Русскую речь пленный разобрал. Знамо — шлялся на Алтае меж редких поселений приписного работного люда Баба Демид. Пленник испугался:

—

Нет, нет! Не наши юрты! Наши — там… далеко.

Он указал на горы, темнеющие далеко за озером.

В разговор встрял Егер, сунув нарочно озверелое лицо к пакостному кощию:

—

Кой кутак поднял на нас свою сраную пику? Кто велел?

—

Думали — купцы… — промедлил с ответом пленник.

Он вертел глазами, боялся глядеть на трупы своих соплеменников, такие же тощие, одетые в рванье.

—

Врешь, вша кайсацкая? Кто велел на нас кинуться? — Егер поднял от прилива бешенства голос.

Парень съежил плечи, молчал.

В стороне джунгары уже приготовили коней в набег на чистый, опрятный аул, но в седла не садились, ждали Байгала, призывно звенели саблями.

Князь глянул в сторону ихнего возжелания и в голос выматерился, покрыв разом и Егера, и пленника, и Байгала — кутаком Ваала. Древним непотребством.

И было отчего.

С левой стороны спокойного аула, из горного распадка, неспешно вытягивались на дальний левый берег озера неизвестные конники, строго равняя пятиконный строй. Справа от аула, идя ровным ходом повдоль приозерной гряды холмов, тоже показались конники. Даже издаля было видать — рать крепкая. И большая, и воински организованная.

Не обращая внимания на столпотворение у реки, конники слились в одну колонну и стали скрываться с глаз, видимо в низине, что шла

направлением повдоль изгибов синей воды озера Алтын-Коль. Непонятный маневр, непонятные всадники! Мить твой Мить!

—

Не успеем пушки развернуть! — шепнул Левка Трифонов. — Сомнут нас, как поп бороду!

—

Не по наши души пошли, — оборвал Левку Артем Владимирыч.

Хотя артиллерист имел в словах правду. Неизвестное войско, да на

конях, могло скрытно повернуться и ударить по неисполчившемуся обозу, как кулак по мухе.

Князь скинул свой ношеный, совсем истершийся на походе майорский китель, остался в одной красной рубахе. Из приседельной тороки быстро вытащил малый щит со знаком Нетеру, выданный ему Акмурзой в сшибке под Тобольском. Шепнул Егеру:

—

Вяжи мне, быстро, на левую руку!

Егер ловко зацепил пряжки ремней, удерживающих щит на руке.

—

Обоз немедля гнать к лощине, что справа от озера, махом расшпилиться! Перворядно — готовить пушки к бою! Пошли вперед, к лощине! Джунгары — первыми! К лощине — первыми, барымта хренова, к лощине! — рыкнул князь, приметив, что джунгары стали прыгать в седла. — Солдатам ружья готовить немедля!.. Я поехал в аул. Один! Егер! Або, стрельну из пистоля, бегите к юртовщикам в гости с крепким боем.

—

Сладим! — обрадовался потехе Егер. — Русские крови не страхают, або сами тоя кровь! С этим… вошистым — что? К Богу?

Князь отмахнулся.

Байгал, гикнув, завалился в седле на правый бок и снес дедовой саблей голову пленника. Опять с радостию проверил в деле крепость сварной работы обозного колывана Корнея Иваныча. Джунгары от удивления прежней крепости сабли завыли волками.

Артем Владимирыч, ослабив узду, не жмя шенкелей, ехал в сторону тихого аула. Конная лава таинственных всадников давно скрылась. Что за воины прошли в трех верстах? Кто будут? Когда они еще шли, на полуденном солнце явно заприметил князь ровные ряды блистающих пик, мутные отблески металлических щитов квадратной работы, шеломы с шишаками. Кто же такие днесь попались? Поболее тысячи сабель встанет… Не китаезы, не кыр-кызы. «Черт-те кого встретишь в стране незнаемой, — вспомнил князь слова губернатора Соймонова при расставании, — а ужель что совсем незнаемое увидишь, так удивления не выказывай. Рот разинувших в той стране бьют и плакать не дают. Посколь мертвые слезу не давят!» Прав ведь Соймонов.

