и крайние области Ливонии некую новую колонию. Хотя король законным порядком разрешил приезжать только тем, кто исповедует римскую католическую религию, и поэтому разрешил им иметь свои учебные заведения, однако известно, что устным распоряжением дозволил приезжать также тем, кто придерживается аугсбургского исповедания веры, а это прикрывает, как завесой, анабаптизм и все другие ереси. Нет сомнения, что из Голландии, где процветают анабаптизм и кальвинизм и откуда к берегам Ливонии часто приплывают корабли, будут завезены и эти пагубные «товары», если тотчас же этому не воспрепятствовать (а это, конечно, можно сделать). Если этого не сделать, каким препятствием для распространения истинной веры и для защиты божьего дела обернется все это! Нет никого, кто, искренне веря во Христа, сына бога живого, не понимал бы этого. Я очень скорбел об этом и напомнил [королю] о его королевском обещании, данном дважды, когда я уезжал в Московию с делом мира. Этот лучший из королей откровенно поведал мне, что пытался послать туда своих подданных мазовшан, предложив им плодородную землю Ливонии, но никто (хотя Мазовия неплодородна и довольно бедна) не захотел принять этого условия. Поэтому, чтобы эта область совсем не заросла лесом, так как по уходе московитов она оказалась лишенной почти всех своих жителей, он был вынужден принять такое решение, надеясь, что, когда наши люди будут там, они не только сохранят там католическую религию, но заставят еретиков принять ее, что, конечно, могло бы осуществиться на деле, если не позволять им [еретикам] иметь школы и храмы, однако в будущем доставит очень много затруднений, так как небольшое количество закваски может испортить все тесто, и господь не позволит долгое время управлять одним телом двум или трем душам. Услыхав мои доводы и исполнившись благими намерениями, король тотчас же в ответ на мою просьбу издал указ о создании католической колонии (причем на самых лучших условиях), о чем я не один раз подробно писал вашей милости и светлейшему герцогу баварскому. Кроме того, он сделал и другие распоряжения: строго приказал коменданту Дерпта, католику, не разрешать еретикам занимать самый большой храм, своды которого испорчены московитами и их не легко будет восстановить, а, говорят, по красоте и обширности он равен германским храмам. Также он издал подробное разрешение, причем в письменном виде, об учреждении второй коллегии нашего Общества в Дерпте и поддержании ее многочисленных работников имуществом.
