Между тем в казармы, занимаемые настоящим 42 пехотным полком, торопливо прибежал лейтенант того же полка Аладениз, принявший сторону заговорщиков, и он отдал приказ собрать гренадеров и вольтижеров. Едва две роты были построены, как появился Луи-Наполеон в сопровождении многочисленной свиты и прочел следующую прокламацию119:
Солдаты!
Назначение Франции повелевать, а она повинуется. Вы – избранная часть народа, а с вами обходятся, как с негодным стадом. Вы созданы для того, чтобы защищать честь Франции, а вас заставляют действовать против своих братьев. Повелители ваши хотят унизить благородное призвание солдата. Вы обесславлены… и куда девались орлы Арколе, Аустерлица и Йены? Вот эти орлы! Я вам их принес, возьмите их; они вам доставят славу, честь, богатство, и, что дороже всего, признательность и уважение ваших соотечественников.
Солдаты! Приветственные крики ваши во время появления моего в Страсбурге не исчезли из моей памяти. Я не забыл сожаление, которое вы изъявили мне при моей неудаче. Между мною и вами существуют неразрывные узы, у нас одни и те же предметы ненависти и любви, одни и те же интересы, одни и те же враги.
Солдаты! Великая тень Наполеона говорит с вами моим голосом. Спешите, пока эта тень переезжает океан, изгнать изменников и притеснителей; покажите ей, при ее появлении, что вы достойные сыны Великой армии и что приняли эти священные эмблемы, заставившие в течение сорока лет трепетать врагов Франции, в числе которых были и нынешние правители ваши.
Солдаты! К оружию! Да здравствует Франция!»
Затем, как и в Страсбурге, опять последовало объявление о низвержении в Париже Луи-Филиппа, а также приглашение провозгласить племянника императором и идти с ним на столицу. Но на этот раз Луи-Наполеон был красноречивее и пообещал солдатам повышения и ордена.
И на этот раз, на беду Луи-Наполеона, один из гренадеров успел дать знать обо всем случившемся своему капитану Пюижеллье, который не замедлил явиться, но тотчас же был окружен и объявлен пленником. Но он продолжал сопротивляться.
– Капитан, – уговаривали его, – здесь принц Луи-Наполеон, будьте с нами, и ваша карьера обеспечена.
– Вас обманывают! – кричал капитан Пюижеллье в ответ. – Знайте, что вас прельщают на измену!
Голос его был заглушен кликами: «Да здравствует принц Наполеон!»
– И где же он? – спросил изумленный капитан, и в ответ на это перед ним появился невысокий человек, который торжественно произнес:
– Капитан, вот я! Я принц Луи-Наполеон, будьте с нами, и вы получите все, что хотите.
– Принц вы или нет, – прервал его капитан, – я вас не знаю. Я вижу в вас только заговорщика…
И он продолжил бороться, чтобы высвободиться от задерживавших его и преграждавших дорогу к казармам.
Наконец унтер-офицеры подоспели на помощь капитану и помогли ему освободиться от заговорщиков. Капитан отдал приказание задержать «этого авантюриста, этого бунтовщика». Солдаты колебались. Заговорщики отступили, но вслед за тем снова сомкнутым строем с Бонапартом во главе двинулись на отряд капитана Пюижеллье. Капитан предупредил, что будет стрелять, увещевая заговорщиков удалиться. Вместо ответа, когда он обернулся к своему войску, раздался выстрел пистолета, который Луи-Наполеон держал в руках, и пуля ударила в щеку одного гренадера. Этот выстрел стал сигналом к схватке, и малочисленная толпа заговорщиков была немедленно отброшена вон из казарм.
Видя безуспешность своего вторичного покушения ворваться в казармы, приверженцы Луи-Наполеона мгновенно рассеялись по городу, раздавая прокламации народу и пытаясь захватить верхнюю его часть. Эта прокламация к народу была написана в резких выражениях, и заканчивалась она такими словами: «Французы! Я вижу перед собой блистательную будущность отечества. Я чувствую за собой тень императора, побуждающего меня идти вперед; я остановлюсь только тогда, когда возьму в руки Аустерлицкий меч, восстановлю орлы на знаменах и народ – в правах его»120. А еще там говорилось, что прах великого императора должен возвратиться только в обновленную Францию, что слава и свобода должны окружать гробницу Наполеона, а изменники отечеству должны исчезнуть.
Но и это воззвание не имело большого успеха.
