— Делай, как я прошу, — упрямо произнес Чаз, после чего велел мне перевести часть средств с его биткоинового счета в одном из токийских банков на счет компании «Землеройные и ландшафтные работы», являвшейся дочкой корпорации «С».

И компанию, и корпорацию зарегистрировал я по просьбе Чаза, после того как он посмотрел по телевизору одну из серий «Клана Сопрано».

— Слушай, я все утро ломал голову над серьезными вещами, так что остаток дня решил потупить, — пояснил суслик. — Ты просто сделай, что просят, а за мной не заржавеет.

Я сказал Чазу, что направляюсь к Доре на ранчо. Старуха все еще приходила в себя после того, как Чаз со спецназовцами спас ее из больницы.

— Ей надо в мэрию, а пока она не в состоянии сесть за руль. Так что я ее отвезу, — объяснил я. — Доре нужно заплатить штраф за то, что она кинула в мэра дохлого койота.

— Тогда передай ей это, — сказал Чаз. Два суслика-бойца подтащили к моим ногам картонную коробку. Она источала запах арахисового масла и была довольно тяжелой. — Это сюрприз, — добавил его величество. — Пусть сама откроет.

Я решил, что жена Чаза по-дружески приготовила Доре какое-то угощение. Может, это фирменный сусличий пирог? Но мне тогда придется рассказать старухе о его жутких ингредиентах, а как это сделаешь? Она ведь даже не в курсе, что суслики умеют разговаривать, готовить и пользоваться огнестрельным оружием. И уж тем более спасать пожилых женщин из больниц.

По дороге до ранчо «Последний шанс» я размышлял о словах Доры. Старуха призналась мне, что стреляла из старой винтовки своего мужа в гостиницу горнолыжного курорта. Я пытался прикинуть направление выстрела. Интересно, могла ли одна из пуль пролететь четыреста метров через лес, не угодив при этом ни в одно дерево, и оборвать жизнь Мелинды Барстоу?

Дора поджидала меня на веранде. Она по-прежнему выглядела не очень здоровой, но больная рука, затянутая чистыми бинтами, явно шла на поправку.

— Вижу, тебя подлатали? — произнес я.

— Все как в тумане. — Дора пошевелила пальцами. — Ни черта не помню. Ни как попала в эту сраную больницу, ни как оттуда выбралась.

Практически всю дорогу до города она ругалась, проклинала мэра, костерила штраф в триста долларов и сетовала, что после того, как его заплатит, останется без гроша за душой.

— А я ведь еще должна заплатить налог на собственность, — добавила Дора, когда мы остановились на парковке у мэрии. — Ума не приложу, где взять тридцать тысяч долларов.

Мэр с недовольным видом вышел к нам из своего кабинета, щелкнул подтяжками и взял у Доры конверт с деньгами, приблизился к стойке и принялся медленно, никуда не торопясь, пересчитывать купюры.

— Что, думаешь, обмануть тебя хочу? — набычилась Дора.

Решив, что перепалка между старухой и мэром может плохо закончиться, я отошел подальше.

— Если б не все эти хлопоты из-за пожаров, я бы настоял на том, чтобы тебя арестовали, — промолвил мэр, не поднимая головы. Наконец он убрал деньги в ящик стола. — Но тогда я бы превратился в глазах горожан в чудовище. Изверг кидает за решетку слабую, беспомощную старуху.

— Никакая я не слабая. — Дора перегнулась через стойку. — Старухой меня обозвал, видали! Будто сам больно молодой!

— Я-то как раз не юнец и веду себя сообразно возрасту, — отозвался мэр, вручая Доре квитанцию. Затем он покопался за стойкой и достал запечатанный конверт. — А это счет за чистку ковра. Кроме того, нужно покрасить испачканную стену. Буду крайне признателен, если ты сочтешь возможным все это оплатить.

— Да если б я могла, я 6 в тебя сейчас еще одним дохлым койотом запустила, — призналась Дора, уставившись на лежавший на стойке конверт.

Старуха поискала глазами, куда сплюнуть табак, который она жевала, но не нашла ничего подходящего, подошла к двери, что вела на улицу, высунулась, харкнула, после чего вернулась назад. Она взяла конверт, сложила его и сунула в нагрудный карман джинсовой рубахи. Повернувшись к мэру, она похлопала по карману здоровой рукой.

— Оплачу. Как же. Держи карман шире.

— Тогда мы подадим на тебя в суд.

— Валяй. Я прям испугалась. Я всех здешних судей знаю. Помню, как они еще пешком под стол ходили.

— А тюрьмы ты тоже не боишься?

Дора пожала плечами:

— В городе сейчас полно ребят с телевидения. Думаю, они будут рады меня послушать. Я ведь, если что, и приврать могу. Им вроде все равно. Главное, чтобы интересно было.

Мэр уперся руками в стойку и устремил на старуху полыхающий взгляд. От ярости он покраснел, как вареный рак.

— Слушай, ступай отсюда подобру-поздорову, пока я тебе не предъявил обвинение в преступном нарушении санитарно-гигиенических норм.

— Брехло ты жирное, — фыркнула Дора. — Это какие же нормы я нарушила?!

— Что-нибудь придумаю. Да я просто на тебя смотрю и уже звереть по новой начинаю. А теперь вон отсюда. Чего я ждал? Ты хоть раз вела себя как воспитанная женщина?

— Никуда я отсюда не пойду. Мэрию строили и на мои налоги.

Мэр уставился на старуху из-под узеньких очков для чтения и указал на дверь. Челюсти у него ходили ходуном.

— Вон, я сказал. — Градоначальник улыбнулся: — Я связался с налоговым управлением округа. Там мне сказали, что уже много лет от тебя ломаного гроша не видели. Изымем твое ранчо за долги и пустим с молотка. А потом я с огромным удовольствием погляжу, как тебя пинками погонят с твоей земли.

— Нет, ты скажи, кому я что худого сделала? — Дора остолбенела. Сжала здоровую руку в кулак. Тоже оперлась на стойку и уставилась на мэра. Сейчас их лица разделяло сантиметров десять, не больше.

— Широкой общественности, — парировал мэр. — Ну а про себя я вообще молчу.

— Да я в тебя просто дохлым койотом кинула! Да это вообще ни в какое сравнение не идет с тем, что творишь ты со своими дружками!

— Хватит нести херню, — оборвал ее градоначальник. — Ты нарушила закон. Совершила нелепый, безумный поступок. А я забочусь о том, чтобы у людей была крыша над головой и работа! Городу позарез нужен этот лыжный курорт.

— Обо мне ты не шибко что-то заботишься!

— Представь себе, забочусь, даже несмотря на то, что у тебя работы толком нет. Только ерундой какой-то занимаешься на своем ранчо! Ранчо, тоже мне! Свалка пополам с пустырем, вот и все ранчо! Кстати, рука у тебя выглядит просто ужасно. Вернулась бы ты лучше в больницу.

Я уже был готов и сам заехать мэру по морде, но тут Дора поднесла к его пухлому красному лицу сжатый кулак.

— Чуешь, чем пахнет, гнида? — прошипела она. — Нет у меня к тебе веры. Ни к тебе, ни к врачам.

Мэр тяжело вздохнул:

— Слушай, Дора, мы ведь как-то раньше с тобой общались по-человечески. Ну, ты всегда была резковатой, но все-таки прежде приличия соблюдала. Твоему мужу, упокой Господи его душу, сейчас было бы за тебя стыдно.

— Даже не смей заикаться о моем муже, — прищурилась Дора. — Не погань своим ртом его имя, сукин ты сын.

Мэр качнулся назад, будто бы опасаясь, что старуха вот-вот и вправду заедет ему кулаком по лицу. Он надул щеки, фыркнул, развернулся и скрылся в кабинете, хлопнув дверью.

Я вывел Дору на улицу, где мы и остановились. Я решил дать старухе возможность прийти в себя. Она подняла к небу взгляд и сокрушенно вздохнула.

— Не знаю, что делать, Стэн, — призналась она. — Мне крышка. Я разорена.

— Погоди, — произнес я. Мне очень хотелось ее хотя бы успокоить, если не приободрить. — Поглядим, что будет дальше. Ты, главное, сейчас остынь, приведи мысли в порядок, а потом пообщайся с кем-нибудь из финансового управления округа. Ты ведь знакома с доброй половиной людей в администрации. Я уверен, можно договориться об отсрочке… График выплат составить там…

Когда мы сели обратно в мой грузовичок, я опустил стекла, чтобы проветрить салон, и тут вспомнил о подарке Чаза.

— Что тут у тебя? Арахисовое масло? — осведомилась Дора, когда я протянул ей помятую коробку, заклеенную липкой лентой. Внутри перекатывалось что-то тяжелое. — Да что здесь? — Дора принялась отдирать скотч.