Господин Фома[336] передал мне письма от вашей милости. Это было мне очень приятно, так как я понял, что намерениям вашей милости будет соответствовать то, что в Новгородке Ливонском и других крепостях не погибнет должное почитание бога и пресвятой девы, как только эти ливонские крепости будут переданы его королевскому величеству. Что касается Велижа, то я предложил московским послам оставить эту крепость королю, говоря, что я даже при последнем своем издыхании оправдаю их перед московским князем, если в поручениях их государя не сказано об этом. После долгих переговоров сошлись на том, чтобы Велиж в нетронутом состоянии оставался у короля, а Себеж, тоже в нетронутом состоянии, был у великого князя, если у них не будет Велижа, или наоборот. И хотя я никогда ясно не представлял себе мнения светлейшего короля об этом деле, я надеюсь, это не доставит нам беспокойства, если будет успех в другом, а именно: завтра, может быть, [все] разрешится во имя Христа. Пусть у короля будет Дрисса, у великого князя Себеж, о которых, если даст бог, я поговорю по моем возвращении в Московию, если каким-нибудь способом смогу добиться, чтобы мои доводы в живой речи заставили его согласиться на то, чтобы сравнять с землей обе крепости. И если мир будет заключен, тотчас, не позднее чем через один день и одну ночь, должны быть присланы из Порхова порховский воевода, а из Великого Новгорода — пятеро других, чтобы отдать ливонские крепости и получить крепости, взятые королем, если ваша милость даст верных людей, с помощью которых это было бы сделано. Московиты говорят, что Себеж находится в ста верстах от Дриссы. Если бы к ним отошел Дерпт, они согласились бы сравнять с землей Себеж. Если бы я получил от вашей милости более полное разъяснение этого предложения и той формулы условий, которую я отослал, я смог бы, может быть, кое-что прибавить к записям перемирия для более скорого осуществления всего дела. Но я не сомневаюсь, что обо всем этом написано послам. Скажу только одно: я надеюсь, что ваша милость прикажет, чтобы казаки и остальные люди из тех, кто привык проливать кровь, если бы захотели добыть продовольствие или что-нибудь другое, вовремя удерживались налагать руки на детей, невинных людей, не несущих военной службы, чтобы не вносить отчаяния, хотя они и думают, что причиняют врагу страх, чтобы не вызвать гнева, истощив терпение [московитов]. Если ваша милость сочтет нужным послать в лагерь какого-нибудь знатного московита, который после клятвенного утверждения мира известил бы в присутствии вашей милости обо всем псковского воеводу, вызвав кого-нибудь из самого города, это, может быть, оказалось бы небесполезным для вашего войска.

Московиты настаивают, чтобы все пленные были свободно переданы, о чем говорили мне и королевские послы и что до сих пор вызывает трудности. Московиты в записях [условий перемирия] точно и ясно требуют, чтобы это делалось без какого бы то ни было промедления: пусть ваша милость поступит в этом случае по христианскому благочестию. Я же считаю, было бы лучше, чтобы пленники, находящиеся в лагере, или прибыли сюда вместе со мной, или, по крайней мере, было сделано так, чтобы солдаты не отправили их куда-нибудь в другое место. Таким образом, господь вернее исполнит победами тех, кто будет хранить веру в большей чистоте.

Если в начале этого года будет провозглашен мир, на обязанности вашей милости будет собрать возможно большее число людей в уже приближающийся день Богоявления, чтобы вознести благодарность господу и принять святых тайн, чтобы королевство польское, увеличившись в новом году, благодаря исходу перемирия, приобрело бы еще больше милостей неба.

Да укрепит Иисус сердце и десницу вашей милости.

Из Киверовой Горки, в последний день 1581 года.

АНТОНИО ПОССЕВИНО — ПОЛЬСКОМУ КОРОЛЮ СТЕФАНУ [337]

