Гербергову повар — франк подал жареную телятину свежего убоя. К телятине добавил вина, согретого тут же, в печи, сдобренного перцем и сушеной цедрой лимона.

—

Никак я к сей карте не приложусь, — пожаловался Полоччио. — Без второй половины она мне без пользы.

Он подвинул пергамент жующему Гербергову. Тот обвел цветные линии карты быстрым глазом, отрезал еще кусок телятины. Прожевал мясо, запил горячим вином. Потом перевернул пергамент так, что верх стал низом.

—

Арабское изделие, — сообщил он Полоччио. — Арабы юг располагают на верху образа.

Об этом казусе арабских картографов — перемене направления Север — Юг — Полоччио знал еще будучи под именем Колонелло. Ему любопытен был сам сопроводитель от Императрицы — соврет или выкажет правду?

—

Мы сейчас здесь, — нож Гербергова коснулся точки на карте, где сливались две синие извилистые линии.

—

А где тогда государство Син?

—

Вот Китая и нет на карте. А главное — нет на ней Алтая. Карта обрезана по границе тайги. А вам, сударь, как я полагаю, надобно как

раз иметь знание не ландшафта тайги, а южных гор и равнин. Или я ошибаюсь?

—

Вы отличный специалист, Александр Александрович, — уклончиво ответил ученый. — В свое время я буду иметь возможность рассказать вам о моих нуждах. И об их утолении вами за соответствующую мзду.

Гербертов приподнялся со своей скамьи и поклонился ученому. И вновь принялся за мясо.

—

Разрешите понять вас так, — сладко повел далее беседу Полоччио, — что вы, Александр Александрович, продолжите со мною путешествие, как далеко бы оно ни завело?

—

Продолжу, — ответствовал без удивления и промедления специальный посланник Екатерины.

—

Тогда вторая половина сей карты пусть вас не беспокоит временным отсутствием. Мне необходимо узнать у вас, какими силами и припасами должна располагать наша экспедиция, чтобы неспешно, с длительными остановками, пройти от этого города Тоболеска до страны Син. До города Кяхта.

Гербертов излишне спешно хватанул ножом мясо. Кусок отвалился до неприличия толстый. Проклятый ученый! Ни в Петербурге Императрице, ни по длинному пути к Тобольску он не говорил Александру Александровичу, какова будет цель путешествия. Говорил, конечно, околичностями, что попробует искать древние города и неизвестные народы. Но чтобы два года, да в положении путешествующих, об этом и разговора не заходило. На то, невиданное доселе предложение Гербертов мог немедля отозваться тем, что необходимо-де сыскать на то согласие Императрицы Екатерины. Гонец в Петербург, гонец обратно, да ожидание решения — вот и год уйдет. Тогда есть надежа, что проестся ученый италиец в сибирских весях и не солоно хлебавши повернет назад.

Только вот усмешка ученого больно понятлива. Точно просчитал он, о чем хочет говорить Гербертов. Точно! Ведь просчитал! И если он есть тот авантюрист Колонелло, о коем докладывал граф Салтыков, то в его карточной колоде тузов восемь. Если не все шестнадцать!

—

Немедля, сударь, — виновато заговорил Гербертов, — на сей вопрос я дать ответ не могу. Понеже узнал я о целях ваших не за месяц и не за два назад, а за сей миг. Потому, с позволения вашего, должен я всё прикинуть и организовать не менее чем через неделю. Да и то, расчет станется весьма спорным. Тут нужно привлечь сугубо местного знатока.

— Господин Гербергов! — поощрительно улыбнулся Полоччио. — Ответствуй вы мне иначе, враз поимел бы я подозрение, что Императрица Екатерина послала в вашем лице соглядатая, а не ревностного помощника к исполнению моих замыслов! Впрочем, вы ведь из семьи европейской, просвещенной. Не русский дикарь. А потому сомнения нет, что вам требуется время на подготовку расчетов движения и всей хозяйственной части экспедиции. Ежели вы изъявляете согласие взять на себя сии хлопоты, то прошу к завтрему утру отписать в Петербург, Императрице и семье вашей, что мы начнем поход через неделю, и продлится он два года. За благое служение мне и европейской науке по окончании нашего путешествия вам будет оплачено пять тысяч дукатов и передана десятая часть сокровищ, от земли отринутых. То есть, прошу прощения, десятая часть древностей, буде таковые обнаружены будут! Древности те в вашей античной лавке фурор сделают. А вам — прибыток!

