– Тебе нужно больше?
– Мне надобе все. Все, еже ты в своей калите таскаешь.
– Слушай, Шумило, это слишком много – за такие деньги в Урге можно купить полсотни лучших монгольских лошадей, а не пару кляч.
– Обаче мы не в Урге, Филипп, – Шумило оглянулся, как бы предлагая и Завадскому посмотреть на толпу, которая бросала на них враждебные взгляды, – и плата сия не за кляч, ты меня понимаешь?
Филипп задумчиво поглядел через его плечо, сдвинул брови. Он понял, что Шумило озвучивал не предложение, а ставил ему ультиматум.
– Хорошо.
– Во-ся ладушки, – сказал Шумило, потирая руки, – заутро разбудит вас мой брати, отведем вас к дороге, покажем путь, онамо и ударим по рукам.
***
– Еже ему надобно? – спросил Антон, когда Филипп вернулся к братьям.
– Завтра утром мы уезжаем.
– И все?
– За билет на выход придется заплатить.
– Елико?
– Всё.
– Во-то сукин сын, – зло усмехнулся Бес, – будто пес не ведает чьих рук дело сие.
– У нас мало времени, братья, завтра встаем затемно.
– Ладно, у меня на случай още три серебряных рублика в сапоге упрятано. – Сказал Антон. – Повечеряти бы, да пусто.
Есть им действительно не дали, да, впрочем, не до того всем теперь.
Легли спать в своей коморке в избе Мошкиных.
Антон с Бесом быстро уснули, а Филиппу не спалось. Он ворочался два часа, слышал, как Тишка сопел и шмыгал носом, да еще чьи-то шаги кругом избенки. Ходил явно не одиночка, а трое-четверо, за стенкой все слышалась какая-то возня и тихий говор. Филиппу стало душно, захотелось выбраться из тесноты на воздух. Он ощупью достал китайскую трубку, мешок с табаком и поднялся.
– Филипп… – Позвал во тьме жалобный, почти детский голос.
Завадский поглядел на темный приподнявшийся силуэт.
– Чего?
– Неужто ничего нельзя изменить, брат?
– Некоторые вещи надо просто пережить, Тишка. – Ответил Завадский и вышел на улицу.
Стоявшие у амбара тени, прошелестели по сухой листве и растворились во тьме. Филипп втянул носом морозный воздух, подошел к низкой околице, высек искру, раскурил трубку.
Два костра еще горели на краю поселения у реки. Кто-то завывал вдали, а кто-то кричал пьяно. Крик внезапно усилился и ворвался в уши, Филипп увидел, что из большой избы у моста две фигуры выволокли третью. В свете костра он узнал крепкую Омелфу – ту самую бабу с колотушкой, которая кормила их щами.
Тащили ее двое, одного из которых Филипп тоже узнал – валунообразный брат Шумилы Анашка.
У костра Анашка с напарником отпустили Омелфу, которая тотчас начала проклинать их и плеваться.
– Алгимей проклятый! Выблядок сучий! Да еже бо у вас уды поотсыхали, кобели сташивые!
Мужики уже ушли, а она все ругалась, грозя кому-то крепким кулаком.
– Во норов у бабы! – раздался одобрительный голос во тьме так близко, что Филипп вздрогнул.
Повернув голову, он увидел рядом с собой нагловатого старичка Антифея, который обычно будил их. Он был невысок и стоял с другой стороны околицы, сложив руки на столбике, который был ему по грудь.
– С чего это она так? – спросил Филипп, затягиваясь китайским табаком.
– Она убо за девкой покойной Анюткой приглядывала, бысти ей заместо отца да матери.
– Горюет?
– Серчает, – со вздохом ответил Антифей.
– На кого?
Старичок вдруг горько улыбнулся, поглядел на Филиппа, явно желая, но не решаясь что-то сказать.
Завадский подумал уже что не решится, но…
– У нас же, братец, такое не впервой…
– Что не впервой?
– За третью годину ровнехонько третью девку удавили. Сатана нас преследует.
Филипп вдруг замер, вынул трубку изо рта и с удивлением посмотрел на старика.
– А может не сатана?
Антифей развел руки в стороны, хлопнул себя по ляжкам и тяжело вздыхая, да приговаривая: «ох, беда-беда» удалился во тьму.
Филипп сделал еще две затяжки и направился в клеть. За спиной раздались шаги.
– Эй.
Завадский обернулся.
Перед ним стояли Анашка и такой же крупный его напарник.
