Ко князю с Олейниковым тотчас придвинулись двое оставшихся в живых забайкальцев.

—

Писарь добрый у вас в станице есть? — спросил князь.

—

Есть, как же, — Ефремка Голин. Пишет, будто его рукой Бог водит!

Артем Владимирыч достал из-за подклада мундира предпоследний Белый лист.

—

Вот здесь пусть напишет, что вам, казакам, потребно. Земли, угодий или чего еще… Только — по мере, казаки. По мере… Все будет тут же утверждено. В том клятву даю… А вот вам за службу тысяча рублей серебром. Поделите на себя и на семьи тех, что пали… за Императрицу нашу.

—

Любо! — ответили хором казаки и сняли папахи.

—

А теперь — дело главное, — князь Артем помедлил, но все же сказал: — В Иркутске-городе явитесь к губернатору Соймонову. Он там должен быть… по нашему уговору… Этот Белый лист с ним оговорите, на всякий случай. И спросите у него — был в его пределах человек именем Вещун? Наш Вещун…

—

Его, что ли, искать? Главное дело — его искать? — спросил Олейников.

—

Да, его. И обязательно скажите ему, что мы в том месте, что называется Бор Нор. Он знает.

—

Проводить его сюда? — опять встрял Олейников.

—

Нет. По коням, казаки! Вам надобно успеть догнать обоз, что сбросил нам тюки с чаем и сейчас тянется по тракту на Иркутск. Иначе троих людей, да в этих местах и волки загрызут! Ты понял, Олейников? Понял, что я тебе свою жизнь доверил и остатные наши жизни. Так как, казаки, По коням?

—

По коням, — согласился Олейников, и казаки пошли к своим коням. Через малое время, уже подойдя к большой могиле, куда с бережением солдаты укладывали павших товарищей, князь услышал дробный перестук копыт в направлении реки Селенги… Казаки уходили домой…

Олекса, увидев князя, чуть поднял голову, но продолжал читать наизусть отходную. Те солдаты, что бросали лопатами землю в ров, плакали. Вятский Ванятка крепился. Он улыбнулся князю, обдал его перегаром водки и сказал:

—

Чую, что так более нам не повоевать, князь…

—

Ты это про что, балда лыковая?

—

Про то, что следующий раз — все поляжем, но… кутак им в рыло…

Князь зажал ручищей рот Ванятке, загнул руки и поволок подальше от могилы. Сквозь пальцы князя еще промычало… «всех порешу!» И полились у вятского слезы…

Наутро после похорон и водружения на братской могиле огромного креста о восьми концах отряд уже был готов выступить. Солдаты ходили снурые, даже вятский Ванятка клонил голову долу. Князю пришлось отдать Егеру распоряжение насчет водки. Он и сам выпил с удовольствием. И поднес вина Колонелло, который ругался черным италийским матом, что его, перед приходом Гури, сновц зажали в железы. Правда, некрепко, но обидно.

Гуря пришел в отряд не один. С ним пришли два старых китайца в подранных дабах, с палками в руках. Не говоря ни слова, китайцы встали впереди обоза и пошли. Князь украдкой глянул на чудный компас, оставленный ему Вещуном.

Верное дело, — проводники шли на Север.

И к концу дня, пройдя десять верст, не менее, от плато Ук-Сак, отряд очутился среди оплывших каменных гор, густо поросших сосной. Китайские проводники встали, одновременно указали в проход меж двумя горами и молча повернули назад.

Шагах в двухстах впереди, в мощной гранитной скале темнело отверстие пещеры.

Из двух сотен лошадей отряда князь не оставил даже пяти, оставшихся от тяглового состава вагенбургов ученого посланника. Их, как и остатных коней, солдаты живо пораспрягали и турнули бежать в распадок позади пещеры.

Возы толкали в каменную дыру руками. Благо, внутрь пещеры земля шла малость в наклон.

Верстах в пяти со стороны Кяхты по раннему утру отчетливо слышался гомон китайского воинства.

На этот гомон постоянно оглядывался папский нунций:

—

Давай, давай! — подгонял он людей князя по-русски, но пришепетывая.

