В какой-то момент я услышала странные звуки. Я не испугалась, потому что даже если это были подкроватные монстры, я была бы ни против, если бы они меня съели. Но тут же я поняла, что это Чмоня скребется в закрытую дверь моей спальни. Она гавкнула пару раз, словно называя пароль и я ее впустила. Уже настало время с ней гулять. Так что я умылась, прицепила поводок к ошейнику Чмони и, обувшись, вышла на улицу.

Мы не стали по старому обыкновению маячить около дворов, а сразу пошли на аллею. Гулять здесь было не так приятно, как весной. Пух с тополей все летел и летел, ветер подбрасывал и кружил его так, что мне постоянно хотелось чесать нос. Чмоня тоже то и дело останавливалась и чихала. Я не ждала ее и шла прямо. Казалось, что если я остановлюсь, то мне не хватит сил снова двинуться в путь. Я сосредоточилась на каждом шаге и на каждом вдохе только чтобы мысли угомонились и перестали возникать в голове, толкая одна другую и будто состязаясь в том, от какой мне станет больнее.

Чмоня тормозила все больше и уже останавливалась каждые пару метров. Я дергала поводок, но в ответ Чмоня только рычала на меня. Мне это надоело, и я отсоединила поводок.

— Давай, вперед! — скомандовала я.

Чмоня сначала недоверчиво покрутилась у моих ног, а когда я пошла, она увязалась следом. Уже через полминуты она осмелела настолько, что отбегала от меня на несколько метров. Вначале я следила за ней, но потом мне это наскучило, и я просто шла.

Я то начинала плакать, то мне удавалось отвлечься, но глаза постоянно были на мокром месте. Я шла быстро, Чмоня едва за мной поспевала. Дурацкий тополиный пух залезал в нос и в глаза. Да я такими темпами с ума сойду или протру в носу дырку. Осмотревшись в поисках места, где пуха поменьше, я перешла на тропинку, которая была ближе к проезжей части. Подозвав Чмоню и убедившись, что она следует за мной, я пошла дальше.

Мимо нас прошел белый лабрадор. Его хозяйка, девочка с короткими темно-каштановыми волосами, завязанными в низкий хвост, помахала мне. Я заставила себя улыбнуться и тоже помахать ей. Мы часто видимся, когда выгуливаем собак. Почти что лучшие подруги.

Через секунду я пожалела, что улыбнулась ей. Девочка восприняла это, как повод начать разговор.

— Привет! — сказала она. — Ты сегодня одна гуляешь?

Одна? Каждый раз, когда мы с этой девочкой виделись, я была одна. Почему она спрашивает?

— В смысле? — нахмурилась я.

— Ну, твоя чихуашка обычно так громко гавкает, что мой Помпон, как только ее видит, тянет меня в другую сторону.

Девочка улыбнулась. Увидев, что я до сих пор не понимаю, она добавила:

— А ты сегодня сама, без нее.

— Нет. Вон она.

Я махнула рукой за себя. Девочка внимательно посмотрела мне за спину.

— Не вижу, — сказала она, но я уже сама поняла, что что-то не так.

На белого лабрадора Чмоня всегда так активно реагировала, что этого невозможно было не заметить. А сейчас она молчала. Невообразимо.

Осознав, что Чмоня исчезла, я стала смотреть во все стороны, крутиться на месте и звать ее. Чмони нигде не было.

— А то не она? — осторожно спросила девочка.

Я посмотрела туда, куда она указывала. На проезжую часть. И да, я увидела Чмоню — крохотное светлое пятнышко на гладком темно-сером асфальте. Чмоня бодренько семенила по дороге, задрав хвостик.

Не успев подумать, я бросилась на дорогу. Чмоня убежала уже далеко. Я пообещала себе, что больше не отпущу ее с поводка, даже если она будет так же вредничать, как сегодня.

— Чмоня! — крикнула я.

Она меня не слушала. Мы практически перебежали дорогу, как я услышала жуткий звук, с которым покрышки стираются об асфальт. Потом был мощный удар, который пришелся мне в бок. Чмоня исчезла из поля зрения. Я почувствовала, что лечу. Целую секунду я ничего не ощущала — ни земли под ногами, ни боли. А потом ощущения накатили все и сразу. Где-то был крик, звук автомобильной сирены. Но более всего я ощутила боль, с какой мое тело проехалось по асфальту, будто по терке. Последним, что я помнила, был глухой звук, с каким моя голова стукнулась об асфальт. Потом я потеряла сознание.

