— Поклонник просил тебе передать, — промолвил я.

— Нету у меня в нашем городе поклонников, — нахмурилась Дора.

Когда старуха вынула тяжелую стеклянную банку из-под арахисового масла и увидела ее содержимое, она охнула так громко, что я аж испугался, решив, что сейчас у Доры случится сердечный приступ.

Это была не обычная банка на двести пятьдесят грамм, какую можно встретить в любом магазине. Она была гигантской, двухлитровой, и при виде ее я понял, что Чаз со своими спецназовцами снова совершил налет на местный гипермаркет. В наших краях только там продавались товары в столь крупной фасовке — словно бы специально для тех, кто готовился к Апокалипсису.

Содержимое банки ярко поблескивало.

Дора опустила ее на колени. Отвинтила крышку.

— Похоже на подкрашенный песок. Это что, розыгрыш какой-то?

— Это не розыгрыш. А в банке не просто песок. — Я протянул руку и покопался пальцем в мелкой, как мука, золотой россыпи.

— И сколько здесь на доллары?

— Более чем достаточно, чтобы расплатиться со всеми долгами, — заверил я Дору. — И еще сверху немного останется, чтобы ты смогла разок-другой прошвырнуться по магазинам.

— И кто, говоришь, тебе это дал?

— Пусть лучше это останется тайной. Он, знаешь ли, скромняга.

— Он? — улыбнулась Дора. — То есть речь идет о джентльмене?

— Ты уж поверь мне, джентльмен из него как из бутылки молоток, — фыркнул я.

Работа не клеилась. Вот уже несколько дней в голове была каша. Я задернул занавески, затворился в кабинете и время от времени проваливался в полудрему. Мне требовалось собраться с мыслями, чтобы сверстать газету.

Некоторое время я сидел в кресле, наслаждаясь полуденным сумраком. В соседней комнате потрескивало радио, неизменно настроенное на полицейскую волну. Я принял таблетку и, слава богу, заснул.

У знакомого и при этом никем не обозначенного рубежа, по другую сторону которого я, как правило, стараюсь обретаться, я привычно прыгнул и приземлился на обе ноги в волшебном и чарующе безумном краю, где властвовал король сусликов.

Вот что мне удалось выяснить.

Сам не знаю когда, проигнорировав все мои предостережения, Чаз обрек свой вид на вырождение. Он научился пользоваться интернетом.

Я четко осознал: теперь его мозг размером с грецкий орех непременно взорвется. Он просто не выдержит такого потока информации.

Да, я пытался объяснить Чазу, что если он занырнет в этот всемирный бассейн безграничной банальщины, то рано или поздно у него в мозгах поднимется буря из опилок, сквозь рев которой будет слышно, как попердывают искрящие от напряжения нейроны. В ответ он лишь укусил меня за лодыжку, велев заткнуться и не лезть не в свое дело.

Я изготовил ему на передние лапки накладки из стирательных резинок от карандашей (от карандашей — какая ирония!), и вскоре Чаз научился достаточно быстро печатать и делать покупки в интернете. Не забыли — у него ведь есть дебетовая карточка, зарегистрированная на благотворительный фонд «Сусличий дом»? Он регулярно пополняет ее за счет средств, которые держит на биткоиновом бессрочном вкладе в одном из японских банков.

В результате первой прогулки по извилистым, полным опасностей дорогам Всемирной паутины король сусликов приобрел фильм под названием «Дикая безграничная любовь в прерии». Полуторачасовое кино оказалось бессюжетным, но очень насыщенным. Две его героини — аспирантки, занимающиеся исследованиями диких животных, завернувшись в простыни камуфляжных расцветок, путешествовали от мотеля к мотелю Небраски и Южной Дакоты и при этом вытворяли шокирующие акробатические трюки эротического содержания.

— Я думал, это фильм про сусликов, — разочарованно протянул Чаз.

Озадаченный король признался, что посмотрел фильм аж два раза, а потом, недоуменно глядя на меня, попросил объяснить смысл пары непонятных для него эпизодов. Я старался как мог — все впустую. Он смотрел на меня, словно ребенок, у которого поинтересовались, в чем суть квантовой теории света.

