—

Со своим уставом в наш монастырь ходить заказано!

Полоччио поднял на князя плетку.

Незаметно и тихо позади князя очутился повар-франк. Он перестал точить кухонный нож, взял его рукоять воровским приемом — пустил лезвие повдоль руки, к локтю.

В утробе кургана тупо хрумкнуло. С верхушки рукотворной горы покатились люди. Там, где с краю, в колодце, черпали землю копальщики, явно и громко треснули бревна. Тонкий людской крик вынесся наружу, поверх земли, и затих.

Земля еще пошуршала и тоже замерла.

Только тогда в тишине Артем Владимирыч приложился правым кулаком под вздох ученого посланника. Вырвал из его руки плетку и переломил пополам гибкую рукоять из карагача. А сыромятной ремниной плетки так сдавил горло повара-франка, что он немедля начал синюшить ликом.

Полоччио, согбенный гоголем, еще искал ртом воздуха, когда к ним подбежал бледный Баальник:

—

Пока на курган восходить не надо, Богом молю! Обождем до утра!

С утоптанного плаца уже бежали солдаты. Впереди них несся Егер.

Налетел со спины на повара, перехватил тому горло и с вывертом отшвырнул от князя. Поспел еще и ударить немую скотину — носком сапога под копчик. Повар потерял нож и рухнул навзничь, часто шевеля кадыком.

Полоччио с трудной одышкой выпрямился, при людях, но тихо сказал князю, вогнав в слова побольше лукавства и спеси:

—

За гибель людей, как начальник похода, голову кладешь ты. Я же веду лишь научную часть экспедиции. Так оговорено с вашей Императрицей!

—

Да на здоровье, веди! — ответил князь. — И золото делить — возьми на себя сию почесть! Только под руку с плеткой не лезь. Отломаю руку-то! И курган над ней сотворю!

—

Это он может, — тихо сказал под ухо Полоччио озлобившийся Егер. — Ты, Ваше степенство, плетку-то забудь на наших людей поднимать. Точно — с рукой ее уронишь и больше не подберешь… Да и повара своего угомони…

Полоччио прищурил глаза:

—

Повара? А что — повар? Он, как оно есть уставом похода, — майору Гарусову подчинен.

Сказал так и пошел, прихрамывая, к вагенбургам.

Егер тронул Артема Владимирыча за локоть:

—

Тебе бы надо, точно, над этим… немым кашеваром учинить малую расправу… Люди-то наши смотрят… примечают, кто здесь есть при полном первоначал ии…

Артем Владимирыч хмыкнул, пошел в направлении кургана, походя подопнул кашляющего немого франка. Тот завалился — теперь на спину. Позади князя обидно захохотали солдаты… Восстановилось первоначалие…

Повар-франк приподнял голову, выплюнул изо рта кровь с белыми обломками зубов, долго глядел вослед русскому в ношеном мундире майора.

Пока варился ужин, князь собрал у подножия кургана доверенных людей. Посланцы князя не нашли Вещуна, говорили без него. Полоччио по требованию князя прислал на совет Гурю с чертежами.

Десятские ходили вокруг, выкликивали своих, считали потери.

Баальник, как самый опытный, вел совет. И сразу заспорили о немедленной разведке погромленных внутренностей кургана. Сразу разорались — лезть в погибельную землю желающих не было.

Артем Владимирыч рявкнул на собравшихся дедовским присловьем. Стихли. Баальник тихо проговорил:

—

Старика посылать нельзя — силы не те, чтоб ворочаться в подземелье. Ничего путнего он нам не доложит. Идти следует — молодому, башковитому. Неженатому. Но не единому сыну в семье.

—

Так справедливо, — одобрил князь. — Кто пойдет, тому… в любом случае — дам десять рублей!

Егер, Левка Трифонов да колодезный мастер Нежнур пошли к кострам — кликать добровольцев.

Не успели уйти — вернулись. Три десятка молодцов спешили к совету.

Отобрали троих, князь отвел их в сторону, немного погодя двоих оттолкнул в темноту. Вернулся к костру совета с конопатым низкорослым парнишкой.