Убедившись в бесполезности дальнейшего сопротивления, заговорщики, встретив вместо народного энтузиазма только отряд гарнизона, вышедшего из казарм, разбежались.
Принц Луи-Наполеон бежал вслед за Персиньи и несколькими другими сообщниками к морю, чтобы поспеть ранее погони на пароход, на котором они приплыли из Англии. Подоспевший гарнизон предупредил и севших в лодку, и еще оставшихся на берегу, что по ним будут стрелять. И действительно, одного убили, а другого ранили.
К несчастью для Луи-Наполеона, лодка опрокинулась. Один из сидевших в ней утонул, другие попали на грязный морской берег, в том числе и племянник Великого Наполеона. Их подобрали и повели как пленников по городу, а потом таможенники захватили и пароход, на котором было найдено около полумиллиона франков и 1000 ружей.
А потом заговорщики были преданы суду палаты пэров.
Перед судом пэров Луи-Наполеон защищался со свойственной ему твердостью и уверенностью в правоте своих притязаний. Его спросили:
– Какова ваша профессия?
– Французский принц в изгнании, – последовал ответ.
– Кто ваши сообщники?
– Вся Франция!
И так далее, и все в таком же духе.
В числе защитников Луи-Наполеона выступили Пьер-Антуан Беррье и Жюль Фавр.
Пэры, чрезвычайно суровые к обыкновенным революционерам, весьма снисходительно отнеслись к Луи-Наполеону и его сторонникам и приговорили неугомонного принца к не существовавшему во французском кодексе наказанию, а именно к пожизненному тюремному заключению без ограничения прав.
После этого Луи-Наполеон был отправлен в крепость Гам, что в Пикардии, на самой границе с Бельгией.
Пребывание в крепости Гам. Побег
Принца проводили в заключение негодование, а также насмешки всей Франции и едва ли не всей Европы.
9 октября 1840 года 32-летний Луи-Наполеон прибыл в Гам. Вместе с ним в крепости Гам были заключены генерал Шарль де Монтолон, в свое время находившийся с Наполеоном I на острове Святой Елены, и доктор Конно. Шарль Телен, камердинер принца, добровольно поселился в крепости – единственно из привязанности к своему господину.
Крепость караулили 400 человек, из которых 60 составляли ежедневный караул, распределенный внутри и вне крепости. Кроме того, у двери тюрьмы было три сторожа, из которых два постоянно находились на часах. Впрочем, пребывание принца в крепости было облегчено всевозможными средствами. Если июльское правительство и наделало много ошибок, то ни в каком случае нельзя сказать, чтобы оно было жестоко к своим врагам. Во все время своего заключения Луи-Наполеон мог свободно принимать многочисленных посетителей, и к нему являлись главные начальники республиканских партий и его друзья. Также он получил позволение оставить при себе своего верного доктора Конно.
В Гаме принц снова обратился к литературным занятиям. Первое сочинение, вышедшее из-под его пера в крепости, называлось Fragments historiques («Исторические отрывки»), и это сочинение имело большой успех и приобрело много сочувствия к автору.
Принца содержали очень хорошо, но он, разумеется, рвался на свободу. Король предлагал ему полную свободу, если он откажется от всех своих притязаний, но принц не захотел продать ни за какую свободу то, что считал своим неотъемлемым правом, а это было обладание французским престолом.
В крепости молодому человеку жилось относительно комфортно, питание было сносным, хотя охраняли его довольно бдительно, поскольку опасались побега. Между тем, годы проходили, и Луи-Наполеон начал уже терять надежду на освобождение, тем более что когда в 1844 году, по случаю своего путешествия в Англию, Луи-Филипп даровал прощение многим государственным преступникам, принц и на этот раз не получил свободы. В числе тех, кто попал под этот милостивый манифест, был доктор Конно, но он добровольно остался в крепости, получив право, подобно Телену, выходить за крепостные ворота. Положение принца с часу на час становилось невыносимее. Не видя ничего утешительного для себя в будущем, он предался отчаянию. «Я задыхаюсь, – писал он одному из своих друзей, – годы проходят в безвыходном однообразии, и только в себе самом нахожу я силы сопротивляться этой удушливой атмосфере, меня окружающей. Однако же надежда на лучшее будущее меня не оставляет, и я думаю еще вас увидеть, лично отблагодарить за вашу дружбу и засвидетельствовать мою глубокую к вам признательность»121.