Когда я очнулась, все снова началось с чувств. Первым делом я ощутила, как в глаза бьет свет. Это было так странно. Уже вечер, откуда такой яркий свет?

Затем меня отвлекло другое, еще более странное ощущение. Ноги чувствовались по-разному. Одна — как обычно, а вторая была тяжеленной и одновременно будто бы парила в невесомости. Мне захотелось до нее дотронуться, но я смутно понимала, что лучше этого не делать. Еще хотелось пить, язык вяло шарил по иссушенному небу.

Когда я открыла глаза, свет ударил с новой силой. Какой яркий. Такой только в морге бывает, еще и этот запах…

В морге⁈

Я дернулась, о чем сильно пожалела. Тяжело-невесомая нога отдала сильной болью, а голова, которая ощущалась также неудобно, заболела с новой силой. Доселе я даже не замечала, что она болит. Но это даже хорошо. Раз болит — значит я еще жива.

Я заморгала, не очень быстро, и потому очертания помещения обрисовывались постепенно. Белые простыни, яркий свет из окна, занавешенного старыми, кружевными занавесками, стены, на половину голубые, на половину в побелке. Помещение действительно напоминало морг, но им не являлось. Я лежала в больнице.

Хотелось покрутить головой, чтобы увидеть хоть что-то кроме яркого света. Но остатки боли с предыдущей попытки еще пульсировали где-то в области макушки и потому я решила пока не шевелиться.

Наверное, я снова заснула, потому что в следующий раз, когда я посмотрела на свет, он стал другим. Немного желтее, и лился будто бы под другим углом.

В это пробуждение я чувствовала себя получше. Я попробовала покрутить головой. Она снова отозвалась болью, но если двигаться медленно, то боль не накатывала. Только в одном месте, где-то между лбом и левым виском, пульсация не отступала.

Я не знала, сколько так пролежала, часы я не видела, а собственный счет времени у меня исказился. Может, через несколько минут, а может через полчаса в палату заглянула медсестра. Если бы не белый халат, я бы подумала, что она ангел, который сопроводит меня в Рай. Или в Ад. У нее были красивые светлые волосы, похожие на те, которые рисуют принцессам в детских книжках.

Медсестра хотела тут же и уйти, но, заметив, что я смотрю на нее в ответ, она улыбнулась и вошла в комнату.

— Доброе утро, — сказала она.

— Доброе утро, — вторила я, а затем в меру своих сил повысила голос. — Утро? Уже утро?

Медсестра улыбнулась пошире.

— Ну, если придираться, то уже день.

Я замолчала, откинув голову на подушку. Ну как откинув, скорее повернув ее обратно градусов на десять.

— Что со мной? — спросила я.

На самом деле я помнила, что случилось. Чмоня, машина, очень твердый асфальт. Будто догадавшись, о чем я думаю, и что разъяснения мне не нужны, медсестра просто кивнула на мою ногу.

Я приподнялась на локтях. Смутно, но я понимала, что с ногой что-то не так. Но к тому, чтобы увидеть ее в гипсе, я готова не была. Похоже, я издала какой-то звук, или выражение лица стало красноречивым, но медсестра заговорила обеспокоенным тоном:

— Не переживай. Уже все хорошо Перелом закрытый.

— Перелом?

Медсестра сочла этот вопрос за риторический и не стала отвечать. Я прикоснулась к гипсу. Мокрый. Не решаясь задавать вопросы, я молчала. Медсестра не уходила — знала, что мне хочется расспросить ее обо всем. А пока мне нужно немного времент, чтобы привыкнуть к зрелищу, которое теперь представляла моя левая нога.

— И сколько мне так? — спросила я.

— Ну, недели три минимум.

— Три недели⁈ — воскликнула я, уже не переживая о том, как на это отреагирует моя голова. — Но у меня защита диплома через две! А его еще надо доделать!!

— Да защитишь ты свой диплом, — сказала медсестра, прикоснувшись к моему плечу. — Ты же не левой пяткой его делаешь?