– Не испачкай одежду, – сказал У Си. – Я ранее использовал это приспособление для тренировки цингуна. Сила, с которой наступают на планку, не должна пролить киноварную воду. Я уже покончил с этим и более не нуждаюсь в них; с ними практикуется А Синьлай. Но его тело слишком громоздкое, и он вряд ли когда-нибудь преуспеет в цингуне, так что он ежедневно получает порцию киноварной воды на голову.

Цзин Ци тут же вытер пот, подумав, что Пин Ань и Цзи Сян, раздражающие его весь тот день и в итоге не позволившие им подраться, стали его спасением, иначе он никогда не смог бы очиститься от позора.

Во дворе У Си имелось все, что угодно. Сбоку стояла стойка для оружия, а рядом с ней – несколько тренировочных столбов из срубленных сливовых деревьев, что располагались на разной высоте. Двор походил не на место обитания юного шамана Наньцзяна, а на место, где тайная школа практиковала боевые искусства. Неподалеку был сооружен кабинет, а у его дверей – расстелен плетеный коврик, на котором в лучах солнца лежали несколько книг.

– Посиди здесь минутку, – сказал У Си. – А я пойду проверю цветочное варенье, что было приготовлено несколько дней назад и сейчас пропитывается сахарной водой. Я все равно планировал отдать его тебе, когда оно будет готово, но ты пришел сюда сам.

Этот парень всегда быстро действовал, но медленно говорил, потому унесся прочь, не дожидаясь благодарностей Цзин Ци.

В императорской столице прямо в период всеобщих восторгов постепенно заканчивалась весна, но это оживление словно совсем не затронуло один крошечный дворик. Огромный баньян в центре него, что рос там сотни лет, ветвями закрывал небо и бросал на землю большую тень, сквозь прорехи в которой пробивался свет. Императорские телохранители знали о местонахождении князя и не стали заходить внутрь, потому это место казалось пустым и жутким. Удрученно звенели колокольчики, и их  чистый звук был неясен и далек.

Время от времени мимо проползала змея, скорпион или кто-то похожий. Все эти ядовитые насекомые были хорошо обучены и не приближались к Цзин Ци, наблюдая за ним издалека, а затем уползая в другом направлении, будто бы в самом деле боялись соболя, которого тот держал в руках.

Цзин Ци сделал круг по дворику и открыл книги, которые У Си оставил сушиться на солнце, наискось просмотрев их. Он заметил, что на полях каждой из них теснились маленькие иероглифы, написанные киноварью или чернилами. Цзин Ци внимательно изучил их: алые пометки выделяли его случайные, повседневные рассуждения, а черные были собственными комментариями У Си. Иероглифы были беспорядочными и не очень ровными, но на редкость усердно написанными.

Он закрыл их, внутренне похвалив того за прилежность, а затем мельком заметил крошечный коврик рядом с книгами, на котором сушилась горстка белого порошка. Он не знал, что это такое, и, даже пододвинувшись ближе, не смог почувствовать запаха. Порошок блестел на солнце, сверкающий, чистый и прекрасный.

Цзин Ци тут же захотел взять немного в руки и разобраться, что это такое. Не успел он его коснуться, как У Си неожиданно вернулся и тут же закричал:

– Не трогай это!..

Цзин Ци был застигнут врасплох и повернул голову, чтобы посмотреть на шамана. Однако в момент его невнимательности соболь в его руках, давно с нетерпением желающий поноситься по поместью, воспользовался возможностью сбежать, восторженно описал в воздухе кульбит и приземлился точно на полувысушенный порошок. Он двигался слишком быстро, способный навредить даже кому-то вроде Лян Цзюсяо, и Цзин Ци просто не успел поймать его. Моментально весь порошок, поднятый прыжком соболя, оказался на его лице.

Он резко поднялся и сделал несколько шагов назад, не уверенный, успел ли вдохнуть его. Боковым зрением он заметил У Си, быстро шагающего к нему, после чего его голова закружилась, сознание помутнело. Все было будто в ночном кошмаре: его разум был ясным, но мысли путались. Он покачнулся в попытке ухватиться за что-то, но не понял, что именно схватил, и окончательно потерялся в пространстве.

