– Он для меня слишком молод. – Мама озвучивает мою мысль, но не знает, что за ней скрывается кое-что еще.

А именно то, что я не могу смириться с мыслью о ней и Тайере как паре, потому что он нравится мне, и не платонически из разряда «он мой босс».

Черт. Я влюблена в нашего соседа, которому, должно быть, уже за тридцать. Я влюблена, очень сильно, и у меня есть парень.

Мой желудок бурлит, и когда выпрыгивает мой тост, я вдруг понимаю, что не голодна. Но я знаю, что после пробежки нужно что-нибудь проглотить.

Достав из холодильника сливочное масло, я наношу его как можно более тонким слоем и морщусь от отвращения при виде тоста в моей руке. Мама замечает этот жест и хмурится.

– Тебе нехорошо, милая?

– Я в порядке. – Я заставляю себя откусить кусочек. Я не хочу, чтобы она заставляла меня сегодня остаться дома.

Джорджия доедает хлопья, выпивает из миски остатки молока и ополаскивает ее.

– Мне пора в больницу. – Она хватает меня и громко, драматично целует в макушку. – Люблю вас, ребята, – и целует маму в щеку.

Она хватает сумку и ключи от машины, выпархивает за дверь и исчезает.

Мама качает головой.

– Эта не девушка, а ураган. Всегда такой была.

Какой верный способ описать Джорджию! Дикий, непредсказуемый, немного драматичный ураган.

Иногда мне хочется взять с нее пример и научиться отпускать. Я знаю, что временами тревога меня захлестывает.

– Ты уверена, что с тобой все хорошо?

– Что? – Я резко возвращаюсь к реальности.

– Ты сама не своя, – объясняет она. – Ты в порядке?

– Д-да. Просто много мыслей, – заикаюсь я, доедаю тост и стряхиваю с платья крошки. Мама смотрит на пол, и я тихо смеюсь. Достаю из кладовки пылесос и убираю мусор.

– Это из-за Калеба? – спрашивает она, когда пылесос затихает.

Я почти выпаливаю нет, но понимаю, что она только что предоставила мне прекрасную возможность оправдать свое поведение.

– Это так, – легко, слишком легко лгу я. – Просто отстой, что он так скоро уезжает.

Она не напоминает мне, что я могла бы поехать с ним или поступить в колледж, который выбрала бы сама. Мы обе знаем, что от этих вариантов я уже отказалась. Она никогда не спрашивала меня почему, и я этому рада, потому что, если честно, я не знаю. Я лишь знаю, что сейчас я немного потеряна и не собираюсь искать себя таким образом.

Ее губы сочувственно опускаются, когда я возвращаю пылесос на место.

– Я знаю, что это паршиво, милая.

– Переживу, – бормочу я в надежде, что мы уйдем от этой темы. Это не значит, что я не буду скучать по Калебу, я буду, но я не знаю, буду ли я скучать по нему так сильно, как должна.

Она переносит миску Джорджии из раковины на сушилку.

– Если ты не возражаешь, езжай в магазин и открой его. Я подъеду через час или около того. – Ее плечи устало опускаются.

– Все в порядке? – с тревогой спрашиваю я.

Она вздыхает и проводит ладонью по лицу:

– Да.

Я ей не верю, но поскольку я и сама лгу, я позволяю ей хранить свои секреты.

С холодным кофе в руке я перехожу улицу к антикварной лавочке «Бурное прошлое», открываю дверь и переворачиваю табличку: «ОТКРЫТО». Я на ходу включаю свет и ставлю сумку за прилавок.

К счастью, ванильный кофе со льдом намного вкуснее моего тоста. Я устраиваюсь за прилавком и листаю журнал, оставленный там моей мамой. Предсказать, сколько будет в магазине покупателей в тот или иной день, невозможно. Иногда тебе некогда присесть, а иногда ты словно умер для целого мира. Моей маме повезло: ее магазинчик настолько популярен, что люди из города приезжают сюда в поисках уникальных вещей для своего дома.

Мой телефон вибрирует, приняв новое сообщение, и я хватаю его на случай, если это мама просит меня что-то сделать.

