— Ну так вот, в магазинчике продавались разные маленькие упаковочки с дурацкими названиями. Ну, типа, «Гром с Аляски», «Лимонный скунс», «Лиловая ганджа»…

— Боюсь, это был не табак, — попытался я перебить суслика.

— …«Юрская мгла», «Железная снежинка», «Скользкий банан», — продолжил перечислять Чаз. Глаза его блестели все сильнее, а в голосе слышалось неподдельное восхищение. — А потом мы увидели печеньки! Господи, печеньки! — Чаз помахал лапой, по всей видимости силясь разогнать туман, что застилал его мозг размером с грецкий орех, и принялся во всех подробностях описывать подносы, на которых были сложены упомянутые им хлебобулочные изделия.

На Чаза нашло какое-то умиротворение. Обычно король сусликов суетился, перебирал лапами, мел хвостом. Надо сказать, подобными манерами он напоминал человека, перебравшего с кофеином, извечного клиента «Старбакса». Сейчас его обдолбанному величеству было совершеннейшим образом на все наплевать.

— Забавная штука, — промолвил он, силясь подавить очередной приступ нелепого смеха. — Чем больше я ел, тем больше чувствовал голод. Мы так все проголодались! Жевали эти печеньки и никак не могли остановиться. А потом — все как в тумане. Миновало три часа, я прихожу в себя и обнаруживаю, что таращусь на постер Country Joe & the Fish, освещенный лавовой лампой, и думаю: такой красоты я не видел с тех пор, как купил картину Вермеера. Мне ее продал один чувак, который уверял, что он голландец, но при этом почему-то говорил с русским акцентом.

Чаз вновь пришел в возбужденное состояние, и у него начался словесный понос. Казалось, если он умолкнет хотя бы на секунду, его разорвет на части. О чем он только не говорил: и о деревообрабатывающем производстве в восемнадцатом веке, и о коллекционировании марок, и способах хранения средневековых текстильных изделий, и о регби, и о том, что можно приготовить из китайской капусты, и о сравнительных характеристиках игроков бейсбольной команды «Чикаго Кабс» в 1959 году.

Напоследок он минут пять рассказывал наизусть диалог из сериала «Семейка Брейди».

— Знаешь, я бы на твоем месте больше не совался в этот табачный магазин, — попытался перебить его я.

— Но печеньки…

— Слушай, слишком радоваться далеко не всегда полезно для здоровья, — промолвил я. — Ты уж мне поверь. Тебе лучше прилечь. Давай, закрой глаза и расслабься.

У Чаза вновь сменилось настроение. Он сделался до нелепости задумчивым. По прошествии нескольких часов после того, как король сусликов нанес визит в недавно открывшееся в нашем городе заведение, вход в которое украшала надпись «Облачко шмали № 9. Космическая коптильня и булочная», его величество, выпучив глаза, никак не мог отвести взгляда от муравья, который полз по покрытому линолеумом полу.

— Какая красота, — промолвил он, едва сдержав всхлип.

— Да, — согласился я. — И впрямь очень мило.

— Как ты меня понимаешь, — вздохнул Чаз. Он подошел, стиснул мою ногу в объятиях, задрал голову, чтобы посмотреть на меня, и заморгал. Крошечные глазки-бусинки влажно поблескивали. Чаз был в шаге от того, чтобы разрыдаться. С таким выражением лица смотрит на окружающий мир человек, только что обнаруживший выигрышный лотерейный билет в корзине с грязным бельем. Восторг Чаза был незамутненным и беспредельным. Проникновенным голосом он принялся убеждать меня насладиться его кулинарным открытием.

Чаз сообщил, что раньше питался лишь заурядной травой из прерии. Да, иногда он баловал себя клубнями, что вырывал у кого-нибудь в саду, и скучнейшей циннией. Как же глуп и слеп он был. Ведь источник знаний и путь к просветлению скрывались в неброской куче шоколадного печенья с марихуаной!

— А еще они продают хипповые футболки! — Сдерживая слезы из последних сил, Чаз сглотнул и с чувством добавил: — Очень тебе советую, попробуй у них «Мишек Гамми».

— Я и так в свое время сластей наелся, — ответил я, подхватывая с пола короля сусликов. — Так, давай-ка я тебя отвезу домой.

