Пин Ань, заметив приход У Си, поспешно заварил чай и налил воду. У Си поинтересовался, куда ушел Цзин Ци. Пин Ань наконец нашел, кому можно выговориться, и тут же вывалил бесконечные жалобы:
— Говорят, где-то в Лянгуане кто-то учинил беспорядки. Не знаю... — он оглянулся по сторонам и понизил голос. — Не знаю, чем думал Его Величество, назначая нашего господина императорским посланником. Говорю вам, наш господин не переносит зимний холод и летнюю жару, одевается, поднимая руки, и ест, лежа и открывая рот. Он еще ни разу не прошел больше нескольких шагов и ни на секунду не опоздал на чай с легкими закусками. Ему предстоит долгий путь, но он приказал мне не покидать резиденции и не позволил последовать за ним. Никто из нас не знает, чего ждать, а ему, конечно же, все равно, и что теперь делать?
Пин Ань болтал без умолку, а У Си оказался слегка ошарашен:
— Он уезжает в такую даль?
— Вот именно! — проворчал Пин Ань, раздраженно закатив глаза. Он подумал, что его господин только и делает, что ищет проблемы себе на голову. — Не знаю, кто сейчас наелся до отвала. В императорском дворце так много благородных бездельников, которых уже можно приравнять к сорнякам, но как назло заставили поехать именно его.
Конечно, Пин Ань проигнорировал тот факт, что в глазах других людей его господин тоже считался частью тех «благородных бездельников».
Немного поразмыслив, У Си вытащил около восьми маленьких бутылочек, что хранил при себе, а затем попросил кисть и бумагу, тщательно подписал действие содержимого каждой и осторожно передал все Пин Аню:
— Отдай это ему от моего имени. Они не занимают много места и всегда могут быть под рукой. На столь далекой земле никто не позаботится о нем. Пусть использует их для самообороны.
Пин Ань хоть и удивился, что этот «не умру, пока не шокирую всех своими словами» молодой господин вдруг научился так хорошо разговаривать, но знал, что за вещи юный шаман носил при себе. Это были либо первоклассные яды, либо первоклассные лекарства, не говоря уже о редкостях в глубинах тайников. Немедленно сделав подобающее лицо, он поспешно выразил слова благодарности.
У Си молча покачал головой и ушел. На следующее утро Цзин Ци чрезвычайно тихо покинул столицу, успев лишь послать людей с благодарностью в поместье юного шамана.
У Си привык каждый день вставать до восхода солнца, но именно в то утро не пошел совершенствовать боевые искусства. Проснувшись, он в одиночку уселся на крыше трактира близ городских ворот и принялся молча ждать повозку Цзин Ци. Проводив его взглядом, он незаметно вернулся в клетку, которую еще называли резиденцией юного шамана.
Это расставание займет большую часть года: осень и зима пройдут, отдав черед весне и лету.
Иногда «привязанность» могла быть очень странной.
К примеру, если бы не тот крайне нелепый сон, У Си, возможно, общался бы с Цзин Ци сейчас как обычно, иногда ругая его, а иногда воспринимая все слишком серьезно по сравнению с его беспечностью.
Если бы У Си не был так озабочен значением того сна, то не стал бы множество раз изо дня в день тайно рассматривать черты Цзин Ци, не стал бы сравнивать его с человеком из того сна, не стал бы думать о нем и боялся бы встретить его.
Если бы не та неудачная беседа с Ну Аха, если бы не слишком волнующие слова той певички...
Если бы он не захотел узнать больше и не сблизился с этим человеком по собственному желанию, возможно, глупое слабое чувство, родившееся между ними, не успело бы сформироваться и исчезло бы через несколько лет после столь долгого отъезда Цзин Ци со вздохом «тогда я думал, что это нормально».
Однако, словно по предопределению из прошлой жизни, все сложилось, как нужно.
Если смотреть на что-то каждый день, совсем не обязательно оно найдет большой отклик в сердце. Только когда человек ворочается по ночам от невозможности встречи, скучает по чертам его лица, глубоко запавшим в душу, — только тогда это судьба, только тогда тоска по возлюбленному меняет оттенок и навсегда проникает глубоко в кости.