Это Лорен. Она улыбается, тянет вверх два пальца, ее глаза защищают микроскопические солнечные очки. Позади нее блестит океан. Она на неделю уехала в отпуск, скоро к ней присоединится и Калеб. Моя мама тоже говорила о том, что, возможно, мне следует куда-нибудь ненадолго съездить. Она видит, что все мои друзья разъезжаются в отпуск, и, по-моему, ее гложет чувство вины. Но я ей сказала, чтобы она об этом не беспокоилась. С деньгами туго, и я не хочу, чтобы она зря потратила доллары на легкомысленную поездку. Она эту тему оставила и больше не поднимала.

Я: «Надеюсь, вы там повеселитесь!»

Лорен: «Хочу, чтобы ты была здесь!»

Я: «Я тоже».

Я уверена, что на пляже было бы весело, но втайне я рада быть здесь. Дом – вот место, в котором я хочу находиться. Там, где мне нужно находиться. Кроме того, куда бы я ни поехала и что бы ни делала, кошмары настигнут меня везде.

– Рыбачь![1] – говорит Форрест, и я беру со стола еще одну карту и пялюсь на дикое количество карт в моих руках. Либо я не умею играть в эту игру, либо Форрест забыл правила, либо маленький дьявол жульничает.

Судя по его застенчивой ухмылке, верным является последний вариант.

В двери гремят ключи, Форрест бросает свои карты, и хотя их у него гораздо меньше, чем у меня, они рассыпаются в разные стороны.

– Папа! – Он бежит в холл, его ножки стучат по полу. Я беру его карты, добавляю их к своим и складываю все обратно в коробку.

– Эй, приятель, скучал по мне? – слышу я голос Тайера.

– Да! Ты принес мне пиццу?

– Она у меня в руках.

– Ты лучший папа на свете.

Форрест проносится через арку гостиной и мчится на кухню, сжимая в руках свою личную пиццу от Pizza Hut.

Я поднимаю с пола плед, складываю его и возвращаю на спинку дивана. Тайер прочищает горло и прислоняется к арке. Каштановые волосы спадают ему на лоб, и не ровными прядями, как пытались добиться многие мальчики, с которыми я ходила в школу. У него на голове сплошной беспорядок, и мне это нравится.

Я хватаюсь за грудь и притворно ахаю.

– А где моя пицца?

Он тихо посмеивается и потирает тыльную сторону ладони.

– Голубь украл.

– Чертовы почтовые голуби, – цокаю я языком, – им нельзя доверять.

– Что правда, то правда. – Непринужденно подыгрывая, он пожимает плечами. – Они работают на правительство.

Я вскидываю руки в притворном разочаровании.

– Надеюсь, голубю понравится моя пицца.

– Я спрошу его, если снова увижу.

– Его? – Я выгибаю бровь. – Откуда ты знаешь, что это была не голубка?

– Могла быть и голубка, – признает он и заходит в комнату. – Спасибо, что присмотрела за ним.

Я отмахиваюсь от его благодарности.

– Нет проблем. – Он достает бумажник, извлекает немного наличных и передает их мне. – Спасибо.

Он едва заметно кивает.

– Салем! – зовет с кухни Форрест. – Тебе обязательно идти домой?

Я бросаю взгляд на Тайера.

– Могу ненадолго задержаться, – шепчу я на случай, если Тайер захочет, чтобы я ушла. Я его пойму, если он предпочтет побыть со своим ребенком наедине.

Он пожимает плечами.

– Оставайся, если хочешь.

– Хорошо, – говорю я громче, чтобы Форрест меня услышал, – я останусь еще ненадолго.

Час спустя я обнаруживаю себя свернувшейся калачиком на диване Тайера с миской попкорна. Форрест сидит по одну сторону от меня и прижимается ко мне своим маленьким тельцем, Тайер по другую, стараясь соблюдать правило шести дюймов[2].

В телевизоре фильм Санта Клаус. Очевидно, Форрест обожает рождественские картины и с удовольствием смотрит их, несмотря на то, что сейчас июль.

– Папочка, – спрашивает он, хрустя попкорном, – как ты думаешь, я в списке непослушных мальчиков или хороших?

– Точно хороших, – кивает Тайер, – но это в любой момент может измениться. Вот почему тебе всегда следует вести себя наилучшим образом. Санта непрерывно за тобой наблюдает.