Да исполнит тебя господь своей милостью и обильными небесными дарами.

Из лагеря короля Стефана под Псковом. 22 октября 1581 года.

АНТОНИО ПОССЕВИНО — ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ МОСКОВСКОМУ ИВАНУ ВАСИЛЬЕВИЧУ [287]

Андрей Полонский, которого я посылал к твоей светлости с моими письмами, вернулся вчера вместе с твоим гонцом Захаром Болтиным, и оба они передали мне письма, полные выражений благочестия и желания мира, что мне, во имя Иисуса Христа, доставило большую радость: ведь ты ради славы божьей высоко ценишь авторитет христианского пастыря Григория XIII (как и подобает христианскому государю) и охотно следуешь его решению о мире и союзе с христианскими государями. А я позаботился о том, чтобы письма твоей светлости тотчас были прочитаны королем Стефаном, которого я еще раньше, приведя многочисленные доводы и сославшись на авторитет великого первосвященника, склонил к тому, чтобы он больше не проливал христианскую кровь и не думал, взяв Псков, устроить среди его жителей большую резню. Теперь же, по прибытии твоего Болтина и возвращении моего Полонского, я еще легче добился его согласия на то, что будет самым справедливым. Однако никакими доводами его нельзя было убедить вывести войско из твоих владений прежде, чем не установится настоящий и прочный мир. Он часто с уверенностью говорил мне, что если не получится мира, то он этой зимой оставит в здешних местах войско во главе с главнокомандующим, великим канцлером королевства польского Яном Замойским[288], в Великих Луках поставит Филона[289] с большим отрядом солдат, а в других соседних крепостях — прочих воевод. Сам же он отправится в Литву, чтобы набрать ещё больше войска, а затем ранней весной поведет его в твои внутренние области. Поэтому, насколько быстро прибудут твои великие послы на то место, которое ты указал мне для сбора послов, и предложат те условия мира, которых от них ждут, настолько меньше будет опустошений и кровопролития, и ты восстановишь во всех своих областях желанное и действительно необходимое спокойствие. А чтобы твои великие послы возможно безопаснее прибыли в Ям Запольский, я позаботился, чтобы твой Болтин вместе с охранной грамотой короля Стефана тотчас был отослан обратно. В Новгород вместе с Болтиным я посылаю Василия Замесского[290], человека известного твоим советникам, с тем чтобы он как можно скорее привез ко мне письма от новгородского воеводы или от твоих великих послов. Из этих писем я надеюсь узнать, в каком месте на их пути и в какой день я смогу встретиться и говорить с ними о том, каким образом послы короля Стефана смогут встретиться как можно скорее с ними безо всякого препятствия и ущерба, и с которыми я сам смогу усердно заняться со всем моим старанием и расположением (как ты мне пишешь) всеми делами заключения перемирия. Поэтому как только вернется мой Василий, я тотчас отправлюсь по направлению к Порхову и поеду еще дальше, если буду знать, что это сможет помочь более скорому заключению перемирия. Между тем, я умоляю твою светлость быть уверенным в том, что я по самой большой преданности и христианскому чистосердечию не упущу ничего из того, что, как я буду думать, сможет привести к улаживанию этого дела и установлению христианского мира.

Да ниспошлет господь наш Иисус твоей светлости и всем твоим людям самое большое счастье.

Из лагеря под Псковом, 16 ноября 1581 года.

ПОЛЬСКИЙ КОРОЛЬ СТЕФАН — ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ МОСКОВСКОМУ ИВАНУ ВАСИЛЬЕВИЧУ (ПЕРЕВОД С РУССКОГО ЯЗЫКА) [291]

От великого государя, милостью божьей, Стефана, короля польского и великого князя литовского, русского, прусского, мазовского, самогитского, ливонского, государя трансильванского и пр. — Ивану Васильевичу, государю русскому и великому князю владимирскому, московскому, новгородскому, казанскому, астраханскому, псковскому, тверскому, пермскому, вятскому, болгарскому и пр.