– Иди с нами.
– Зачем?
– Шумилка зовет.
Шумило стоял на берегу речки, чуть согнувшись глядел на воду. Большой костер ярко освещал его бледное «попковское» лицо. Анашка с напарником остановились метрах в пяти. Шумило повернул к ним лицо, кивнул. Филипп подошел к нему один.
– Ведаешь, братец, яко порой в тягость бысти людей вести? – сказал он.
Филипп сцепил руки в замок на животе и спокойно ждал.
– Что ты хотел, Шумило?
– Наш уговор прежний, Филипп, заутро вы уйдете, обаче цена будет иной.
– Но где я тебе возьму еще денег, если ты и так заберешь все?
Филипп видел по растущим теням, что Асташка и другой верзила подошли ближе.
– Дело сый не в деньгах. Ты их отдашь, да. Обаче не токмо их. Ты отдаешь нам еще кое-кого.
– Нет, брат. – Решительно заявил Филипп.
– Филипп, зде тебе не базар, сам убо ведаешь.
– Он не убивал ее, и ты это знаешь.
– Знаю? Отнюду мне сие знати? Токмо зане же [потому что] ты изрек?
– Потому что ты знаешь кто это сделал на самом деле.
Шумило поглядел в глаза Филиппу и к его удивлению усмехнулся.
– Он мой родной брат. – Сказал Шумило, после паузы. – Моя кровь, разумеешь?
– Тишка тоже мой брат.
– Не-ет. – С плотоядной улыбкой протянул Шумило.
– Нет?
– Почитаешь я не ведаю кто ты таков на самом деле? – Шумило постучал пальцем по своему виску. – Разумеешь во еже аз дурачок?
– Знаешь кто я? – нахмурился Филипп.
– Я видел, яко твой Антон осенял себя двоеперстием. Вы – блазни, беглые раскольщики. Мне мочно во братстве все едино проречь – Сибирь всем дом, обаче иные бы вас скороспешно сымали да отдали стрельцам. Мы не дикари, среди нас бысти целовальник да писарь. Вонми, братец, выбор у тебя есть, обаче он не велик. Мы още можем поступить такожде да и выдать вас стрельцам.
– Но зачем он вам?
– Он чужак да кольми его все видели с нею. Людям надобен козел отпущения, – Шумило вплотную подошел к Филиппу, снова обдавая его запахом лука, – и он сим козлом буде. Зане либо он один, либо вы все.
Когда Филипп вернулся в коморку, он увидел в упавшем свете луны, что Тишка, наконец, заснул. Филипп смотрел на него какое-то время, а потом, зная, что Бес не спит, тихо позвал его.
***
На исходе ночи, в самый глухой предутренний час, троица мужиков, назначенных Асташкой караулить избу с чужаками так озябли, что стали по очереди отлучаться к костру, догоравшему у реки. Один из них – Севастьян, ничего не зная о планах начальства все думал – и на кой черт их стеречь, амо в такой мороз бежать – в глухие леса? Его даже передернуло от такой мысли. Буде ты хоть трижды конокрад, а ни даже хоть и душегуб-алгимей, лучше такую ночь просидеть в теплой избе.
Он был рад, когда наконец вредный древоруб Бармаил ушел греться, значит следом его черед. С ним остался любитель выпить да погулять рыболов Овсей. Как только Бармаил ушел, тот достал из сапога припасённый ржаной сухарь, разломил пополам и поделился с Севастьяном. Для согрева стали ходить вокруг двора, жевали на ходу, чавкали, переговаривались.
Где-то неподалеку скрипнула дверь. Так тихо, что Севастьян с Овсеем даже не обратили внимания. А вот когда раздался тихий стук, они переглянулись и быстро зашагали к выходу со двора. Рыболов Овсей даже выхватил топорик, чего Севастьян осудил косым взглядом.
На дворе было пусто – луна и отсветы костра скупо золотили иней, рисовали тонкие линии, но кругом царила тишина и покой, однако все же кое-что они увидели – молниеносная тень, будто черт сиганула на крышу по стене и исчезла во мраке. Овсей с Севастьяном переглянулись – не почудилось?
– Видал ли? – спросил Овсей, открыв рот, так что кусок сухаря вывалился из него.
Севастьян перекрестился. Тут как раз неслышно явился Бармаил, хлопнул их по плечам, так что оба подпрыгнули.
– Вы чаво?
– Черт онамо по крыше скачет!