Артем Владимирыч вошел в пещеру последним. Но остановился у самого края дыры под землю. Отчего-то в горле появилась сладость. И тревога мешалась с любопытством — как же станут маскировать дыру в каменной осыпи единоверцы Колонелло? Колонелло, это князь заметил еще ранее, затаился в темном углу среди кавардака из телег.

Нунций поднял руку. К нему подбежали трое его людей в черных балахонах, повязанных тонкими белыми веревочными поясами.

Не так как-то все складывалось. Не так! Где же Гуря? Уговаривал идти сюда, а сам — не пришел!

Артем Владимирыч сделал два шага наружу, глянул вверх по косогору. Оттуда спускались китайцы в крестьянской одежде. Но китайцы сытые, рослые. И рядом с ними шагал — Гуря!

Сзади прошелестел матерок Егера.

—

Гуря! — заорал неожиданно громко князь. — Ты почто не торопишься! Живо беги в пещеру!

—

Мне незачем, — торопливо отозвался Гуря, — меня не тронут. Я же исповедую католическую веру! Меня еще в Варшаве на то подвигнул епископ Варшавский и Виленский! Подтвердите, Ваше преподобие! — крикнул он папскому нунцию.

—

Оно так, — кивнул головой красношапочный урод, — ждать уже не можно. Закрываем лавочку!

Егер сзади рявкнул мат противу всех иудеев и католиков. С пологого склона горы сотня, если не более, китайских, сытых как бы крестьян, но обутых в солдатские сандалии, катила огромное каменное колесо!

То колесо имело чуть не полтора аршина ширины и в высоту — две сажени! Да и шло как по накатанной колее. Князь, пред тем как Егер успел его втянуть в зев пещеры, успел прямо под ногами заметить выбитую в старину колею, равную шириною ширине колеса.

Заскрежетало камнем по камню. Свет померк, когда огромное каменное колесо закатило вход.

За колесом раздались радостные крики, отчетливо слышные внутри, ибо камень посередке имел дыру — человеку пролезть.

В эту дыру одна за одной внутрь полетели железные стрелы. Арбалетчики били быстро и расчетливо, во все стороны пещерной темени. В темноте запричитали, помянул мать китайскую.

—

Затворили сволочи, — громко сказал князь, чтобы все люди слышали. — Затворили… Эх, дурак же я был…

В темноте Колонелло подошел ко князю и встал рядом, не скрипя оружием. Голос его звучал сухо и ровно.

—

Иезуиты продали, князь. Тебя, меня. Иезуиты… Дурак здесь — я. Надо было мне тебя слушать… Катили бы сейчас к Байкалу…

Он снова отошел в темноту. Озверелые солдаты подкатили к отверстию пушку, стоящую на телеге, и бузнули наружу ядром да с каменной россыпью. Теперь заорали снаружи и пускать стрелы прекратили. Люди князя в темноте, с шепотками молитвы или матерщины, растаскивали повозки, грузили на них пушечные лафеты, винтили к лафетам стволы.

Глаза мало, но попривыкли к темени. Серый лик Егера подсунулся к уху Артема Владимирыча.

—

Масло есть, тряпье есть. Разреши, барин, готовить факелы и пройти в глубь темницы?

—

Один не ходи, — только и сказал князь, усаживаясь спиной к стене возле клятого колеса, — принеси мне водки. Если осталось… Да и Колонелло принеси… благословенной… Его последнюю винную бутыль разбили каленой стрелой… Садись, Колонелло… Отдохнем…

На утреннем малом приеме у Императрицы статских вертелось мало. Да и дамский с цех не порхал под высокими потолками. В углах терялись только шепотки старых фрейлин, сидевших на приеме по обычаю.

По правую руку Екатерины стоял граф Румянцев. Он держал в правой руке кипу бумаг, левой передавая верхний лист Императрице. Эти листы Екатерина подписывала с раннего утра в большой спешке. В такой, что даже граф Панин не был допущен во внутренние покои. Сейчас граф Панин топтался слева от Императрицы, гадая, что же будет написано, а главное — подписано Катькой на самом последнем листе. На графа Панина тишком смотрело множество глаз, он те вопрошающие взгляды не ловил. Скользил глазами по потолку.