— Но зачем они учудили такое с черничными пирогами? — спрашивал Чаз. — А батут! К чему столько мороки? — В смятении от увиденного он помотал головой — А что они вытворяли с кнутом! Зачем? Ума не приложу!

Больше всего Чаза смутил эпизод, в котором героини нагишом прыгали с тарзанки.

— Я всю ночь после этого не спал, — признался он.

— В следующий раз посмотри фильм «Лэсси возвращается домой», — посоветовал я.

— О чем он?

— О собаке. О том, как ее увезли из дома и она возвращается обратно.

— Идиотизм какой-то, — фыркнул Чаз.

Все, о чем я только что рассказал, случилось до того, как я, не выдержав постоянных уговоров его величества, все-таки отправился с ним в Канаду — в Альберту.

По дороге мы пересекли Монтану, где заехали в город Бозмен. Там я купил футболку с надписью «Зеленая коалиция геев-лесорубов за Иисуса».

Оттуда я отправил Чаза экспресс-почтой до Эдмонтона: просто понял, что не выдержу еще пятнадцать часов за рулем в обществе болтливого суслика, который успел обзавестись ноутбуком.

Его величество любезно забронировал мне номер в дешевом занюханном мотеле. Он располагался не просто у черта на куличках, а даже еще дальше. Куда ни глянь, раскинулась прерия, радовавшая глаз унылым лунным пейзажем. С парковки я даже мог увидеть, как изгибается линия горизонта.

Пол в моей жалкой комнатенке был застелен ковролином цвета махорки. Еще там имелись и севший над кроватью портрет Элвиса Пресли в гавайке, телевизор «3енит» шестидесятых годов с диагональю экрана тридцать сантиметров, неработающая электроплитка и подтекающее биде, которое владельцы мотеля, сепаратисты-социалисты из Квебека, установили как дань памяти с гигиеническим уклоном о своей исторической родине — Франции.

Чаз очень гордился тем, что освоился с сайтом бронирования гостиниц, и потому, чтобы его не расстраивать, я сказал, что мотель отличный и вполне соответствует моим запросам.

Итак, мы отправились в Альберту, чтобы выяснить, как дела у сусликов-колонистов. Кстати сказать, тамошнее поселение быстро росло и уже насчитывало тысячу обитателей. Оно очень напоминало Джеймстаун[20] только вместо людей там были суслики, а женщины не носили чепчиков.

Одним словом, в очередной раз наплевав на свою газету и на дела, дожидавшиеся меня в Булл-Ривер Фолз, я завис в занюханном мотеле посреди безжизненной, продуваемой всеми ветрами прерии, раскинувшейся в провинции Альберта. Я варил себе рамен и ждал, когда Чаз закончит с делами. Как-то вечером мы с ним посмотрели по старенькому телевизору документальный фильм о том, как в девятнадцатом веке психопаты-охотники с гнилыми зубами и бакенбардами перебили американских бизонов.

На экране чумазые ковбои загружали в товарные вагоны шкуры бизонов. Ради чего? Чтобы английские денди могли носить удобные мягкие кожаные ботинки и сапоги. Судя по невеселой мордочке Чаза, он уловил параллель между судьбой бизонов и уделом его собственного племени. Бизонов хотя бы удалось спасти — о сохранности вида позаботились любители гамбургеров, обожающих говядину с низким содержанием жира. У сусликов, и Чаз это прекрасно понимал, подобных козырей не имелось.

Впрочем, охотники в конце девятнадцатого века не ограничивались одними бизонами.

В те годы в одну лишь только Великобританию ввезли шкуры пятидесяти тысяч волков, тридцати тысяч медведей, двадцати двух тысяч выдр, семисот пятидесяти тысяч енотов, ста тысяч лесных куниц и четверти миллиона лисиц. По словам зоолога Уильяма Хорнедея, одного из первых, кто забил тревогу и заговорил о необходимости спасать бизонов от истребления, за один только год лишь с одного склада при железнодорожной станции в Канзасе было вывезено сорок тысяч бизоньих шкур. Если бы не стадо из двухсот голов, на которое чудом наткнулись в Йеллоустонском парке, сейчас мы бы не смогли заказать в ресторане рулет из мяса бизона.