У Си глянул на Цзин Ци, который буквально упал в его объятия, и опустил голову, чтобы посмотреть на соболя, который также неподвижно лежал на животе на земле. На долю секунды ему ужасно захотелось содрать с него кожу, сварить и съесть.

Он вздохнул, кончиками пальцев отбросил соболя в сторону, после чего наклонился, подсунул руку под колени Цзин Ци, осторожно поднял его и положил на свою кровать. Раньше тот казался ему высоким, стройным и уверенным в себе, но сейчас тело Цзин Ци было слабым и стало выглядеть еще более хрупким, когда тот свернулся калачиком в его объятьях. Кроме того, он оказался очень легким, словно в нем были лишь кожа да кости. Его три энергии [1] были в таком плохом состоянии, но он продолжал подтрунивать над остальными, шутить и разрабатывать свои стратегии.

[1] Три энергии – Цзин (квинтэссенция, телесная сущность), Ци (жизненная сила) и Шэнь (дух).

Столкнувшись с подобной ситуацией, он потерял сознание, его тело и дух принудили к отдыху, и он стал похож на скелета с белыми, вычищенными костями. Темные круги под глазами, появившиеся из-за тени ресниц на светлой коже, вызывали к нему лишь жалость.

У Си не был уверен, почему, но ему показалось, что тот замерзнет, поэтому он развернул шелковое одеяло и аккуратно накрыл им Цзин Ци.

После этого он поднялся на ноги, налил чашку горячей воды, принес из малой комнаты фарфоровый пузырек с антидотом и растворил его в воде. Когда жидкость немного остыла, он капнул ей на тыльную сторону ладони, чтобы проверить температуру, и, посчитав ее не слишком обжигающей, приподнял Цзин Ци на постели. Теперь тот полулежал у него на груди. У Си осторожно приоткрыл его рот и напоил лекарством.

Белая пудра без запаха, что сохла на солнце, обладала своего рода усыпляющим эффектом. Сначала у нее не было названия, но после того, как Чжоу Цзышу продал первую партию, народ цзянху придумал назвать ее «Жизнь во сне». Чжоу Цзышу прекрасно знал путь к душам людей, никогда не продавая много, лишь пять-шесть бутылок, каждую по заоблачной цене, а после отказывался привозить больше.

После полного высыхания она становилась бесцветной и безвкусной. Если поместить ее в еду, напитки или распылить в воздухе, никто не сможет заметить. Без антидота человек, вдохнувший эту пудру, проваляется без сознания пять или шесть дней, но это время для него не будет похоже на кому. Под действием наркотика он будет видеть долгие красивые сны о вещах, что желал больше всего. Отсюда она и получила свое название.

Даже с антидотом У Си знал, что Цзин Ци потребуется не менее шичэня, чтобы проснуться. Опустив голову, он мягко вытер капли с чужого рта, проведя по губам кончиками пальцев, и вдруг остановился. Мягкость губ Цзин Ци заставила его сердце учащенно забиться.

Человек, по которому он тосковал дни и ночи, теперь лежал в его объятьях без малейшего проблеска сознания. Сердце У Си зачастило, дыхание стало неровным. Словно зачарованный, он медленно опустил голову, приподнял подбородок Цзин Ци и приблизился, чтобы поцеловать губы, что только что обожгли его пальцы.

Следом за кончиками пальцев жаром обдало все тело; он почувствовал, как вся его душа покоряется этому чувству. Цзин Ци неосознанно задышал тяжелее из-за его слегка агрессивного поцелуя. У Си казалось, что он чувствовал каждую косточку чужого тела, которое он так крепко прижимал к себе… но этого все еще было недостаточно.

Между ними не осталось воздуха, но У Си хотел быть еще ближе. Жажда, бушевавшая в нем, не была утолена, требуя чего-то еще.

С того момента, как У Си, не достигнув и одиннадцати лет, приехал в столицу, вся его жизнь была проста и расписана по часам: занятие боевыми искусствами, медицинская практика, учеба, наблюдение за возней Цзин Ци. Он никогда не испытывал что-то подобное к человеку, но в этот момент, руководимый инстинктами, поднял руку и пошарил ей вокруг. Начиная с воротника, он принялся расстегивать пуговицы Цзин Ци одну за другой.