Тогда и поняла Императрица, что не потому ответа от просветителей нет, что они вопроса не знают, а потому — что они боятся. Боятся признать хоть одну буквицу из того, что поведал отец Ассурий Императрице. Ибо признать — было бы смертью для устоявшегося европейского порядка. Ибо снова встали бы над народами, что ныне жиреют в Европах, жестокие и грозные надсмотрщики и снова надо было бы собирать хлеб, плавить руду, набирать солдат только к выгоде одной касты — суров. А над ними она, Екатерина, нынче царица!
Глава 8
ПОВЕСТЬ СТАРЦА АССУРИЯ ОБ ИСТИННОЙ ИСТОРИИ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО, ПОВЕДАННАЯ ИМ ПРИ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ БЛАГОВОЛИТЕЛЬНОЙ ИМПЕРАТРИЦЕ РОССИЙСКОЙ ЕКАТЕРИНЕ АЛЕКСЕЕВНЕ ВТОРОЙ
— Ты, матушка, чла Библию и могла иметь сомнение в некоторых ея главах, паче историях, ею поведанных. Сие також де и есть. Библия не едина в сем мире книга, святаго и поучительного свойства. Многие, древнего круга жизни, священные книги безнадежно упрятаны либо изничтожены. Мы же имели время проявить суть
варавати
и успели скрыть от лиха властителей тупых и отчаянных
наши
святые и ведовские книги. Придет к тебе, матушка, желание их честь, так то желание исполнимо.
Екатерина тут кашлянула. Старец Ассурий огладил бороду и терпеливо замолчал. Только блеск в зраках его стоял уже неугасимый.
—
Я могу, отец Ассурий, тебе догадку высказать, что правитель Московии Иван Четвертый, прозванием Грозный имел целую библиотеку тех книг, о коих ты ведешь речь?
—
Верно, матушка. Но и то верно будет, что ведаешь ты о суровом характере упомянутого царя Руси, о множестве людской крови, им пролитой для удержу власти, коей он, бесодержец, достоин не был. И взял ту власть опричь законных преемников. Також тую библиотеку он сначала зело укромно прятал, а потом и вовсе — предал огню. Среди тех его книг сгорели две книги, которых более нет в сем подлунном мире. Они подробно гласили как раз о Православии и Наказе — Законе, на чем и держалось древлянское единение народа Сур, и про историю народа Сур, кой ныне с подлого приговора католических церковников да биляди аль семитичи везде прозывается Рус.
Екатерина замотала головой.
Старец умолк. Зачерпнул глубокой деревянной ложкой меду и в два приема ее опростал.
Екатерина пала духом и потому молчала. В славном городе Дерпте, еще будучи двенадцати лет от роду, пришлось ей по воле покойной матушки полугодие жить в католическом монастыре. Наставником ей достался выкрест, иезуит, происхождением из иудеев. Старый, с искривленной столповой костью, одноглазый выкрест так глубоко сумел пролезть в душу девчонки, что Катерина с тех самых пор позже шести утра не встает ото сна. В сей час ее всегда будил тот иудей и, не давши добро умыть тело, начинал говорить.
Его визгливый голос по сию пору Катерина вспоминает, когда на улице начинает русским матерным огласом кричать дворцовая птичница. «Птичницу — в дальнюю деревню!» — с облегчением выдохнула про себя Екатерина. Но тот визгливый голос выкреста снова прорезался в висках: «Будут тебе, девка, болтать, что слово можно познавать как слева направо, так и наоборот, — не верь! Не верь и гони беса!»
Старец Ассурий угадал мысль володетельницы России.
—
Тебя, матушка, учил кто — как честь древние словеса языка русского? Дабы проникать в их истинный, изначальный, сурский смысл?
Али кто запрещал делать переворот слова, избывая из тебя истинную грамоту угрозою бесовского наваждения?
—
Было, отец, — кратко отозвалась Императрица.
