Добившись, однако, в начале 30-х годов некоторого умиротворения страны, Луи-Филипп решился на проведение либеральных реформ: были приняты законы о выборности муниципалитетов, о национальной гвардии и о новой системе выборов в Палату депутатов. Последний закон вдвое снижал избирательный ценз и существенно увеличивал круг граждан, обладавших избирательным правом. На дальнейшее же расширение избирательных прав король шел с большой неохотой. Ему не по вкусу была настоящая конституционная монархия с истинным народным представительством. Все внимание правительства было обращено на денежную аристократию, с которой Луи-Филипп был тесно связан еще до революции: на высших чиновников, банкиров, крупных торговцев и промышленников, для которых создавались самые благоприятные условия в политике и бизнесе. В жертву этим «денежным мешкам» постоянно приносились интересы многочисленных низших классов.
Но по мере того, как увеличивался разрыв между самыми богатыми и самыми бедными, в стране росло социальное напряжение. Даже экономический подъем, который Франция пережила в начале 40-х годов, не укрепил режим.
В Палате депутатов все чаще стало звучать требование распространить избирательное право на всех налогоплательщиков. Но король упорно отвергал даже мысль о подобных политических изменениях. Эти настроения в Луи-Филиппе поддерживал самый влиятельный министр последних семи лет его царствования – Франсуа Гизо, знаменитый историк и член Парижской академии наук, ставший в 1847 году во главе правительства. На все требования Палаты депутатов продолжить снижение избирательного ценза Гизо отвечал отказом. Слишком уверенный в прочности своего положения, он просмотрел момент, когда надо было пойти на уступки. Это сделало падение режима неизбежным.
Политическому кризису Июльской монархии предшествовал острый экономический кризис, разразившийся в начале 1847 года. Начались массовые банкротства, увольнения и рост безработицы. Недовольство народа росло. В качестве единственного выхода из кризиса всем виделось расширение избирательных прав. Летом 1847 года зародилась так называемая «банкетная кампания»: чтобы пропагандировать реформы, прежде всего избирательного права, и при этом обойти строгие запреты союзов и собраний, сначала в Париже, а затем и в крупных провинциальных городах стали организовываться званые обеды. В произносившихся на них речах громко говорили о реформах и резко критиковали правительство. В общей сложности состоялось около пятидесяти таких банкетов.
21 февраля 1848 года разъяренный Гизо запретил очередной такой банкет, назначенный в Париже. Это незначительное вроде бы событие и послужило толчком к началу революции.
День 22 февраля еще прошел без происшествий, но к вечеру в городе стали собираться толпы народа, под пение «Марсельезы» было построено несколько баррикад.
23 февраля, вопреки ожиданиям властей, оказалось, что волнения усиливаются. Крики «Долой Гизо!» и «Да здравствуют реформы!» становились все громче, и в толпах народа появились первые вооруженные люди. Встревоженное правительство призвало на помощь национальную гвардию. Однако она собиралась неохотно. Более того, в разных местах стали заметны демонстрации, в которых национальные гвардейцы принимали участие вместе с народом. Настроение гвардии открыло глаза королю. В тот же день он принял отставку Франсуа Гизо.
Известие об этом было встречено с полным восторгом. Толпы народа продолжали оставаться на улицах, но настроение парижан изменилось – вместо грозных восклицаний слышались веселые говор и смех. Но тут случилось непредвиденное – поздно вечером толпа народа сгрудилась перед зданием Министерства иностранных дел. Находившийся здесь караул линейной пехоты открыл огонь по собравшимся. Кто приказал стрелять, так и осталось неизвестным, но этот инцидент решил судьбу Луи-Филиппа. Трупы убитых положили на повозки и повезли по улицам, разъяренная толпа с криками и ругательствами следовала за ними. Раздавались возгласы: «К оружию!» С колокольни Сен-Жермен-де-Пре понеслись звуки набата. В одно мгновение улицы перегородили баррикады (общее их число достигало полутора тысяч).
