– Начинается! – Я взволнованно хлопаю в ладоши и улыбаюсь своему задумчивому спутнику. Свет гаснет, вспыхивает прожектор. Где-то играет электрогитара. – О, господи! – Я обхватываю мускулистую руку Тайера и встряхиваю ее. На сцене Джошуа Хейз. Он играет на гитаре так, будто перед ним нет всей этой толпы. – Это Хейз! – кричу я и тычу в него пальцем, как будто Тайер его не видит.

Звуки гитары обрываются, музыкант растворяется в темноте, и свет гаснет.

Начинают бить барабаны, и я прыгаю на месте и визжу, как девушка рядом со мной. Она начинает плакать.

– Мэддокс! О, боже, я люблю тебя! – Когда свет прожектора выхватывает его за барабанной установкой, я начинаю волноваться, как бы она не упала в обморок.

Как и в случае с Хейзом, свет гаснет, и барабаны стихают.

Раздается звук баса, и в свете фонаря Эзра лениво бренчит на инструменте, его черные кудри падают на лоб.

Прожекторы опять гаснут, и над ареной повисает тишина. Я по-прежнему сжимаю руку Тайера, и он меня не отталкивает.

Такое ощущение, будто все вокруг затаили дыхание, затем музыка звучит снова, все огни взрываются одновременно и показывают всю группу.

Маттиас Уэйд – вокалист и брат-близнец барабанщика – поет в микрофон, и мне кажется, что я постепенно теряю сознание. Погруженный в себя, страстный певец – мой любимый. Я украдкой бросаю взгляд на Тайера. Должно быть, это мой типаж.

Он наклоняется к моему уху, его губы касаются моей кожи, и по моему телу пробегает дрожь.

– Неплохо!

– Я же говорила! – Я танцую, а Тайер улыбается – широкой, ослепительной улыбкой, слишком прекрасной для этого мира. – Это лучшая ночь в моей жизни! – искренне признаюсь я, и он кивает, довольный тем, что подарил мне этот вечер.

Возможно, Тайер Холмс и не осознает, насколько он особенный, но я-то знаю.

Когда мы входим в гостиничный номер, я на седьмом небе от счастья.

Я кружусь, раскинув руки, и фальшиво распеваю одну из моих любимых песен «Уиллоу Крик». Но мне все равно. Сегодняшний вечер был потрясающим. Я словно побывала на другой планете.

– На другой планете? – спрашивает Тайер, запирая за нами дверь.

– Я произнесла это вслух? – Мои щеки пылают.

– Да. – Его глаза искрятся весельем.

– Что ж, это правда. – Я падаю на кровать. – Поможешь снять? – Я поднимаю ногу и покачиваю ступней.

Он качает головой, но не спорит. Берет мою ногу и расстегивает молнию на ботинке.

– Черт, застряла. – Он двигает ступню туда-сюда, и наконец она на свободе. Он ставит ботинок на землю и хватает меня за другую ногу. Эта дается легче.

Когда мы вернулись в отель, я сразу написала маме, и она ответила, что рада, что я в безопасности и отлично повеселилась.

В телефоне я обнаружила еще одно сообщение от Калеба.

Калеб: «Ты тоже для меня важна. Я люблю тебя».

Поддавшись чувству вины, я написала в ответ, что тоже его люблю.

– Как же болят ноги! – ною я, сажусь и потираю правую пятку. – Больше никогда не надену такие каблуки.

Он усмехается.

– Я тебя понимаю. Я своим никогда не изменяю. – Он указывает на свои рабочие ботинки.

Я встаю и достаю из сумки пижаму.

– Приму душ, если ты не против.

– Не торопись. – Он садится и разувается.

– Тебе помочь? – шучу я.

– Я справлюсь, – криво усмехнувшись, произносит он.

– Ну, как хочешь. – Я подмигиваю и закрываюсь в ванной.

О, боже мой! Салем! Зачем ты ему подмигнула? Фу. Ненавижу себя.

Я включаю душ и, пока вода нагревается, смываю макияж. И хотя я в этом деле полный профан, макияж продержался на моем лице весь вечер. Только тушь немного размазалась, но могло быть гораздо хуже.

