Джуань-шигуань осторожно смял печати Императора на верхней крышке тубуса, сдвинул крышку. Там под крышкой были видны семь отверстий — семь домов, в которых помещались сверчки. Наместник осторожно потряс тубус. Сверчки молчали!

Еще не желая верить тому, что произошло в его судьбе, наместник махом опрокинул тубус. На красное дерево стола высыпались семь бойцовых сверчков… Мертвых!

Так императоры Китая издревле и лично предупреждали своих высших чиновников о неполной их занятости государственными делами.

Князю Артему, когда отряд встал табориться в низине Уч Сак, привезли русского купца. Из того обоза, что еще с утра выстраивался на движение у монгольского брода через Селенгу. Молодой, сильный мужик с удовольствием поел пшенной каши из давленого ячменя с желтым салом, самолично заварил в котле цибик своего чая, того чая попил сам и угостил князя.

Купец Аникей торопился — выход его обоза в триста возов на древний путь до Байкала был назначен старшим обозным при восходе солнца.

Он без понуканий нарисовал план города Кяхта, особо рассказав про назначение «Дома приятных бесед», что стоял ровно посередине Кяхты. Как бы на граничной черте. И сам дом делился пополам, и стол, что служил для чайных проб и подписания бумаг, тоже стоял ровно посередине и делился пополам.

— Нарушение сей граничной черты карается, — говорил купец Аникей, — опять же, скажем, захочу я от России отойти в другие земли, мне надо просто шагнуть на китайскую половину и о том заявить. Наших купцов охраняет малый казачий отряд в десять человек. У китайцев, конечно — сотни воев. Мы охраняемся картинно, а они — всурьез. Своих сторожей мы, конечно, содержим. Ведь там, на нашей половине, — уйма складов да жилые казармы. Для нашего брата — купца.

—

А вот ежели мне потребно станет войти туда своим отрядом? Это как? — спросил Артем Владимирыч.

—

Никак, княже, — не задумавшись, ответствовал купец Аникей, — не войти тебе мирно. Там на воротах Кяхты стоят, конечно, наши пристава, да токмо их шесть человек, без сабель, по-китайски — с бамбуковыми дубинками. А что случись — тут как тут прибегают узкоглазые… — купец задержал воздух…

—

Прибегают узкоглазые, ну и?.. — спокойно принял прозвище китайцам Артем Владимирыч.

—

Сотня али две. С копьями, саблями. Откуда берутся? Но много.

—

А пойду один или, положим, пойдем пять человек. При оружии? Пустят?

—

При оружии никак не пустят. Опять тучей набегут и в яму сунут. На их стороне, говорят, ямная тюрьма есть. Пока кто не выкупит, али не спишутся с нашей Императрицей да с ихним Императором — не вылезть из той ямины… А на это годы уйдут. Помрешь…

Князь отвлекся, стал чего-то думать. Купец глотнул холодного уже чая, глянул на темнеющее небо.

—

Слышал я про твой поход, княже, — без затравки стал тогда говорить купец Аникей, — и бают много. Чего — правда, чего — лжа, не скажу, ибо не ведаю. Бают, одначе, что ты врагов тысячами жгешь на кострах, наемных степных воев покупаешь за огромные, несчитаные деньги. И что пришел сюда по приказу Папы Римского. Его, мол, однова и слушаешься, а Императрицу нашу в обман ввел…

Купец тоже замолчал. Виновато опустил голову.

Князь издал легкий смешок.

Егер, сидевший позади князя, не выдержал, ругнулся.

Колонелло, пока еще ученый посланник, что присел на кошму рядом с купцом, даже не шевельнулся.

—

Пошли, — сказал купцу князь, подымаясь, — пошли. Провожу.

У коня купца князь остановился. Конь жевал из торбы китайский горох — чечевицу. Видать, купец имел состояние, чтобы коня кормить человечьей пищей.

—

Грамотен? — спросил князь.

Купец Аникей отцепил торбу, нагнулся — снять ременные путы с передних ног коня.

—

Грамотен, — ответил тихо.

Князь тогда достал из-за подклада душегрейки половину листа с подписью Императрицы и огромной печатью из красного золота.

—

Чти вслух.

