В последних месяцах 1845 года бывший король Голландии, отец Луи-Наполеона, сильно занемог и, чувствуя приближение последних минут, пожелал проститься с сыном. С этой целью он отправил доверенное от себя лицо в Париж, чтобы ходатайствовать перед французским правительством о дозволении его сыну проститься с ним. С этой же целью принц, со своей стороны, отправил письмо к министру внутренних дел, но, получив в ответ, что освобождение его единственно зависит от милости короля, он решился обратиться непосредственно к Луи-Филиппу со следующим письмом:

«Государь! Не без особенного смущения осмеливаюсь просить у Вашего Величества, как благодеяния, позволения оставить на время Францию, в которой уже самое заточение мое достаточно вознаграждалось тем, что я дышал воздухом моего отечества. Но когда больной и полуживой отец мой из желания повидаться со мною, со свойственным ему достоинством, обратился о том к особам, известным преданностью к Вашему Величеству, я вменяю себе в священную обязанность сделать, с моей стороны, все, что только может благоприятствовать моему освобождению. Совет министров счел себя не в праве принять мое прошение о дозволении мне на время отправиться во Флоренцию, прошение, в котором я честным словом обязывался возвратиться узником по первому востребованию правительства. Итак, позвольте, государь, прибегнуть к чувству человеколюбия Вашего Величества и возобновить мою просьбу, повергая ее, государь, на ваше мудрое и великодушное благоусмотрение. Ваше Величество, я уверен, достойно обсудите поступок мой, заранее ручающийся в моей к вам признательности; примите в соображение одинокое положение моего отца и не оставьте без внимания его и моих собственных просьб. Я прошу, государь, Ваше Величество, принять выражение чувств моего глубокого к вам уважения»¹²².

Это письмо было написано 14 февраля 1846 года, но и оно было оставлено королем без внимания. Такое равнодушие к положению принца повергло последнего в совершенное отчаяние и заставило его решиться во что бы то ни стало бежать из крепости.

При этом тем более удивительно, что еще с 1843 года пленник получил разрешение на предоставление ему… любовницы. Дело в том, что три года пребывания без женщин испортили характер Луи-Наполеона. Чтобы поднять моральное состояние принца, администрация решила удовлетворить его просьбу.

И кто же была та, что согласилась добровольно выполнить эту странную миссию? Ее звали Элеонора Вержо. Она была дочерью Антуана Вержо и Марии-Луизы Камю. Она была прачкой, а принцу нужен был кто-то, кто смог бы позаботиться о его белье… Какое приятное совпадение! При помощи кюре Гама Луи-Наполеон добился, чтобы Элеонора занялась его рубашками! Позже, уже став императором Наполеоном III, он сделал этого доброго священнослужителя епископом. Как пишет историк Клод Дюфрен, «никогда до этого ни один прелат не получал митру за прекрасные глазки прачки. Вот уж, действительно, неисповедимы пути Господни…»¹²³

Итак, монотонная жизнь принца в заточении была скрашена присутствием красавицы Элеоноры. В стирке рубашек и заботе о его сердце она проявила себя такой прилежной… что дважды оказалась беременной.

Родились два мальчика: Эжен-Александр-Луи Бюр и Александр-Луи-Энрест Бюр. Они появились на свет соответственно 25 февраля 1843 года и 19 марта 1845 года. Чтобы избежать скандала, Элеонору оба раза тайно отправляли рожать в Париж.

Эта идиллия длилась до 1846 года. И, кстати, потом, уже став императором, Луи-Наполеон позаботился о своих сыновьях, возведя их в дворянские звания: старший стал графом д’Оркс, а младший – графом де Лабенн.

Но, несмотря на прилежание красавицы-прачки, Луи-Наполеона в заточении очень угнетало отсутствие свободы. Для этого деятельного, кипящего честолюбием человека нахождение в ограниченном пространстве было настоящей пыткой. Не имея больше сил терпеть, он принял решение в духе вечного заговорщика – бежать. И обстоятельства побега еще раз подчеркивают свойственную ему отвагу.