Я залезаю в душ и намыливаюсь предоставленным отелем гелем. У него резкий аромат апельсина и ванили. Когда я чувствую, что с моего тела смыт весь пот, я выключаю воду и выхожу на маленькое полотенце, вытираюсь и надеваю шорты для сна и безразмерную футболку.

– Твоя очередь, – говорю я Тайеру, выходя из ванной и оставляя за собой шлейф горячего воздуха.

Он подавляет зевок.

– Спасибо.

Он уже развернул кровать и выбрал себе одну сторону, так что мне достается другая. Я с тихим стоном ложусь на удобный матрас. Вечер был потрясающим, но я устала. Я зеваю и жду, когда Тайер ляжет спать.

Когда включается душ, я стараюсь не думать о том, что Тайер стоит там голый, но думаю об этом еще больше. Я закрываю лицо руками.

– Гормоны, – тихо бурчу я себе под нос. – Наверняка это гормоны шалят.

Это единственное объяснение, которое приходит мне в голову.

Я хватаю телефон и залезаю в социальные сети. Я мало публикую в личном аккаунте, но все-таки создала его ради моих свечей на случай, если однажды я решу превратить это во что-то большее. Пять новых подписчиков, а я даже не выложила на этой неделе ни одного поста. Неплохо. Я работаю над страничкой всего год, а количество подписчиков уже приближается к двум тысячам. Это ничто по сравнению с другими аккаунтами, но я очень горжусь своим маленьким предприятием.

Дверь ванной открывается, и Тайер спрашивает:

– Оставить свет в ванной?

– Мне все равно.

Он решает оставить его включенным и прикрывает дверь, так что в спальню проникает лишь тонкая струйка света.

Шлепая босыми ногами, он кладет на стол часы и подключает к зарядке телефон.

Я все еще зеваю, стараясь не пялиться на облачившегося в спортивные штаны Тайера. Это почти неприлично, то, как ткань облегает его…

– Что, нравится? – Его тон на удивление игривый, и мои щеки заливает румянец.

– Нет, – лгу я, ныряю под одеяло и натягиваю его до подбородка.

– Конечно, – ворчит он и прищуривается, глядя на меня. – Ты на меня набросишься, если я буду спать без футболки?

– Нет такой футболки, с которой я бы не справилась.

Блин. Мне хочется залепить себе пощечину. Я только что намекнула на то, что если он снимет штаны, я на него наброшусь. Фу.

Он стаскивает с себя футболку и устраивается на кровати. Кровать широченная, и между нами так много свободного пространства, что туда легко поместился бы еще один человек. А может быть, и двое.

– Спасибо за сегодняшний вечер, – в миллионный раз повторяю я. – Ты понятия не имеешь, что это для меня значило.

– Не обязательно бесконечно меня благодарить.

– Знаю, но…

– Но ничего, – отвечает он. – Мне было приятно это сделать.

Мой голос практически срывается на писк, когда я спрашиваю:

– Почему?

Зачем ему так стараться ради меня? Мужчине, который старше меня более чем на десять лет. Он мой сосед. Мой начальник. Он мне ничего не должен.

Он молчит. Я чувствую, что внутри него идет борьба. Наконец он дарит мне свой ответ, как что-то драгоценное, чем можно дорожить.

– Потому что мне хотелось. – Его глаза мерцают в темноте. – Я никогда не делаю то, чего не хочу, Салем. Я эгоистичный мужчина.

Мужчина. Он бросает это слово, как гранату, мягко напоминая мне, что, хотя мы и лежим в одной постели, ему тридцать один, а мне восемнадцать.

Он не ждет моего ответа и выключает свет на своей стороне кровати.

– Спокойной ночи, Салем.

– Спокойной ночи, – шепчу я.

Н-Нет! Нет! НЕТ! Я машу руками и ногами, сражаясь с противником, который кажется таким реальным.

– Салем, – пробивается сквозь весь этот ужас знакомый голос. – Салем. Я здесь. Ты в безопасности. Проснись, черт возьми!

Я чувствую на своем лице теплые руки, чувствую, как кто-то давит на меня всем своим весом.

– Не прикасайся ко мне! – ору я. – Остановись! – умоляю я прижимающееся ко мне тело. Я выбрасываю вперед руки, готовая защищаться ногтями. – Отстань от меня! Я твоя дочь! – рыдаю я, хотя знаю, что это не поможет, это никогда не помогает. – Остановись, я твоя дочь.