Купец, увидевши подпись Императрицы, а более того — золотую восьмиконечную звезду, часто заморгал. Прочел: «Повелеваю» и тут же сунул бумагу князю. Просипел, теряя от непонятного страха голос:

—

Верю, что лгут на тебя, княже. Но от себя, от всего купецкого сословья, милостью Бога прошу, Кяхту не трожь, не бей, не жги. При начале переговоров… подсказчиков не слушай… при начале переговоров суй им, китаезам, сразу под нос эту… бумагу. Той звезды, верь мне, они боятся пуще своего дракона… У них… — тут купец подсунулся к уху князя, совсем зашептал, — у них крепкое поверье есть, что мы, русские, здесь уже были… Чудно, да? Но они здесь до ужаса боятся одного места… называется то место не по-ихнему — Бор Нор. Мол, в древности русские соорудили такое неприступное место… Хошь — верь, а хошь и не верь…

—

А ты, Аникей, веришь? — спросил Артем Владимирыч.

—

Потолкаешься здесь, среди узкоглазых, поверишь даже в то, что наш дурак Иванушка и правда — со щукой говорил, на печи ездил… Я опять к тому, князь, что, ежели ты за душами папских челядинцев пришел, — их, паскудных, забери. А Кяхту, Богом прошу — не жги, а? Мы от китаез все же кормимся!

Князь аккуратно сложил Императрицыну бумагу, сунул обрат в потайный карман:

—

Не буду того, что говоришь про Кяхту. Скажи мне только — еще наши обозы будут сюда идти?

Купец никак не мог попасть сапогом в стремя:

—

Один наш обоз уже стоит у ворот Кяхты. Завтра, поди, начнут говорить, торг вести, через день станут набирать товар. Еще через день — выйдут. А тебе про то знать — зачем, княже?

—

Езжай себе с Богом, — князь хлопнул лошадь купца по крупу.

Та покорно зашагала.

—

Молчи там, у себя, где был да что говорил… — вослед купцу крикнул Артем Владимирыч.

—

Молчу, молчу, — донеслось из серой темени.

Артем Владимирыч теперь в одиночестве сидел у костра. Думал. Кто было подсовывался, тех отгонял от огня Егер, за кругом огня нарочно подсверкивавший кистенем.

Лезвием сабли князь бездумно подсекал пожухлые уже редкие травинки. Дело, что ранее казалось простым и даже разухабистым, обернулось уже одной крупной бойней и предчувствием второй — смертной бойни. Ежели бы не решкрипт Императрицы… В коем она просила идти за подлым Колонелло до последнего его пристанища. Ежели бы не решкрипт Императрицы! Князь Артем уже бы повернул коней мордами на север — к Байкалу. Но, видать, Императрица имела на Колонелло виды огромные и масштабов государственных. Значит — идти… и помирать… Нет, идти и не помереть сдуру… От разума, однако, не помирают.

Что-то звякнуло. Князь приподнялся на локте, подсунулся ближе к огню, пошарил в траве. Вот оно что! В руке князя заблестел зубчатый обломок колесика от его шпоры. Вот те — поход! Уже и шпоры ломаются! Старик Вещун что-то говорил насчет приметы про поломку военной амуниции… Что-то не смешное, но и не грозное… Так, байки… А что еще? Что-то там старик говорил про то, что мы, мол, русские, здесь уже были… Рисунки якобы древние показывал. И про Бор Нор твердил, что купец поминал… Некогда тогда было князю вникать… Теперь вот — щербинка на душе, что не вник. А вдруг бы помогло бормотание старика? Сейчас вот, в положении — кругом опасном. И не надобно бы ноне носить щербинку на душе… А что бы надобно?

Не таясь, во весь рост подходил к костру Левка Трифонов. Егер завертел кистенем. Левка отмахнулся, смело подсел к огню.

—

Думку катаешь в голове, княже? — спросил Левка. Ответа не дождался, продолжил: — Не ты один тем делом занят. Солдаты вон, не спят, шепотками балуют… Егер, ты бы вместо самоличного караула князя, пошел бы да солдат и унял… Им, паря, тревожно, да и, полагаю, страшно нонче… Иди, иди, уйми солдат… Я твоего барина постерегу.