Кидани заметили, что лощина, еще получас назад голая, вдруг стала крепостью. От них раздался вой, потом бешеный визг, и уже приподнявшееся солнце отразилось на лезвиях сабель.

Купец Аникей скорым шагом спустился в тыл. За ним пошагал и Вещун, забравший из холодных рук князя стило.

—

Вещун, — зло крикнул вослед старцу Артем Владимирыч, — а чем я рассчитаюсь с имя в Иркутске, ты подумал?

—

Пока воюй, княже, — с прежней уверенностью в голосе ответствовал Вещун, — тебе до расчета пока далеко…

—

А ежели по жизни моей — крест? Тогда — как?

—

Мой станет расчет, за тебя, княже, — поклонился Вещун, — я тебе пока не надобен, так что добегу с купцами до Ер Кута-города… Прошу токмо об одном — ежели услышишь здесь от разных людей… неважно — от кого, услышишь про место Бор Нор, туда иди… Не надо спрашивать, что да зачем. Иди и все… Может, тогда мы и свидимся. А иначе…

Киданьская стрела на излете попала старику в плечо. Не поморщив лик, он обломал черень стрелы, торопливо зашарил в суме. Отовсюду в сволочной истоме кричали русские, снизу вверх протянулся боевой вой киданей, пустивших по третьей стреле.

Вещун быстро сунул князю круглый костяной футляр с компасом и тот длинный стилет серого цвета, каким резал рану Акмурзе и развалил вчера переговорный стол в «Доме приятных бесед».

Налетел сбоку Егер, повалил князя наземь. Над ними тонко пропели стрелы. Опрокидываясь на брюхо, князь Вещуна уже не увидел. Купеческие караванщики, с коими наладился уйти Вещун, бежали уже далеко, орали в стороне реки Селенга, загоняя в поток воды отпряженных коней…

Князь сквозь вой что-то проорал Егеру, сунул в карман камзола даренное стариком и побежал к пушкам.

Джуань-шигуань провинции Куонг-Дао сидел на широкой скамье русской работы. Скамья от сиденья давала тепло — шкуры волка и двух лисиц оплетали скамью, прибитые серебряными гвоздиками. По левую и правую руку наместника сидели на конях готовые скакать с распоряжениями двадцать личных гонцов командира двухтысячного войска провинции. Сидел наместник на середине подъема высокой сопки, чтобы явно видеть битву. Под ним, на равнине, выстраивались тремя отрядами воины его провинции. Четыреста личных императорских арбалетчиков стояли позади наместника и много выше. Командиру исполнившего войска — Суур-мак — они не подчинялись. Между арбалетчиками и наместником сидели на кошме, неуклюже поджав ноги, четверо из монахов ка-то-ли-цзы. Ярко-красным халатом среди них выделялся посол далекого Па-па из города Ри-ми-цы со странным статусом — Ну-ни-Цзы.

Наместник Дань-Тинь-Линь ощерился в улыбке: подзавернуть при китайском написании имени краснохалатного одну палочку — имя станет похабным словом. Это стало бы вроде весомой мести за унижение наместника при переговорах в «Доме приятных бесед».

Улыбку стер появившийся командир императорского войска — Суур-мак.

Не слезая с коня, пролаял:

—

Первыми пойдут кидани!

Наместник поднял лицо, сжал губы в показе злости.

—

Подлые урусы, сам видел, ограбили своих купцов, затолокали их повозками лощину между сопками! Вот почему первыми пойдут кидани!

Наместник теперь кивнул.

Суур-мак не стал задерживаться, махнул золоченой палочкой с навершием в виде лапы дракона. Сразу два его гонца понеслись вниз и в сторону — гнать конницу киданей в первую атаку.

Наместник оглянулся на императорских арбалетчиков. Арбалеты их были пусты, сами воины сидели рядами и переговаривались, не обращая внимания на все, что стало шевелиться внизу.

Наместник плюнул, но, вспомнив посылку императора с мертвыми сверчками, ощутил, как затвердели до состояния доски мышцы его спины. Стало трудно дышать. Недаром избранные стоят сзади. Что им стоит пустить десяток каленых металлических стрел в наместника? По спине прошло томление. Попробуй тут — не победи клятых урусов!