Егер после обеда возился в сенях, устраивая в них полки под посылки, полученные князем с обозом. Сам барин спал в теплом закутке у русской печи.

В проулок, услышал Егер, вошла лошадь. По ровному топоту копыт определил, что лошадь строевая. Вот беда! Снова барина сволокут на правеж! Ведь просил же его постепениться с баловством, пока обоз не угомонится.

Нет, надо было ему раздербанить факторию и порадовать инородцев товаром!

Хотя, как судачили Егеру местные купцы, таежные жители лишнего не берут. Народцы — люди праведные. И, ежели, при том расчете, что вел бездокументно, на словах, его барин, цифирь не сошлась и встал долг инородцев, то вина тому — алчная и сучья порода фактора Браги. Бают, он держал в должниках половину иноверческих охотников и всегда знал, кто из них и куда кочует. Тое знание требует не только ума и цифирных расчетов, но и доглядчиков. Коим тоже надо платить. С чего платить? А из той же, инородческой, шерсти!

А все же — доказывать воровство Браги али, положим, адъютанта губернатора Фогтова — себе дороже встанет.

И на чей сильный заступ надеется князь, Егеру не понятно. На себя, на силушку свою здесь надеяться точно нельзя.

За ровным копытным стуком недалече послышалось Егеру, будто топочут за первой лошадью вразлад еще лошадей с десяток.

Егер выглянул из сеней в огород. Через пролом в тыне легко скакнула крупная российская лошадь коричневой масти. Всадник, путаясь в стремени, подогнанном под высокого человека, сполз из седла наземь.

—

Князь отдыхает, — поспешно сказал прямо в лицо низенькому приезжему Егер, — будить не велено!

—

Да я бы и не стал будить князя, — признался незнакомец, — но его, вишь ли, парень, Императрица побудить повелела!

Незнакомец скинул на рыхлый снег подбитую лисой епанчу и предстал перед Егером в малиновом мундире гражданского служивого больших чинов.

А в проулок начали втягиваться уморенные обозным длинным ходом киргизские лошади, запряженные в сани. «Шесть возов, — определил для себя Егер, — шесть возов с крепко умотанной поклажей».

Нарядный незнакомец оглянулся на обозников.

—

Ну, что стоишь балабаном? — низким шепотом прямо в ухо Егеру молвил приезжий чин. — Барина будить, поклажу, Императрицей ему даренную, снесть в амбар! Делай!

Егер от важного шепота смешался. Амбаров на осырке^{4} барина, величиной с бабий платок, отродясь не было!

Тут в хлыновском, соседском заборе отошли наскось две широкие горбыльные плахи. В отверстие легко прошла Настасья Старая, в накинутом на махонькие плечи огромном меховом зипуне сына.

Настасья Старая, пряча сухие, угольком мерцнувшие глаза, поклонилась опоясно вельможе и ласково сказала Егеру:

—

Ай, молодай! Совсем весна тебе голову обнесла! Вон амбары, вчерась подметенные стоят! Забыл, за сладкой ноченькой, что князь Артем еще с вечера велел складование туда вести? Абы через хлева поклажу не таскать, ломай, пожалуй, забор!

Настасья старая так же легко, как вошла, вернулась за отбитые горбыли высоченного забора.

Незнакомый вельможа кашлянул.

Егер махом подскочил к нему, поддержал за левый локоть, провел в сени и распахнул двери ихней малой горенки.

Князь Артем Владимирыч спал на широкой лавке, укрытый медвежьей полстью. Сладко храпел.

Егер, поймав сморщенное от мужского духа в избе лицо незнакомца, выскочил на улицу.