Артем Владимирыч даехал до середины пути к притихшему аулу. Пустой аул перед ним стоял, ни голосов, ни детских, ни бабских, ветер не доносил. Только из верха белого шатра тянулась к небу белая струйка дыма.

Вот те — задача!

Из-за крайней юрты, увидел князь, выехал встречь ему всадник на рослой тонконогой лошади. Та упрямо стремилась сорваться на рысь, быстро дробила копытами землю, рвала удила. Всадник, как мог, держал норовистое животное.

Заметив, что здоровый воин мог лошадь укротить, а этот укорота дать не может — значит, старик, Артем Владимирыч пришпорил своего киргизца и помчался вперед к парламентеру, или кто это был.

Все, съехались. И точно, перед князем сидел на дорогом туркменском жеребце старик, одетый поверх кольчуги в шелковый халат. Но халат тот более всего смахивал на русский армяк, так был скроен. Еще более удивился Артем Владимирыч, когда заметил глаза старика. Они смотрели на него доброжелательно и были цветом синее неба!

—

Агатай! — громко сказал старику Артем Владимирыч. — Сен ак пардажи уй?.. Тут он сбился с языка кипчаков.

—

Мен. Мой белый шатер ты увидел, военный человек, из-за Ас-реки. Что ищешь ты в этих землях, зачем пришел сюда с отрядом воев?

Старик произносил слова ровно, четко, но князь уловил, что его губы в яви выталкивают изо рта вроде нерусские словеса. Не так губы играют, выталкивая русский говор.

А посланник от неизвестных приметил на левой руке князя малый щит из золота, на котором хищно расшеперился древний знак надсмотрщиков. И золотую гривну на шее князя увидел тоже.

Его губы задвигались злее, русские слова стали князю почти понятны.

—

Студно варавати, кнес, у Бозе почивших, в ильнору ухожалых… Бе тую гривну, да касты суров зрак — почто надел?

Князь внутренне опал мускулом. Сразу пожалел, что не взял стоять рядом Вещуна. Оправдание давать лично — кому гоже?

Правой рукой Артем Владимирыч нащупал теплую деревянную рукоять пистоля, подаренного Баба Демид. Старик это движение приметил, но даже не шевельнулся. Ладно. Раз так, станем говорить. А за получас разговора с синеглазым стариком — в обозе все сладится. И пушки сползут на лафеты, и ружья примут заряд. Важен первый ход. Князь убрал руку с пистоля, попытался ответить тем же наречием, что вещал старик:

—

Земли сии из века отданы на нас, на Ас Суров. По сему по ним идем мы без страха и позора и что творим, то — во имя Бога и царицы, тебе, видать не знаемых, агатай! А знаки власти получены мною по обрядам, а не содраны воровски… каан…

—

Каан Х’Ак-Асов, — подтвердил голубоглазый старик. — Так нас кличут все народы от тайги до Желтой реки. Прозванием же я — Сур-Нуур.

—

Большая русская… гора? — поразился князь. — Ты — от сурской крови?

—

Не похож? — зычно спросил седой каан.

Конь под стариком переступил ногами и неожиданно махнул головой по голове княжьего киргизца. Тот присел на задок, сдал назад и протестно заржал.

Старик дернул удила. Его туркменец оторвал передние ноги от земли — хотел драться.

—

Да стой ты, вражина клятая! — вдруг совершенно свободно заорал русскими словами старик, сразу утратив весь чопорный наклад на личность.

Артем Владимирыч рассмеялся, спрыгнул с киргизца, перетянул ему круп плеткой. Тот, стуча подковами по галечнику, помчался к аулу, пугливо оглядываясь на злобного туркменца. Князь ловко вырвал из-за губ туркменца железные удила, взял их в руку и повел коня со всадником в аул. Старик крякнул, но с коня слез только возле своего шатра. И первым в него вошел, не опасаясь, что князь — сзади. Значит, доверился…

В шатре пол устилали ковры и по бокам стояли широкие скамьи, накрытые шкурами. А на низком столе посреди ханской ставки кипел настоящий русский самовар!

—

Эко диво! — не удержался князь.

На его голос занавеска справа шевельнулась, и оттуда донесся девичий всхлип.