Конница киданей правила боя знала — пометав на ходу по три стрелы от каждого лучника и подскакав к тележному заплоту, на него и не кинулась. Тысяча громко орущих конников быстро поделилась пополам и стала обтекать обе сопки, где на верхушках сидели урусы. Князь махнул Егеру.

Солдаты, сидя на крутых горках сопок, начали прицельно палить по киданям. Попадали в людей мало, больше в лошадей.

Кидани вот-вот обогнут сопки и, если они ни разу не воевали противу европейского устава боя, то попадутся наглухо.

Так и стало. Из тыла сопок раздался истошный вой, вместо боевого визга. То на конницу покатились с сопок огромные валуны.

Попались. Князь увидел, как поднялся в рост на правой сопке артиллерист Левка Трифонов, поднял руку. И князь поднял руку. Пять пушек Левки ударили в сбившуюся в тылу конную алу киданей самодельной каменной картечью и ядрами. Тут же вступили в дело и княжьи пять пушек. Каменная сопка под ногами Артема Владимирыча ощутимо дрогнула. Вверх полетели клочья порохового дыма. Крики избиваемой камнями и ядрами конницы усилились.

Русские солдаты теперь палили из фузей сверху вниз почти в упор по гибнущей коннице киданей. Двести, а может и поболее, узкоглазых всадников, запеленутых в бронь из деревянных плашек, побегли в сторону переправы через Селенгу.

Рядом с князем очутился вдруг Колонелло. Он вытянул колена подзорной трубы, стал глядеть на брод через Селенгу. Широкое мелководное колено реки, вытянувшееся в сторону Кяхты, заполонено было повозками, нарочно брошенными на броде купцами. Всадников-киданей стало уносить по реке в сторону болотистой низменности.

— Потонут, — доверительно сообщил Колонелло князю и протянул трубу.

Труба ученого имела только два стекла и дальностные картинки хоть и показывала, но в перевернутом виде. Да, коням киданей не выйти на берег — потонут в грязи.

Сзади князя заорали. Артем Владимирыч повернул голову. Инок Олекса, подвернувший рясу выше колен, один, с горловым воем, тянул за ременную вожжу пушку, заворачивая ее по фронту в сторону главного китайского войска. Князь сунул зрительную трубу Колонелло, подсунулся под вожжу к Олексе, и пушка мигом встала колесами в заранее выдолбленное углубление в камне. На правой сопке тут же завыли люди Левки Трифонова, тоже тягая пушки.

Князь прыгнул на пушечный лафет, оглядел сверху тыл. Кидани, не поспешившие ко броду, уходили от битвы — одиночками. Русские солдаты — многие в крови от киданьских сабель — шумели, перебегая на передний склон сопки. Артем Владимирыч с удовольствием приметил, что штыки у многих в крови. Егер быстро, как горох ссыпал, поминал узкоглазую нечисть:

—

Пятнадцать наших солдат полегло. Забайкальцы одного потеряли в пластунском деле. Все! Бегут, сволочи, на нас!

Егер отскочил от князя и побежал, прыгая по телегам с тюками чая, на соседнюю сопку. Стало тихо.

Передовые лучники основной силы китайцев подбежали к сопкам линией, ровно, шагами вымеряя убойный полет стрел.

За ними тронулись пешие ратники-копейщики. Тоже ровной линией. На глаз — против полутора сотен русских шла тысяча или чутка поменее китайского войска.

Есаул Олейников, нянча пораненную в наглой вылазке по тылам джуань-шигуаня руку, злым голосом сообщил:

—

Три отряда у них. Пешие. Вижу — пошел первый. Этот — ерунда, княже. Вот ежели в дело ступит арбалетная гвардия Императора — что противу их поставим?

Артем Владимирыч остро глянул в затянутые пленкой боли глаза есаула. Спросил мягко:

—

Своего павшего казака — поверху земли оставили?

—

Закатали под мелкий камень, — не обиделся есаул Олейников.

—

Добро. Иди теперь в тыл. Руку тебе Олекса заварит травами. В бой не лезь. Хватит, вы уже свое геройство мне отдали.