Благоприятный случай представился несмотря на то, что бдительный надзор за принцем не ослаблялся ни на минуту. В мае 1846 года была назначена переделка лестницы в здании, занимаемом знаменитым узником. Работа началась, и мастеровые ежедневно по нескольку раз входили в крепость и выходили обратно без всяких препятствий со стороны часовых. Накануне дня побега Шарль Телен, камердинер Луи-Наполеона, попросил позволения у коменданта отлучиться на следующий день за крепостные ворота. Ему разрешили, не увидев в этом ничего предосудительного.

Час бегства был назначен на 25 мая, на семь часов утра.

С рассветом заговорщики уже были на ногах, а вся крепость еще была погружена в глубокий сон. Луи-Наполеон переоделся в платье простого рабочего (в блузу и деревянные башмаки), сбрил усы и подвязал длинные черные волосы, так что узнать его стало довольно трудно.

В назначенный для бегства час принц с трубкой в зубах и с доской, скрывавшей его лицо, на плече сошел с лестницы и благополучно миновал две двери. Внизу он встретился лицом к лицу со сторожем, но к счастию успел закрыться доской и таким образом дошел до двора, удачно ей маневрируя. Проходя мимо караула, он нечаянно уронил свою трубку, но, нисколько не смутившись, наклонился и поднял ее. Все это время Шарль Телен не упускал ни одного случая, чтобы по возможности отвлекать от мнимого работника внимание часовых.

Солдаты на посту у калитки вроде бы удивились и несколько раз взглянули на Луи-Наполеона, однако же караульные часовые отперли дверь, и он очутился вне крепости.

За воротами крепости Телен немедленно настиг его, сел с ним в заранее приготовленный экипаж и благополучно вскоре достиг Сен-Кентена. Через город они пробрались пешком, а дальше сели в приготовленный Теленом почтовый экипаж и доехали до Валансьенна, где Луи-Наполеон сел в вагон железной дороги, имея с собой бельгийский паспорт, который, впрочем, у него нигде не спрашивали.

В четыре часа пополудни поезд железной дороги умчал бывшего узника крепости Гам в Брюссель. Оттуда он вскоре отправился в Остенде, где, сев на пароход, отплыл в Англию.

Между тем в крепости, чтобы хотя бы на время предупредить преследование полиции, верный доктор Конно положил в постель принца чучело и на вопросы коменданта отвечал, что тот только что принял ванну и поэтому нуждается в отдыхе. В семь вечера комендант отправился прямо к постели Луи-Наполеона, но едва наклонился, чтобы посмотреть ему в лицо, как невольный крик изумления и ужаса вырвался из груди верного слуги своего правительства.

Не теряя ни минуты, он по телеграфу сообщил обо всем случившемся в Париж. Тотчас же было назначено следствие, в результате которого суд присудил доктора Конно к трем месяцам заточения в крепости.

По приезде в Англию Луи-Наполеон, сгорая от нетерпения увидеть своего отца (Луи Бонапарт тогда жил в Ливорно), обратился с просьбой о паспорте для проезда в Италию к австрийскому посланнику в Лондоне, но получил отказ, так как исполнение подобной просьбы могло навлечь на Австрию неудовольствие французского правительства. Не больше успеха имели в своем ходатайстве за него и члены наполеоновской династии, обратившиеся к великому герцогу Тосканскому Леопольду. Эти причины ускорили смерть бывшего короля Голландии, которая и последовала 25 июля 1846 года.

А тем временем всеобщее разочарование во Франции нарастало. В характере и образе жизни короля Луи-Филиппа стали замечать все больше отрицательных черт, и все меньше – положительных. Его, как оказалось, весьма прозаическая натура, благодушие и мелочная забота о собственной выгоде становились все более заметными, и это сделало его объектом едких нападок и ядовитых карикатур.

Вопреки ожиданиям, Июльская революция 1830 года не привела к гражданскому миру в стране, а лишь открыла собой новый этап противоречий, то и дело принимавших форму республиканских, бонапартистских и роялистских восстаний и заговоров. Королю же приходилось бороться со всем этим старыми методами: с помощью пушек и репрессивных законов.