Ассурий мгновение молчал, потом неожиданно тихо и доверчиво заговорил:
—
За сим продолжим. Арабы, что вели свое письмо и свою историю от тех же допотопных лет, что и мы, они, матушка, до нонешних лет ведут письмо справа налево. Они одни знали истинную нашу суть и изначальное предназначение народа нашего. Про народ, про наш да про твой, я позже скажу, а пока вот чему доверься. Арабы повернули божественное название
Сур
на
Рус
не от ликемерия али злобы. Они нас так прозвали для сохранения единой с нами силы для долгой резни, что началась по всему свету шесть на тысячу лет назад. Ибо суры — была каста людей служивых, людей-надсмотрщиков. Их по смерть боялись остальные «Лу-дин» — рабы Божьи.
А на арабском языке слово
Рус
означает «леопард», и унижения в сем прозвании нам нет нужды искать. Наши сильные да служивые люди всегда носили шкуру леопарда как знак непомерной власти. Первая наша столица после Великого потопа была на реке Илин — Нил. Такая река в твоих володениях и до сих пор есть. Это Лена — река, что в (Либерии. Есть у тебя в Сиберии и река Тигир, это река Ас, ныне — Обь и река Евфрат — Бурунун, то бишь — Енисей. Найдется время среди хлопот, по государственному обустройству — ты о них вспомнишь. Не будет времени — оставь сие познание потомкам.
Но никогда и никому не дай себя сбить, что сие пространство — Сиберию — Россия завоевала. Нет, матушка, мы всего-навсего вернулись на прежние и древние, Великим потопом омытые наши земли. На том и стой!
Отец Ассурий предпочел остановиться во благом воспарении речи и снова неспешно разлил чай. Подвинул Императрице её чашку, отпил из своей и снова заговорил. Тоном спокойным, доверительным:
—
Да, так вот, первая наша столица, главный город — Москва стоял на реке африканской — Нил, и сейчас там стоит и прозывается — Аксум. Чти слово сие с конца, и ты увидишь — Москва. Огромной силы и святости то место и все разумные человецы понимают сие название так: «Место, где падают ниц»! Дабы ты не сумлевалась, что сие все так, как я тебе ведаю, пошли человека знающего и верного в Аксум, я укажу ему, где искать то, что в книге Библия назвали «Ковчег Завета». Это не есть священный предмет, коим его прописали для ублажения и страха верующих в неискреннего бога — Хья. Он у иудеев — первый бог, а у мусулов — девяносто девятый. А ведь так не бывает, матушка Вседержительница. Царь есть — один и Бог есть — един. А то, что носят на шестах, будто ковчег, как пишет Книга книг, да с золотыми херувимами на крышке, то есть, матушка, по-новому говоря, — устройство. Таковое, как, например, у тебя на карете фонарь неугасимый, что изготовил, любя тебя, истый сур — Миша Ломоносов. Фонарь тот горит оттого, что к углю светодающему по двум металлам бегут невидимые глазу электры. И сшибаются. А любая сшибка дает огнь. Так?
Екатерине стало внезапно страшно. Она уже час сидит в темной келье и слушает выжившего из ума монаха. Иначе как воспринять его словеса про первую Москву? Про фонарь на выездной карете, который, и правда горит непонятно почему? Волшбой ее решил окутать сей старец? Она пришла узнать лишь, как по истории держать Россию между соседними государствами. А старый монах, да еще, как теперь оказалось, непонятного толка веры, пытается вбить в болящую голову Императрицы суетную астрологию, пополам с алхимией и древними сказками! Какие сказки, если ей завтра же, с утра, подписывать письмо. Каковое должно служить началом захвата Польши!
—
Голова? Матушка, болит голова? Испей травки! — услышала Екатерина голос Ассурия.
Две большие старческие руки поднесли ей чашу с темной запашистой жидкостью.
—
Всю жижу, до дна! — четко произнес Ассурий.
Екатерина, отчего-то повинуясь монаху, спешно выпила. Жидкость, на удивление, пахла мятой и чутка горчила. Потом в голову внезапно нахлынула горячая волна, голова закружилась, вспухло в почках, и Екатерина, оперевшись обеими руками о стол, хотела подняться и крикнуть. Но сил не хватило. С лица закапал обильный пот. Она тогда подняла голову и стала злобными глазами смотреть на Ассурия. Тот улыбался.
—
Пройди, матушка, мимо печки, в нужной чулан. Так надо, — голосом, как показалось Екатерине, проговорил Ассурий.