Все это напоминало случайно посаженные семена травы, что вдруг пустили корни, и именно разлука стала тем, что заставило их бурно разрастись под дождем и удобрениями.
Вода перед дворцом с течением времени иссохла, а в жизни недоставало одного человека. Потеряв этот огромный кусок, юношеские чувства в пустых воспоминаниях о прошлом вышли из-под всякого контроля.
Юношеские чувства, по мнению Цзин Ци, напоминали плывущие по горизонту облака. Весь путь он очень спешил. Кроме императорского телохранителя Хэ Цзи, пожалованного ему Хэлянь Пэем, и нескольких охранников из княжеской резиденции, он взял с собой одного лишь Цзи Сяна.
Говоря по существу, так называемое «восстание в Лянгуане» было устроено всего лишь группой уставших от постоянного недоедания жертв катастрофы, которые взяли в руки бесполезное ржавое барахло и принялись размахивать им повсюду. Количество этих людей могло бы кого-то напугать, но на самом деле это была просто неорганизованная толпа. Даже если императорский двор уже не располагал столь сильными войсками, как при жизни главнокомандующего Фэна, регулярная армия у него осталась. Она не смогла бы справиться с чем-то еще, но определенными навыками для обуздания простого народа обладала.
Цзин Ци ехал без остановок, но, когда он прибыл на место, восстание уже подавили, немногочисленных вдохновителей схватили и подвергли жесткому допросу, а местность очистили от остатков бандитов.
Ляо Чжэньдун давно получил новости и вместе с людьми вышел поприветствовать Цзин Ци за тридцать ли [1]. Они оба выполняли дело, порученное императорским двором, но Цзин Ци, должно быть, удостоился самого вежливого приветствия... Ляо Чжэньдун попал в переделку и приказал крупным военачальникам расправиться со всеми участниками восстания, убив их по одному или по двое. В глубине души он знал, что если его деяния будут раскрыты, то даже убийством десяти тысяч все не обойдется.
Кто же знал, что небеса благословят его и пошлют этого господина, который, по слухам, сотрудничал с Его Высочеством первым принцем в столице. Если он сейчас заслужит расположение князя Наньнина, то дело не заведет его в тупик.
После случившегося в Лянгуане наводнения сотням тысяч жертв негде было укрыться. Осенью и зимой того же года, словно по намерению небесного владыки, стало так холодно, что жить дальше не представлялось возможным. Был еще только ноябрь, но в тех районах Лянгуана, где обычно не видели и крупицы снега, вдруг повалили сильные снегопады. Количество неопознанных трупов, что были найдены после этого, невозможно было сосчитать.
Когда прибыл Цзин Ци, сильный снегопад, редко встречающийся в этих местах, закончился. Ляо Чжэньдун из опасений, что он замерзнет и заболеет, срочно мобилизовал больше десяти тысяч людей, чтобы за несколько дней построить шатер настолько высокий, что увидеть его конец было невозможно. Он был полностью покрыт превосходным защитным шелковым полотном, что выглядело исключительно хорошо, развеваясь на ветру. Просвета посередине вполне хватало, чтобы экипаж и сопровождающие могли пройти.
В столице Цзин Ци насмотрелся на всевозможную роскошь и излишества, но сейчас невольно вдохнул холодный воздух и остановился. Цзи Сян и Хэ Цзи стояли по обе стороны от него, потому смогли услышать едва различимое бормотание:
— ...украшенные торговые ряды и гребни крыш, роскошно обставленные шатры, драгоценные товары свалены в кучу, повсюду красивые люди и сверкающие вещи, продавцы овощей — и те используют циновки из драконьих бород [2]...
Ни Хэ Цзи, ни Цзи Сян не читали священные письмена, потому понимали только половину сказанного, но зато слышали в его словах подавляемый гнев.
— Господин, — прошептал Цзи Сян.
Цзин Ци слегка прикрыл глаза. Когда он открыл их снова, напряженные черты его лица смягчились, а мрачный взгляд сменился привычной улыбкой.
Ляо Чжэньдун издалека повел людей им навстречу.
Подошедшие поклонились ему до земли в знак высочайшего уважения. Цзин Ци сказал: «Персона императора в добром здравии», и на этом с приличиями было покончено. Цзин Ци потер руки, закутался поплотнее в плащ и улыбнулся:
