* * *
Это была Евгения де Монтихо, испанская аристократка, стройная, утонченная, немного рыжеватая, с лицом цвета чайной розы и голубыми глазами. У нее были красивые плечи, высокая грудь, длинные ресницы…
Когда Луи-Наполеон объявил о своем намерении вступить с ней в брак, это известие было принято парижанами с полным восторгом. Во всех салонах, на всех балах только и разговоров было, что о предстоящем браке и о достоинствах будущей императрицы.
Покойный отец девицы Монтихо в чине полковника артиллерии в 1814 году сражался за Францию. Покрытый ранами, он возвратился потом на родину, где несколько лет заседал в Сенате и пользовался большим уважением своих сограждан. Мать ее, Мария-Мануэла, происходила из благородной шотландской фамилии Киркпатриков (она была дочерью Виллема Киркпатрика, консула в испанском городе Малага, и Марии-Франсуазы де Гриверни).
Современники описывали Евгению следующим образом: «Блондинка, среднего роста, с чрезвычайно правильными чертами лица, ослепительной белизной и темно-голубыми глазами. С первого взгляда она не поражает своею красотою, но во всех ее движениях столько живости, в манерах – столько грации, что она невольно останавливает на себе взгляд каждого. Она обходительна, умна, любезна и очень начитана»173.
Считается, что они познакомились еще в 1848 году в Лондоне, но Луи-Наполеон до поры до времени держал свои чувства к Евгении в строгой тайне, и только в середине января 1853 года он объявил о своем намерении жениться на ней Жерому Бонапарту.
Кстати сказать, Луи-Наполеон однажды попытался дать с Евгенией волю рукам, но получил довольно резкий удар веером, напомнивший ему, что он имеет дело не с танцовщицей. Однако он решил, что добьется своего, и продолжил настойчивые ухаживания.
Евгения была знатного рода, что не мешало ее матери открыто заниматься поисками ей мужа, и от этого репутация девушки несколько пострадала. Надо отметить, что сама мадам де Монтихо «прожила довольно бурную жизнь, усеянную более или менее громкими романами»174.
В течение последовавших недель Луи-Наполеон несколько раз встречался с молодой испанкой. Та вела себя сдержанно, что только распалило его интерес. Однажды вечером он пригласил Евгению с матерью в свой замок Сен-Клу. После ужина он предложил дамам прогуляться по саду и подал руку девушке. Та обиженно сказала: «Монсеньор, здесь присутствует моя мать». И Луи-Наполеону «волей-неволей пришлось целый час таскать на буксире мамашу»175.
Политические события развивались весьма бурно, но это не помешало будущему императору продолжать желать Евгению все с той же страстью. Когда она уехала из Парижа, он вел с ней регулярную переписку, которая только обострила его чувства. Письма Евгении очаровали его своим содержанием и качеством. Но этому есть простое объяснение: писала письма не она сама, а… Проспер Мериме (было совершенно нормально, что бывший любовник матери и великий писатель решил помочь устроить жизнь ее дочери). Мать прекрасно понимала, что ей в руки попала редкая добыча. Однако сама Евгения вела себя сдержанно, поскольку любила другого: она уже несколько лет мечтала выйти замуж за соотечественника, маркиза д’Альканисеса, «но тот решил, что мадемуазель де Монтихо была для него не очень удачной партией»176.
В начале 1852 года будущая императрица поняла, что ее мечте не суждено было сбыться, поэтому она сделала все, чтобы Луи-Наполеон «попал в ее сети».
И он попал. Он понял, что, если он хочет обладать этой столь желанной и красивой девушкой, ему придется пойти на все. Испанка ясно дала понять, что ее не устроит роль обычной фаворитки. Однажды в Фонтенбло, проходя под окнами ее спальни, Луи-Наполеон увидел ее в окне и спросил шутливо у Евгении, как ему пройти в ее покои. Но она ответила, как отрезала: «Только через часовню, монсеньор!»
