– Когда мы преодолеем Мост Беспомощности, я отведу вас посмотреть на Камень трех существований, – ухмыльнулся он. – Мы с Мэн-по* взаимно кивнем друг другу. Быть может, она окажет мне честь и угостит вас напитком, что согреет ваши тела…

*богиня, готовящая суп забвения.

Члены Тяньчуан подумали, что он шутит, и улыбнулись.

Брань племени Вагэла и топот копыт становились все ближе. Цзин Ци достал последнюю стрелу и натянул тетиву. Его руки так сильно дрожали, что стрела чуть было не выскользнула из них. «Смерть – это не страшно, но я больше не увижу это маленькое ядовитое существо… – подумал Цзин Ци. – Как же тогда отплатить ему?».

Цзин Ци предавался распутству в борделях и вел себя легкомысленно, но на самом деле не привык выражать свои чувства. В прошлом, влюбленный в Хэлянь И, он молча делал за него сотни дел и принял на себя множество ложных обвинений. Лицо его, однако, оставалось равнодушным, потому казалось, что Хэлянь И сделал больше для поддержания их отношений. Лучшее, на что был способен Цзин Ци, – хранить этого человека в сердце при жизни и ждать у Моста Беспомощности после смерти.

Возможно, У Си считал, что он не пытается сближаться по-настоящему*. Но если это было так, почему из-за его слов он больше не ходил в тот бордель? Если это было так, почему он решил выслать его из города? Почему позволил ему овладеть собой в надежде оставить их отношениям шанс на будущее?

*若即若离 (ruòjí ruòlí) – то ли сближаться, то ли отдаляться, держаться на расстоянии; не сближаться по-настоящему, быть в прохладных отношениях.

Вот только этот шанс, который он оставил, по-видимому, не пригодится…

Цзин Ци горько усмехнулся про себя. Знай он раньше, так лучше уж безжалостно взял бы его в тот день, чтобы избавить себя от сожалений на пути в подземный мир.

Шаги членов племени Вагэла приближались. Цзин Ци подумал, что сам все равно был уже частым гостем моста между миром живых и мертвых. Если он вернется, то изменится только человек, которого он будет ждать, а ожидание останется таким же ожиданием. Должно быть, оно составит не более шестидесяти или семидесяти лет…

Он поднял лук, пристально вглядевшись в одну точку, и выпустил последнюю стрелу. Противник, принявший удар, был застигнут врасплох и свалился с лошади лицом кверху. Его конь яростно бросился вперед, а у Цзин Ци не осталось сил, даже чтобы уклониться.

До его ушей донесся боевой крик, однако звуки, что он слышал, казались очень далекими. Он даже не разобрал, что прокричал разведчик из Тяньчуан рядом с ним. Длинный лук выпал на землю из его рук. На лице Цзин Ци выступила улыбка…

В мгновение ока чья-то рука оторвала его тело от земли. Мелькнуло лезвие меча, и голова мчащегося вперед коня, с грохотом упав на землю, откатилась в сторону. Цзин Ци подумал, что это видение, но тепло в его ладонях было слишком настоящим.

Цзин Ци сжал руку перед грудью У Си, напряг последние силы и поднял ее вверх, коснувшись его подбородка. Тогда улыбка осветила его лицо, и губы шевельнулись. Он не издал ни звука, но думал, что сказал что-то вроде: «О, это ты…».

Затем перед его глазами все потемнело, и суета этого грешного мира осталась где-то далеко…

Последний оборонительный бой, благодаря подкреплению из Наньцзяна, наконец закончился. Племя Вагэла было разбито, а Гэше Урму – пронзен шальной стрелой в грудь. Дальнейшая его судьба неизвестна. Однако подавляющему большинству людей это было уже неважно. Как вести переговоры о мире, как устанавливать соглашение – это решали чиновники и император. Остальные занимались трупами и ранами выживших, после чего их умы, оцепенев от радости, погружались в абсолютную пустоту.

Чжоу Цзышу, даже не позаботившись о собственных ранах, взял лошадь и поскакал к воротам Сюаньу. Сердце в его груди колотилось все быстрее и быстрее, и он чуть было не ворвался в шатер принцессы Цзинъань. К счастью, он успел остановиться, силой воли подавил свои чувства и сказал, стоя снаружи:

– Принцесса, это Чжоу Цзышу…

Не успел он закончить, как изнутри донесся мягкий, чрезвычайно приятный на слух женский голос:

– Входи.

