Пользуясь передышкой, казаки соскочили с мостов и крыш и бросились искать попрятавшихся в остроге киргизов. Их было немного, но они все еще были опасны. Так из темноты лабаза прямо в кадык молодому казаку прилетела стрела, пробив шею насквозь. Следом оттуда выскочил визжащий киргиз, размахивающий топором. Разгоряченные казаки схватили его и отсекли голову саблей. Голова укатилась прямо в курятник. И те и другие действовали стихийно, полагаясь на оружие и смекалку. Завадский, сидя на верхнем мосту у башни указал раскольником на избу, про которую все позабыли. Киргизы между тем вновь попытались пробраться через дыру за ней, но раскольники встретили их огнем. Особенно умело управлялся с оружием Антон. После выстрела он как парадный британский гренадер отточенным движением перехватывал мушкет, чуть ли не единым движением словно опытный шеф-повар сыпал порох из пороховницы, тут же совал пулю, которую держал в зубах и трамбовал все это забойником. Щелкал и стучал оружием, словно робот. Убирая одной рукой забойник за плечо, другой наводил мушкет и палил, не отворачивая головы и не моргая. Нечеловеческая ловкость превратила допотопный музейный экспонат в его руках в настоящий автомат. При этом стрелял Антон метко и всех разил наповал. Четыре киргиза, сраженные его пулями лежали друг на друге перед избой.

Вскоре всем стало понятно, что атака захлебнулась и видимо наученные опытом киргизы поняли это раньше всех. Воинственные вопли сменились свистами и топотом копыт. Причина их спешки открылась довольно скоро – чуть ли не все казаки попрыгали по коням и распахнув ворота ринулись в контратаку. Завадскому это показалось глупым, ведь со стороны киргизов такой ход мог быть уловкой, но казаков гнал азарт побеждающего. Вместе с тем несколько киргизов, прятавшихся в сгоревших избах посада – видимо оставшихся без лошадей, увидев распахнутые ворота и пустую площадь за ними, ринулись в острог. Они уже не вопили, больше оглядывались, судя по всему, они хотели украсть лошадей, чтобы тоже убежать, однако наткнулись на выстрелы староверов, сидевших на верхнем мосту. Киргизы опять разбежались по подмостьям и лабазам, рубили попадавшихся под горячую руку немногочисленных оставшихся в остроге казаков.

Староверы слезли с моста и бросились казакам на помощь. Завадский тоже спустился, подобрал мушкет у мертвого казака, убедился, что он заряжен и медленно двинулся к лабазу, в котором исчез Данила с Филином, но его внимание привлекли крики за спиной.

Он обернулся на двухэтажную клеть у частокола, в которой киргизы прорубили лаз. Крики раздавались со второго этажа. Глянув по сторонам, Филипп медленно двинулся к избе, перешагивая через многочисленные трупы и кое-как забрался через заваленный телами проем. На первом этаже располагался амбар. В стене за вспоротыми мешками с зерном, пропитавшихся кровью - грубо прорубленная дыра, за которой темнел сосновый лес. Он увидел окровавленную ногу на траве в кожаном сапожке. В квадратное отверстие в низком потолке у боковой стены вела крутая лестница из грубого теса. Второй этаж был шире и пол клети там соединялся с мостом. Потолок ходил ходуном, стоял звон, раздавались глухие звуки ударов. Выставив перед собой мушкет, Завадский медленно поднялся по лестнице и выглянул. Взору предстала удивительная картина. Один не очень крепкий на вид киргиз саблей дрался с двумя казаками, которые спустились сюда с дальней башни и явно ему проигрывали. Мастерство владения холодным оружием киргиза просто поражало. Он был стремительнее, ловчее и при этом как будто спокойнее в действиях. Удары палашей казаков секли воздух, где он только что стоял. Один казак был уже сильно ранен. С противоположной от Завадского стороны по мосту к ним спешил третий казак. Завадский окончательно выбрался на второй этаж и попытался прицелиться в киргиза, но это было непросто – из-за его быстрых движений он то и дело оказывался за казаками. При этом киргиз во время драки странно кривил лицо – показывал язык, оттягивал книзу губы, но довольно странно, без той воинственной агрессии, присущей другим киргизам, а как будто преодолевая усталость. Завадский видел, что киргиз заметил уже третьего казака, и должен был понять, что ему крышка – против трех (а точнее четырех – Завадского он пока не заметил) ему не устоять, но в следующие три секунды случилось нечто невероятное.

