Поистине, нам внушает надежду на лучшее тот, для кого нет ничего невозможного. Он ниспосылает благодать молящимся о царстве божием, а в наш век, в отдаленнейших странах Индии, на Западе, Востоке и Юге воздвиг повсюду на месте низвергнутых идолов знак креста и сделал так, что за незначительный промежуток времени богослужение стало вестись среди самых разных национальностей на едином латинском языке.

Но остается четвертая часть мира, обращенная к Северу и Востоку, в которой необходимо правильно проповедовать евангелие. Божественное провидение указало, что для истинной веры может открыться широкий доступ, если это дело будет проводиться с долготерпеливым усердием теми способами, с помощью которых так много других государств приняло на себя иго христово. Ведь не без божьего соизволения нам открылся — и это уже что-нибудь да значит — путь в Московию в то время, как ваше святейшество стоит при управлении ключами церкви. Ибо, когда собираются работники христовы, тут им и нужно дать наставления, как им обрабатывать виноградники господни, потому что господь захотел, чтоб это осуществилось после Три-дентского собора[110], который по вдохновению свыше указал, что для распространения евангелия существует единственное средство — семинарии. Кроме того, король польский Стефан открыл доступ католикам в Московию силой оружия: он правильно понял, что это продвижение не помешает ни его достоинству, ни благу государства. Из уважения к вашему святейшеству (даже в разгар войны) мне было дано разрешение на безопасный проезд в Московию, что другим не дозволялось никогда даже в мирное время.

К этому можно прибавить весьма почетный прием, оказанный великим князем, который нам ни в чем не отказывал, может быть, потому, что неудачи войны сделали его благоразумнее, а может быть, потому, что он вообще оказался мягче по сравнению с тем мнением, которое сложилось о его характере. Почти невероятно, что я, ничтожнейший из людей, смог бы в другое время получить полную возможность говорить об этом деле и узнать, даже довольно быстро, почти все внутренние дела, если бы божественное провидение не указало, что пришло удобное время приняться за это предприятие и что, наконец, оно само этому помогает.

Я сказал великому князю при удобном случае: пусть он подумает, может быть, господь справедливо возложил бремя такой войны на его плечи, раз он ничего не отвечает наместнику Христа о деле религии (князь создавал разные оттяжки и уклонялся ото всего этого). Было видно, что мои слова на него сильно подействовали. Он начал смягчаться и сказал, что во всяком случае к моему возвращению даст мне ответ по поводу этого, ведь незадолго до этого я просил его сделать это обязательно. Мне передали некоторые его слова, из которых мы поняли, что он разрешит нашим людям иметь храм или даже построит его для нас, если установится мир. Но искренне ли он это сказал или под влиянием трудностей войны, покажет время[111]. Конечно, он пока сделал только некоторые уступки католическим купцам и священникам, но то, что начались переговоры о мире с двумя государями, польским и шведским, и то, что господь показал, что ему угодно создать между некоторыми государями более тесную связь (если они искренне будут обращать больше внимания на общее благо, чем на частные дела), по-видимому, даже этим не нужно пренебрегать, в особенности тем людям, которые знают, что большие здания не строятся в один момент, что в деле веры господь обычно требует больших усилий и упорства от тех, кому следует проявлять свою силу над паствой.

Итак, дело уже начато, можно найти не один повод вести переговоры о религии и разные беседы о благочестии с советниками и приближенными князя. Одних можно наставлять в первую очередь словом и приказом и между тем делать учениками, народ обучать языку, писать книги на их наречии и их буквами, издавать их в свет, в особенности, если наши люди смогут обосноваться в Полоцке и Дерпте (если Ливония отойдет от московского князя), чтобы иметь возможность, находясь в безопасном месте, с помощью этих средств воспитывать московитов. Такие меры, разумеется, без большого шума обычно разравнивают дорогу к успешному ведению божьего дела[112].

Что касается схизмы и смысла учения греков (а русские, или московиты, идут по их стопам), то как бы часто греки ни возвращались к своему охаиванию решений Флорентинского собора, если бы сразу же после Флорентинского собора вторично были распространены книги о нем для привлечения народа и введения общего языка [богослужения] на Востоке и учреждены были бы школы греческих учеников, которые тут же восприняли бы эту истину, пока многие неопытные люди из этого синода еще только перебирались в Грецию, недостаточно было бы одного Марка Эфесского[113], чтобы подорвать столь важное и святое дело. А если бы тогда этот же способ также применялся и при обращении русских, католическая церковь имела бы обильную жатву. Сейчас ее нет, и это не может служить утешением.

Если бы [папы], кроме Евгения IV, Иннокентий III, Григорий X, Александр VI, Лев I и Климент VII, занявшись этим делом, не довольствовались бы только созывом соборов, отсылкой одного человека или письма, но теми разными способами, которые всегда были свойственны легатам и апостолам Христа, продолжали дело упорно и постоянно и позаботились, чтобы Россия, которая принадлежит польскому королевству, впитала католическую веру (а это можно было сделать даже легко, так как польские короли давали привилегии греческим епископам, если они приняли решения Флорентинского собора), мы имели бы уже как бы очень крепкое орудие, которое смогло бы применяться для покорения московской схизмы. Однако мы выпустили из рук эту часть России, хотя она, и (ближе к папской области, и дело, более чем надежное, начато не с той стороны. А господь, который всё располагает по порядку и который, прежде чем приступить к обращению мира, предоставил апостолам и ученикам три года для обучения, не предоставил этому делу не только благополучного исхода, но даже надлежащего продвижения вперед, так как всё делалось не по тому примеру, который показан нам во Христе.

То обстоятельство, что московиты произошли от смешения скифов с татарами, ни в какой мере не должно затруднять работ верного работника христова. Ведь господь нуждается и в тех, созданных по его образу и подобию, кого он хочет спасти. Как апостолам, так и апостольскому престолу сказано, чтобы он учил все народы. Этому престолу чудесным образом помогает бог, так как то, что обозначается именем апостольского престола, он поддерживает: он посылает своих работников, чтобы вырвать души из бездны ошибок. Они должны выполнить посольскую миссию во имя Христа, а не для себя или только во имя человеческих дел.

Возвращаясь к сказанному раньше, я хочу добавить: существует нечто общее, что роднит наших людей, уже с давних времен искушенных в делах католической церкви, с ними: я имею в виду простоту, воздержание, покорность, отвращение к богохульству, а это дает большую надежду, что они смогут быть еще более постоянными в благочестии католической религии. Сила небесной мудрости, наконец, смягчает и более грубые нравы, извращенные по природе. И Христос приходит не для здоровых, но чтобы исцелять больных. Если кто-нибудь подумает, что напрасно потеряет силы и средства, если по приезде в эту страну не будет иметь сначала к чему приложить талант, пусть он подумает о том, что сделал на протяжении всех этих 30 лет Андреа Овиедо[114] из нашего Общества, человек, одаренный исключительными достоинствами, посланный с другими сотоварищами в Эфиопию. На него не возлагали много надежд, однако ему удалось обратить в католичество эфиопского правителя и оставить семена своих трудов, которые когда-нибудь — ведь господь не обманывает надежд — принесут плоды. Но даже если бы он ничего не сделал, он много претерпел и примером своего терпения проторил другим дорогу, на которую они должны ступить. А если бы ему при его слабых возможностях удалось установить какой-нибудь способ посылать из Эфиопии учеников, то в скором времени удалось бы получить и другие плоды.