Со своим гонцом Захаром Болтиным ты передал нам письма, е которых пишешь, что святейший великий первосвященник и пастырь Григорий XIII прислал к тебе своего нунция, Антонио Поссевино. Он известил тебя письмом о тех делах, о которых он говорил с нами ради заключения мира. И ты ради христианского мира отослал своих послов на съезд, который должен состояться между Порховом и За-волочьем, на великолукской дороге у Яма Запольского, и дал им подробный наказ решать и утверждать все дела. Также ты послал с ними охранную грамоту, показывая свое желание, чтобы твои послы вели дело с нашими послами на этом съезде. И ты обращаешься к нам, чтобы мы послали на это место своих послов с такой же грамотой и чтобы на этом съезде и нашим и твоим послам вместе с нунцием пастыря и святейшего великого первосвященника римского патером Антонио Поссевино можно было бы обо всем говорить и все решать, а также, чтобы мы отошли от Пскова и удержали наше войско от пролития христианской крови. Но этого не может быть до тех пор, пока между нами с тобой не установится крепкой братской любви и дружбы. Мы, как всегда, так и теперь, по воле всеведущего бога настаиваем на том, чтобы с христианскими государями и с тобой ради блага христианского мира жить дружественно и спокойно и избегать пролития христианской крови, к чему мы никогда не хотели прибегать, не имея законных оснований. Поэтому довольно часто ради спокойствия среди христиан мы подробно излагали тебе наше стремление к миру, а именно: не согласишься ли ты искренне и по справедливости на то, что касается тебя. И вот теперь, раз ты прислал к нам своего гонца, мы по нашему стремлению к христианскому миру отсылаем наших послов[292], на то место, которое ты назначил, — в Ям Запольский, между Порховом и Заволочьем, даем им полную инструкцию и предоставляем возможность принимать решение во всех делах, относящихся к миру, улаживать всё остальное, довести всё до окончательного завершения и закончить так, чтобы был мир. Мы пошлем с твоим гонцом Захаром Болтиным такую охранную грамоту, какую ты хотел иметь: чтобы послы свободно могли прибыть туда и свободно возвратиться оттуда, куда захотят. А что касается твоих слов в письме о том, чтобы мы отошли от Пскова и удержали наше войско от кровопролития, то об этом же настойчиво просил у нас и патер Антонио Поссевино от имени великого папы (чтобы мы сделали это, конечно, из уважения к великому пастырю, римскому папе). А мы, высоко ценя это, как и подобает, указали, что именно мы сможем сделать в этом случае, заботясь между тем о том, чтобы не повредить ни нам самим, ни нашим действиям. Но при этом главным образом было решено следующее: чтобы послы твои как можно скорее поторопились, получив полную свободу действий в наказе, на назначенное тобой место и поставили такие условия, которые мы смогли бы принять. Мы, со своей стороны, отправляем туда же без промедления наших послов, к тебе же тотчас отсылаем твоего гонца.

Из нашего лагеря под Псковом. 16 ноября 1581 года от рождества Христова.

Мы прибыли сюда на четвертый день после отъезда из лагеря, так как назначенный нам проводник[293], не знающий этих дорог, вел нас окольным путем через опасные реки и по разным дорогам. Его милость Зебжидовский[294] отправился вперед, чтобы распорядиться послать конных людей навстречу московским послам. Таким образом, одно только божественное провидение охраняло наш переезд в большей безопасности, чем если бы при нас находились конные люди, приставленные к нам. Но хорошо, что поблизости не было казаков. На следующий день после нашего приезда прибыли королевские послы, а вчера уже к концу дня его милость Зебжидовский послал в Опоки по направлению к Солечу конных людей, и я через различных гонцов, чтобы не возбудить у московитов какого-нибудь подозрения, сообщил им, что мы находимся близ Бышковичей для того, чтобы не нам одним останавливаться в этом месте. Сами же мы тем временем оставались бы здесь, следуя совету светлейшего воеводы браславского[295], который, прислав сюда секретаря, не захотел много писать об этом. Одновременно мы просим вашу милость прислать к нам в Ям Запольский того казака (которого я посылал в Новгород и против которого у московита были ложные подозрения, будто бы он виновник поджога и большой резни во Мшаге), как обещал мне сделать светлейший король. Ведь это будет иметь немаловажное значение для того дела, ради которого мы собираемся. Впрочем, я надеюсь на хороший исход наших будущих переговоров, так как даже в самом лагере прислужники еретиков, которые особенно ненавистны богу, не очень-то могли поднять голос: тот, кто не послан богом, не имеет никакого права проповедовать слово божье. И если ваша милость доведет до конца [дело переговоров], пусть она знает, что тот, кто смотрит на нас, кто видит наши действия и помыслы и своей высшей властью все решает, не оставит тех начинаний, которые самым чистосердечным образом направлены к его славе. Как всегда, беспокоясь о благополучии вашей милости, я очень прошу вас остерегаться, пожалуй, не столько врагов, сколько других людей. И если бы ваша милость стала спрашивать, что побуждает меня писать таким образом, я, конечно, не смог бы никого выдать. Побуждает же меня нечто, внушающее страх, любовь и почтение, внутренним побуждениям которых я следую во имя господа.