Киргиз быстро и при этом спокойно шагнул в сторону от разящего палаша казака, прижал локти к туловищу и слегка нагнув корпус быстрым ударом назад вонзил саблю в живот казаку. Пока тот с хрипом опускался на колени, киргиз почти летящим движением, обошел второго казака и перерезал ему горло, а после в мгновение выхватил из-за спины лук и словно киношный Леголас стремительным движением пустил стрелу в бегущего на него казака. Стрела угодила ему прямо в сердце, и казак рухнул к ногам киргиза уже мертвым.

Сжимая в одной руке лук, киргиз обернулся и встретился взглядом с Завадским, мушкет которого направлен был ему в лицо. И тут Завадский увидел, что это был не киргиз. Да, на нем был киргизский кафтан, такая же мисюрка и сапоги с защитными накладками, как у других киргизов, но сам он – скорее полукровка, чем-то напоминавший даже индейца. Длинные черные волосы с вороньим отливом, высокие скулы, волевой безбородый подбородок. Челюсти крепко сжаты, он тяжело дышал, вздымалась грудь, но вдруг лицо его неожиданно искривилось, и он показал Завадскому язык. Это можно было принять за безумие, но глаза говорили об обратном. Завадский ни секунды не сомневался, что на него смотрят глаза убийцы. В них не было никакой шутки. Хладнокровный, непримиримый, бесстрашный взгляд.

В этот момент раздались свисты и топот копыт – казаки возвращались с неудачной погони. Полукровка спокойно глянул в сторону ворот и вновь уставился на Завадского, с напряжением оттянув губы. Метров пять отделяло его от нацеленного ему в грудь мушкета. Завадский понимал, что ровно столько и его отделяет от смерти – дай однозарядный мушкет осечку и не снеси наповал, ему крышка против такой машины. Так и продолжали они стоять друг против друга, ожидая кто первым сделает ход.

Завадский прищурился, глядя на очередную ужимку странного полукровки. Догадка поразила его. Он опустил взгляд ниже вместе со стволом мушкета. Левый бок полукровки пропитался кровью. Он был ранен. Кровь скапливалась у его ног, соединялась с кровью убитых казаков. Завадский снова поднял ствол в лицо полукровке и коротко мотнул головой в сторону стены. В ту же секунду полукровка ловко бросил лук в колчан на спине, прыгнул на стену, перемахнул, невзирая на рану, развернулся на руках к Завадскому, и встретившись с ним на мгновение взглядом, сиганул с пятиметровой высоты за частокол.

***

Киргизы умчались на северо-восток, и Завадский не стал затягивать с обратной дорогой. Спустя час он покинул Ачинский острог, двинувшись на юг. Староверы потеряли одного человека убитым, еще один был легко ранен в бедро. Впервые он увидел осаду, и понял, что одних экономических связей и крепкой вооруженной ватаги недостаточно, чтобы иметь вес даже в глухом Причулымье. Полсотни казаков устояли против двух сотен кочевников лишь благодаря крепким стенам и высоким мостам – даже огнестрельное оружие, не обладая скорострельностью не давало большого преимущества против луков и стрел. Но его община не справится и с этим. Полсотни кочевников легко перечеркнут все. И это всего лишь киргизы, а не джунгары или империя Цин, у которой имеются и ружья и пушки. Тут и частокол не поможет. Требовались новые решения.

Теперь Филипп понимал, что был глупцом, ходившем по краю, не ведая настоящей опасности. Понимая, что лучше пока ничего не придумаешь, он посылал вперед дозорных. В дозор пошли Ерема с приятелем, но проехав пару километров, они прискакали обратно.

– Что такое, Ерема?

– Киргиз, братцы!

Раскольники перепугались, похватали оружие.

– Один? – спросил Завадский.

Ерема кивнул.

– В канаве лежит, едва дышит.

– Раненый?

– Кровь на боку.