Утром 24 февраля напуганный Луи-Филипп объявил о согласии выполнить требования повстанцев. Он даже согласился распустить Палату депутатов и произвести избирательную реформу. Но эти меры уже не могли удовлетворить народ. Восставшие взяли штурмом Пале-Руаяль. Король сел на коня и в сопровождении сыновей проехал по рядам войск, защищавших Тюильри. Повсюду он встречал глухую враждебность: солдаты на его приветствия отвечали молчанием, а национальная гвардия встретила его криками: «Даешь реформы!».
Смущенный король не смог произнести ни одного слова, способного возбудить в них чувство преданности и верности своему долгу. По сути, он недооценил серьезность ситуации и упустил время для поиска компромисса с оппозицией. В результате он возвратился во дворец печальный, взволнованный и упавший духом.
Журналист Эмиль Жирарден первым посоветовал королю отречься от престола. Некоторое время Луи-Филипп колебался, но вскоре и другие обратились к нему с той же просьбой. Король взял перо и тут же написал акт об отречении в пользу своего внука Луи-Филиппа-Альбера Орлеанского (сына его старшего сына Фердинанда). Затем он переоделся в гражданскую одежду и вышел с пакетом под мышкой в сопровождении королевы и внуков на площадь. Он сказал окружавшим его:
– Я отрекся, господа, я вас покидаю…124
Эскадрон кирасир окружил его и положил, во что бы то ни стало, доставить его sain et sauf (в целости и сохранности) в Сен-Клу. Потом нашли какой-то фиакр в одну лошадь, уже заготовленный заранее, посадили туда короля, королеву и двух их внуков и помчались что есть мочи. Народ кричал «Браво!» при известии об отречении короля, но на выезде из столицы их чуть-чуть не схватили.
Уже в Сен-Клу Луи-Филипп спросил:
– Правильно ли я сделал, господа, скажите мне?125
На это отряд, столпившийся около него, ответил криками: «Да здравствует король!»
А один гвардеец заметил, что, если бы правительство было немного полиберальней, ничего бы этого не случилось. Тогда королева, заливаясь слезами и положив руки на плечи мужа, стоявшего печально с опущенной головой, сказала:
– Я вам говорю, господа, что это лучший человек на свете. Он всегда хотел добра своей родине, но оппозиция и иностранцы поклялись в его гибели126.
Потом, обращаясь к отряду, тронутому этой сценой, королева прибавила:
– Я никогда вас не забуду, господа, никогда не забуду, что вы для нас сделали127.
Понятно, что надежда сохранить трон для Орлеанского дома с помощью отречения не оправдалась. В Париже была провозглашена республика и с одобрения Палаты депутатов создано Временное правительство. Луи-Филипп вначале отправился в Дрё, а 3 марта 1848 года с согласия английского правительства отплыл из Гавра в Англию. Туда же скрылся и Гизо.
* * *
Луи-Наполеон находился в это время в Лондоне. Едва слух о неожиданной катастрофе, совершившейся в Париже, достиг Англии, принц немедленно прибыл в столицу новой республики и поспешил уведомить об этом новое правительство.
28 февраля 1848 года он написал:
«Милостивые государи! Теперь, когда парижане основали новый образ правления, я прибыл из изгнания, чтобы стать под знамя республики, вами провозглашенной. Питая одну патриотическую цель – служить своему отечеству, я объявляю о моем приезде членам Временного правительства и спешу их уверить в моей преданности народному делу, равно как и в глубоком уважении к ним самим. Примите, господа, уверение в этих чувствах»128.
Ответом на это письмо было предложение принцу… на время удалиться из Парижа. Временное правительство опасалось, что пребывание члена наполеоновской династии в Париже может изменить новый порядок вещей. Принц не противился и немедленно снова удалился в Лондон.
Однако очень скоро Временное правительство убедилось, что гораздо легче захватить власть, нежели удержать ее на долгое время.