Письма вашего величества из Дюнебурга я получил вчера. А незадолго перед этим я получил от великого князя московского другие письма, которые в эту же ночь, как я делал и со всеми остальными (я получаю их здесь в третий раз), отослал послам вашего величества для прочтения. Из них, а их копию я посылаю вашему величеству, ваше величество поймет, насколько решительно этот государь стал настаивать, чтобы я позаботился о заключении мира, который (если здесь не скрывается нечто, что мне неизвестно) будет заключен через два-три дня на определенных условиях, а именно: московит уступает вашему величеству всю Ливонию, которая находится у него в руках, также оставляет Велиж и возвращает в этих крепостях часть пушек, некогда взятых у поляков. В течение восьми недель он отдает все те ливонские крепости, которые находятся в его власти, начиная от самого города Дерпта. А ваше величество возвращает московиту Луки, Заволочье, Невель, Холм и те псковские пригороды, которые были взяты в прошлом году вместе с пушками, принадлежавшими московиту, отводит войско из-под Пскова и таким образом устанавливает мир с обеих сторон на девять лет, хотя я и собираюсь настаивать, чтобы он был на более продолжительное время (я говорил, что получу письма от великого князя). Остается вопрос о пленных. Королевские послы (получив новое поручение) говорят, что это должно осуществиться совсем не так, как было решено в лагере и как нам было предписано вашим величеством.

Сегодня на собрании послов были прочитаны другие полномочия, присланные московским князем: он убедился, что первые были недостаточно велики. Отсюда к нему был отослан экземпляр полномочий вашего величества, переданный мной московским послам. И так как из экземпляра других писем, присланных мне московским князем несколько дней тому назад, ваше величество должно еще яснее понять то, что я написал ему из Бышковичей: почему я не отвечал на письма вашего величества, в которых ваше величество изволило настаивать на том, чтобы я позаботился о свободной передаче московитам всего, что имеется в Ливонии. Копию самых последних полномочий, присланных московским князем, я перешлю, с божьей помощью, через другого человека, направляющегося сейчас же прямо к вам, если слуга достопочтенного канцлера, который торопится в лагерь, не сможет подождать.

А теперь я осмелюсь изложить храбрейшему христианскому королю то, что имеет, отношение к результатам столь большой победы. Дерпт — самый главный город из епископских городов, а его господь вручил вашему величеству, и, я скажу, из тех, которые еще никогда не находились во власти польских королей. Я уже знаю, какое именно решение было у вашего величества относительно этого города, какие письма были написаны к великому первосвященнику и то, о чем неоднократно ваше величество благоволило говорить мне, когда решило из других мест перевести католического епископа, коллегию и прочее в Дерпт. Это будет для вашего величества тем легче, что на основании тех доходов, [сумма] которых была определена московитом и которые шли на содержание владыки, попов и архиереев (а их теперь отзывают в Московию), можно будет восстановить правильное богопочитание. И так как этот еретик уже вернулся к себе[338] и ваше величество узнало, как много было помех не только для [учреждения] второй нашей коллегии, но и для всей католической религии, то я умоляю ваше величество милосердием Христа, властью которого и царствуют короли, чтобы, когда оно будет назначать главой всей Ливонии искреннего и бестрепетного католика, пусть одновременно ваше величество поставит во главе крепостей таких людей, которые не опорочили бы имя и церковь божью. И мне кажется, что для Дерпта нет никого более подходящего (из тех, кого я знаю), чем господин Зебжидовский[339], который в течение 6 лет великодушно своими большими средствами как истинный католик оказывал помощь вашему величеству, не говоря уже о заслугах его отца, оказанных государству в более давние времена. Я еще в лагере узнал Зебжидовского, а до этого он учредил в Люблине коллегию нашего Общества. Чуть ли не в разгар войны он просил меня настойчивым образом, чтобы я позаботился как можно скорее послать в этот еще недостаточно обработанный виноградник своих работников. Еще лучше я узнал его благочестие, когда он исполнял при мне во время путешествия обязанности проводника и руководителя, а во время съезда послов он оказал государству польскому самые верные и истинно христианские услуги. Итак, я рекомендую его вашему величеству от имени христианского мира и беру бога в свидетели, что никто не говорил со мной об этом деле прежде, чем по внушению свыше оно не пришло мне самому в голову. И если ваше величество это сделает и этот мир, по-видимому, будет иметь прочное основание, то я осмелюсь по возвращении из Московии просить ваше королевское величество подготовить светлейшего господина Андрея Батория[340] для того посольства или миссии, которое я предлагал вашему величеству в лагере как в письменном виде, так и в беседе. И я не сомневаюсь, что ваше величество очень хорошо поймет, насколько это послужит великой славе божьей, достоинству светлейшего государя и укреплению Ливонии. Желаю, чтобы в начале этого года ваше величество было осыпано всеми дарами божественной мудрости и молю об этом бога. Из Киверовой Горки в день св. Богоявления [6 января], к вечеру, 1582 год.