Чжоу Цзышу поколебался, но вошел. Принцесса Цзинъань, Фэн Сяошу, уже сняла доспехи. Хоть ее одежда и была в порядке, под отворотами воротника виднелись бинты. Лицо ее было бледным, а волосы распущены. Несколько дворцовых служанок протирали ее кожу носовыми платками. Как ни посмотри, но с ее настоящей внешностью она выглядела лишь как нежная, красивая молодая девушка.

Цзинъань подняла на него глаза и спросила:

– Ты пришел, чтобы найти того младшего брата Лян Цзюсяо? Ты его шисюн?

– Верно, – быстро ответил Чжоу Цзышу. – Прошу Ее Высочество сообщить…

– Тебе не нужно его искать, – перебила его Цзинъань. – Он попросил меня передать тебе несколько слов. Он сказал, что в ту ночь в поместье князя ему снились горы, усеянные цветущими персиковыми деревьями. Ты сказал, что возьмешь его в странствия по миру, и он думал, что даже смерть встретит с удовольствием. Погибнув в бою сегодня, он не посрамил память господина Цзяна и ему будет не стыдно смотреть в глаза малышке Сюэ в загробном мире.

Чжоу Цзышу уставился на нее, не в силах произнести ни слова. Цзинъань тоже посмотрела на него. Маска из человеческой кожи в некоторых местах намокла от дождя, выглядя одновременно жутко и нелепо. Она знала, что лицо ненастоящее, потому смотрела только в глаза – и почувствовала, будто он умер следом.

Несмотря на равнодушное лицо, Цзинъань невольно опустила глаза, не желая это видеть.

«В ту ночь в поместье князя мне снились горы, усеянные цветущими персиковыми деревьями. Шисюн сказал, что возьмет меня в странствия по миру, и я думал, что даже смерть встречу с удовольствием. И пусть это был лишь сон… Если я умру здесь, то не посрамлю память господина Цзяна и мне будет не стыдно смотреть в глаза малышке Сюэ в загробном мире».

Цзюсяо… Лян Цзюсяо…

Хэлянь И убедили вернуться во дворец и окружили толпой императорских лекарей. Даже будучи напичканным лекарствами и обвязанным несколькими слоями бинтов, он никак не мог успокоиться, в конце концов начав раздражать самого себя. Выгнав всех вон, он сказал лишь одно: если придет кто-то от Великого Шамана, немедленно доложить.

Он ждал от полудня до полуночи, но никто так и не появился. Хэлянь И отказывался ложиться спать, несмотря на уговоры Юй Куэя. Он продержался до рассвета, но далее не мог стоять, и рухнул на кровать в полубессознательном состоянии. Долгое время он мучился бестолковыми сновидениями, пока не проснулся, испугавшись неизвестно чего. Сердце его бешено колотилось.

Он увидел, как Юй Куэй быстро вошел, три шага преодолев за два, и сказал:

– Ваше Величество, Великий Шаман вернулся!

– Скорее веди его сюда!

Когда У Си вошел, Хэлянь И невольно встал и оглядел его сверху донизу. Тот остановился и молча сунул руку за пазуху. Стоило увидеть, что он оттуда достал, как у Хэлянь И перехватило дыхание.

У Си достал из-за пазухи маленький кусок окровавленной ткани и положил его перед Хэлянь И.

Хэлянь И остолбенел на целую палочку благовоний. Лишь когда его душа вернулась в тело, он медленно поднял кусочек ткани, положил его на ладонь и хрипло спросил:

– Он?..

У Си молча покачал головой.

– Я… Если он жив, я должен увидеть его, а если мертв – его труп! Эй, кто-нибудь, сюда! Сюда!

У Си решил, что разговаривать больше не о чем, развернулся посреди хаоса из придворных лекарей и евнухов и ушел.

Через три месяца Великая Цин и Наньцзян завершили переговоры. Наньцзян был официально освобожден от статуса вассального государства Великой Цин. У Си покинул столицу вместе со своими воинами. Он прискакал сюда на лошади, но для пути обратно взял экипаж.