Я взглянул на отряд коммандос. Спецназовцы продолжали травить байки, хлопать друг друга по коленям, одновременно догрызая остатки бейсболки.

— Эй, ребят, — позвал я их. — Давайте-ка я вас до дома подброшу, покуда вы не попали в серьезный переплет.

Я поднял «черный ястреб», который летчик посадил на тропинку рядом с домом, и положил вертолет в кузов пикапа. Спецназовцы уснули вповалку на переднем пассажирском сиденье.

Чаз уселся на своем любимом месте — поверх панели управления и тут же навалил кучу. Повернувшись ко мне, он улыбнулся и произнес:

— Слушай, а я знаю, где ты можешь добыть шикарную фотку. Как раз для первой полосы ближайшего выпуска.

К тому моменту, как я добрался по опасной ухабистой дороге до колонии Чаза, суслики спали крепким сном.

Чаз храпел, посвистывая, словно кипящий чайник. Я аккуратно засунул его поглубже в первую попавшуюся мне на глаза сусличью нору, решив, что он сам отыщет дорогу до дома, когда проснется. Я искренне понадеялся, что ни койот, ни филин не потревожат его, пробудив от навеянных марихуаной грез.

По совету короля сусликов я направился обратно в город. Чаз порекомендовал внимательно присмотреться к зданию, служившему некогда универмагом, — присланные администрацией округа рабочие как раз приступили к его сносу. Магазин был очень старым и еще застал времена, которые я вспоминал с большим теплом: в те годы Булл-Ривер Фолз был всего лишь крошечной деревенькой на обочине видавшего виды двухполосного горного шоссе.

На одном из поворотов мне как на ладони открылась долина, затянутая, словно одеялом, толстым слоем дыма.

На этой неделе власти приняли решение устроить встречный пожар. Пришлось спалить километра четыре леса, но тем не менее северную часть возгорания удалось взять под контроль. По обугленным остовам деревьев и кустарников можно было легко догадаться, где похозяйничал огонь. Над горой кружил одинокий вертолет.

Когда я вышел из машины у старого универмага, один из рабочих показал мне полукруглые следы зубов на стене здания. Каждый след отстоял от соседних на четко выверенном расстоянии, будто по магазину выпустили очередь из пулемета. Мало того что стена наполовину сгнила, так суслики еще подгрызли угловые столбы. Шаткое строение с хлипкой гонтовой крышей, которое давно уже было готово и само развалиться, теперь накренилось вперед, будто бы прислушиваясь к невидимому собеседнику, стоявшему у дороги.

Подуй ветерок посильнее, и магазин рухнул бы сам.

Я хорошо помнил этот универмаг. Его закрыли лет двадцать назад из-за тяжбы, инициированной властями округа. Администрация хотела через суд реализовать право на принудительное отчуждение частной собственности, чтобы снести магазин и расширить дорогу. Когда-то в универмаге работали его хозяева и их семеро детей. У всех отпрысков были одинаковые губы и подбородки, а на лицах — одинаковое выражение испуга и смирения, но при этом смирения какого-то неохотного. От них почему-то было трудно отвести взгляд. Семейка казалась странной до безумия, но при этом в ней было что-то удивительно очаровательное.

Выглядели они неопрятно и были какими-то диковатыми. Все как один — с рыжими шевелюрами. Девушки носили старомодные ситцевые платья, а мать вдобавок еще и чепчик двадцатых годов, парни — одинаковые комбинезоны и грязные кожаные сапоги. Я ни разу не слышал, чтоб хоть кто-то из них обмолвился словом.

Как правило, домочадцы выглядят похоже. При виде этой семейки в голову приходила мысль, что их всех отштамповали на одном станке, причем из одной и той же болванки.

А теперь представьте, заходите вы в магазин, и вся эта семейка принимается вас разглядывать. Жутковатое ощущение, доложу я вам. Кстати, этот универмаг был построен в незапамятные времена. Я удивился, узнав, что там есть электричество, что достаточно красноречиво говорит о его виде.

Как я уже сказал, магазин возвели в те годы, когда в здешних краях слыхом не слыхивали ни о районировании, ни о строительных кодексах. В те славные времена вы могли выкрасить свой дом в любой цвет и поставить старый диванчик на веранду. А теперь вам указывают, в какую сторону должен светить у вас фонарь на доме и на какое время можно оставлять машину на улице.