После церемонии коронации императора Наполеона III, состоявшейся 2 декабря 1852 года, остро встал вопрос о его женитьбе, ведь необходимо было думать об укреплении династии Бонапартов. Пошли разговоры о дочери бывшего короля Швеции. В качестве кандидаток упоминалась также принцесса Гогенлоэ, дочь сводной сестры английской королевы Виктории. Все это разбивало сердце мисс Говард, которая «уже видела себя императрицей в качестве компенсации за огромные деньги, выданные любовнику для реализации его замыслов»177. Чтобы успокоить недовольство любовницы, император подарил ей титул графини и дворец Шато-де-Борегар, расположенный в пяти километрах от Версаля, в котором она прожила до своей кончины, последовавшей в 1865 году.
Эндрю Дж. Роу и Светлана Ферлонг пишут:
«Гордая испанка сразу покорила Луи-Наполеона – это произошло на балу в Елисейском дворце <…> Но ему понадобилось четыре года, чтобы тот мимолетный порыв воплотился в полноценный и одобренный церковью брак. Правда, и выбирал супругу уже не президент республики, а император»178.
Эти же авторы отмечают:
«В Париже поговаривали, что Луи-Наполеон предлагал Евгении замужество, еще будучи президентом республики. Правда это или нет – сказать сложно. Однако реальных действий он тогда не предпринимал. Тем временем на большинстве официальных приемов 1849–1851 годов Евгения де Монтихо числилась в числе приглашенных – так она постоянно находилась на глазах у Луи-Наполеона. Была ли это тонкая игра? Да, конечно! Шанс стать императрицей Франции будоражил умы большинства незамужних светских красавиц того времени. Но нужно отдать должное – Евгения оставалась сама собой, это Наполеону III требовалось завоевать сердце испанки. Впрочем, многие очевидцы отмечали, что падкий на женскую красоту Луи быстро влюбился в Евгению де Монтихо и был готов просить ее руки»179.
Император сообщил своему другу, генералу Эмилю-Феликсу Флёри, о чувствах к Евгении.
– Ах, если бы вы знали, как сильно я ее люблю, – сказал он.
– Я это прекрасно вижу, – ответил Флёри, – тогда женитесь на ней…
– Я об этом и думаю, – признался монарх.
Потом он спросил у Евгении, свободно ли ее сердце? Девушка ловко ушла от прямого ответа: «Могу вас заверить, что я по-прежнему мадемуазель де Монтихо»180.
Официальное предложение о браке от имени императора передал невесте государственный министр Ашиль Фульд, один из ближайших к Луи-Наполеону политических деятелей, человек, помогавший ему делать государственный переворот.
Но когда двор официально обо всем узнал, все стали высказывать недовольство. Как обычно, самой язвительной была принцесса Матильда: «В мадемуазель де Монтихо можно влюбиться, – сказала она, – с ней можно переспать, но никак нельзя на ней жениться»181.
Но Евгения де Монтихо дала свое согласие, и гражданская церемония бракосочетания прошла 22 января 1853 года во дворце Тюильри.
В тот день все члены Сената, Законодательной палаты и Государственного совета были приглашены во дворец. Когда все собрались в тронной зале, Наполеон III, в полном мундире дивизионного генерала и в сопровождении Жерома Бонапарта и маршала Бернара-Пьера Маньяна, вошел в собрание и, поклонившись, встал на трибуне. Затем, развернув бумагу, он спокойно произнес речь, которая в тот же день была перепечатана во множестве экземпляров и расклеена на улицах Парижа. В ней, выразив сначала свое желание вступить в брак с девушкой, не принадлежащей к коронованным особам, он заявил:
– Итак, господа, я говорю Франции: «Я предпочел выбрать супругу, любимую и уважаемую мною, а не незнакомку, союз с которой мог бы мне доставить выгоды, сопряженные впрочем с жертвами. Не выказывая пренебрежения никому, я уступаю своей склонности, посоветовавшись с моим разумом. Так как я ставлю независимость сердца и семейное счастье выше династических интересов и расчетов самолюбия, то буду не менее свободен, не менее могуществен, чем прежде. Вскоре я отправлюсь в собор Парижской Богоматери, чтобы представить императрицу народу и войску. Доверенность, которую вы питаете ко мне, обеспечивает расположение ваше к выбранной мною супруге; и когда вы узнаете ее, господа, вы убедитесь, что и на этот раз мною руководило Провидение»182.