Не мешкая, парня, прозванием Рюря, нагрузили мотком веревки, смоляными факелами, узким топором. Напоследок монах Олекса накинул парню на шею литую ладанку с Николаем Угодником.

Парень пошел на курган молча. Слышалось только, как шелестела скатывающаяся из-под его ног земля да пришептывание самого лазутчика.

Подали уху. Никто вокруг княжьего костра есть не стал, один Баальник буззубыми деснами, как ни в чем не бывало, мял хлеб и большой ложкой шумно хлебал опостылевшее всем варево из стерляди.

Луна поднялась уже на середину неба и мертвяным светом обливала огромный холм земли, когда глубоко под землей, не из-под кургана, а шагах в ста от него донеслись равномерные тупые удары.

Все повскакивали на ноги. Повторился нутряной, утробный хряст внутри рукотворной горы, и гора явно осела на целый аршин. До людей донесся вздох земли. Он верно притушил предсмертный крик Рюри.

—

А ну — пошли все спать! — рявкнул Артем Владимирыч. — Смотреть утром будем! Нежнур! Тот разведчик, Рюря, парень, что посейчас пропал, из твоих работников?

—

Из моих, — ответил дрожащими губами Нежнур, не подымая головы.

—

Десять рублей я обещал ему или семье. Возьми, семье передашь… Нежнур сунул тонко звякнувшие кругляши в карман армяка и, не

подымая головы, пошел к своим рабочим.

Утром зрелище показалось печальным. Северный край кургана, где было на две сажени уже вырыли второй колодец, сейчас оплыл, как оплывает худо замешанный хлеб, пресыщенный второпях дрожжами. Осевшая земля, перемешанная со щебнем, засыпала так тяжко разрытую кладочную стену.

Полоччио сыпал мелким итальянским матом, в коем грязнее всего звучало — «свинья».

Артем Владимирыч свистнул Егеру, тот подхватил по загривкам еще пять солдат, и они начали метить веревкой, с узлами через аршин, размеры земельного оплыва.

Баальник топтался рядом. Не глядя на ученого посланника, все же сказал в его сторону:

— За двои сутки управимся. День и ночь станем копать. Тогда — доберемся до рукокладной стены.

Из лагеря уже тащили лопаты, ломы, кирки. Гнали тягловых лошадей с длинными постромками.

На два дня были остановлены учения пушкарей и пехотного баталиона. Копали край кургана все — даже князь Артем. На двое суток перешли на сухоядение.

Джузеппе Полоччио, Александр Гербергов и Гуря с крыши вагенбурга следили за работами, а главное — следили, не стронется ли снова земля.

Фогтов копал наравне со всеми и вместе со всеми жевал черствый хлеб с солониной.

На ночь зажигали огромные костры из сосновых бревен, что таскали забайкальцы и джунгары с отрогов далеких гор. И копали при костровом свете. Кто-то надоумился сколотить носилки, и землю теперь ненадобно было в очередь да тремя рядами перекидывать лопатами.

В сотне шагов от кургана, направлением на восток, быстро выросла полукруглая земляная насыпь.

Князь Артем, равномерно кидая лопатой, с удовольствием чуял, как набирают силу мышцы, обмякшие за месяц похода. И еще он чуял, что до холода в животе ему охота глянуть в нутро проклятого кургана.

Есаул забайкальцев Олейников подволок двухсаженную сосну, привязанную вожжой к седлу, прямо к ногам князя. Неспешно перекинул ногу через седло, отвязал дерево и только тогда сообщил:

—

Вели теперь, княже, насыпать редуты на восточную да на южную стороны.

Они отошли подалее от работающих. Делов оставалось — на день работы. К ночи должны были пробиться ко кладочной стене. Да вот, видать, пришла нешутейная беда.

—

В предгорьях, откель мы ранее согнали аул, скопилось до пары тысяч всадников, — доложил есаул. — Мы с казаками одного выкрали, подкололи ему жилы ножами… Сказал, что идут сюда конные воры да лиходеи со всей мунгальской степи. Числом в три тыщщи сабель, в конном строю. Ежели кощий не соврал… Да под пыткой на суставах рази соврешь?