Она стояла, облокотившись о перила. В одной руке она держала сигарету, к которой, вероятно, еще ни разу не притронулась, а второй — телефон. Апрельский, по-настоящему теплый ветер взъерошил ее волосы. Они были длинными, неестественно светлыми, с темными корнями, и волнистыми, будто она укладывала их не один час. Вероятно, так оно и было. Я раньше удивлялась тому, как она успевает с утра навести марафет. А потом поняла, что если не ходишь на первые пары, то можно успевать даже завтракать перед учебой.

Мои волосы тоже были длинными, но черными. Я их никогда не укладывала и не красила. Выглядела я обыкновенно, но меня это более чем устраивало.

Она заметила меня и помахала рукой. Я сперва оглянулась. Может, она зовет кого-то, кто стоит у меня за спиной? Но там никого не было. Она закончила разговор и спрятала телефон в задний карман джинсов. Я не обольщалась, думая, что она сделала это ради меня. Вероятно, разговор изжил себя и только после этого она решила, что ей будет приятна моя компания. Она снова махнула мне рукой. Я сжала ремень сумки, которая висела на плече, и нетвердым шагом пошла к крыльцу, где в тени боковой стены учебного корпуса стояла она.

— Привет, Ксюша!

Ого, она помнит мое имя. Приятно. Я думала, что после вчерашнего она и свое имя позабудет. Но она выглядела свежо, если не сказать замечательно, и я подумала, не врут ли все те, кто говорит, что алкоголь — зло?

Вчера было воскресенье, а по воскресеньям я редко вылажу из дому. Как и в остальные дни недели. Разумеется, если речь не идет о парах в университете.

В общем, мне позвонила одна моя подруга… Ну как подруга. Девочка, с которой мы созванивались, когда она забывала, что задали на семинар.

Подруга у меня за всю жизнь была всего одна, но она уехала из нашего города, когда поступила в университет. Мы пытались общаться, но поддерживать отношения на расстояние слишком тяжело. Да и я не лучший собеседник. Раньше мне казалось, что мои мысли не достаточно интересные, чтобы их озвучивать. Потом я пыталась бороться с этим — говорила все, что лезло в голову. Это подарило мне кучу неловких моментов, когда краснело лицо и, наверное, скальп тоже. Но зато в какой-то момент я поняла, что мне больше не страшно разговаривать с людьми, которых я плохо знаю. И стало полегче.

До пятого класса я особо ни с кем не общалась. Я была той самой девочкой, которая на переменах в одиночестве ходит по коридорам, словно приведение, и рассматривает школьные стенгазеты, которые интересуют только тех, кто их делал. Я смотрела в глаза людей на фотографиях в стенгазетах, потому что боялась смотреть в глаза живых людей.

Короче, мне позвонила Вика и сказала, что ждет на какой-то там улице через час. Я посмотрела на часы. Было девять вечера.

— Через час? — спросила я. — Ты же знаешь меня, я в такое время уже десятый сон вижу.

Она меня не знала.

— Давай, Ксюш! У нас тут просто одна девочка сказала, что не сможет прийти, а столик уже забронирован… На троих слишком дорого получится.

Затем из трубки раздалось приглушенное айканье. Вероятно, Вика обожгла палец плойкой. Приглашение было не самым лестным, я могла его проигнорировать.

— Так ты приедешь?

— Да.

Уже через полтора часа я сидела за тем самым столиком, который находился в ночном клубе. Насколько я знала, это было приличное заведение, но это не значило, что я хотела сюда попасть. Компанию мне составляли Вика, незнакома девочка, имя которой я уже не вспомню, и она.

Адель.

Я не была с ней знакома лично, но знала ее в лицо, потому что все, кто учился в пятом корпусе, знали ее. Адель была красивой, ухоженной, с дорогими вещами и звонким смехом, который слышался, казалось, сразу на всех этажах. Возле нее всегда собиралась компания, так что я удивилась, увидев ее утром в одиночестве.

Долго разглядывать Адель мне не пришлось. Она умотала через секунду после того, как Вика нас представила друг другу. Через две секунды я больше не могла различить в толпе танцующих ее красное платье с вырезом-сердечком. Я даже подумала, что этим вечером мы больше не увидимся, но ошибалась.

— Что с тобой, Ксюш?

Я подняла голову на звук. Уши закладывало от басов и, хотя я не пила, к горлу то и дело подкатывала тошнота. Ко мне обращалась Вика. Она выглядела вполне себе счастливо, и я не хотела ей говорить, что чувствую на самом деле, чтобы она не расстраивалась. Притащить меня сюда было ее идеей, так что она будет чувствовать себя виноватой, если я буду и дальше сидеть с кислой рожей.

Мне было некомфортно. Не только из-за музыки. Стоило одеться по-другому. Мне было жарко, да и в целом надевать свитер и джинсы в ночной клуб — не самое разумное решение. Я чувствовала себя белой вороной, в плохом смысле этого выражения.

Вика обеспокоенно смотрела на меня.

— Ничего… — сказала я. — Все хорошо.

— Может, выпьешь?

Я так активно замахала руками, что сидящая рядом со мной незнакомая девочка (для краткости буду говорить Анонимка) дернулась от неожиданности.

— Ладно, — сказала Вика и поставила стакан с неестественно яркой жидкостью на стол.

То, что я не пила, не было какой-то принципиальной позицией, я не была поборницей морали и не имела четкого мнения на счет веры. Просто вкус алкоголя мне не нравился. Зачем по доброй воли пить что-то горькое, если жизнь и так не сахар?

Так прошел ближайший час. Вика и Анонимка то приходили, то уходили, делая жалкие попытки подбодрить меня и вывести со стола. Я отнекивалась и, чтобы мое сонное состояние не вызывало вопросов, говорила, что плохо себя чувствую. Разумеется, больше никто ко мне не подходил. Если бы я была мужчиной, то я тоже к себе не подошла бы, какой загадочной не казалась бы моя отрешенность.

В какой-то момент мне захотелось в туалет. Я встала и пошла, двигаясь вдоль стеночки. Правда, это не спасло меня от нескольких случайных ударов локтями от танцующих.

Спасительная прохлада дамской комнаты окутала меня, едва я туда вошла. Я глубоко вдохнула, чувствуя себя уставшей, словно это я так самозабвенно танцевала, что не замечала кого и куда бью локтем.

Я подошла к раковине и, опершись о нее руками, посмотрела в зеркало. Хотелось умыться, но это было бы странно, так что я не решилась. В зеркале отражался узкий коридорчик, который был наполнен самыми разными дамами. Они вертелись у зеркала, и вряд ли хоть одной из них пришла в голову мысль умыться. Не зря же они так старались над макияжем, чтобы уничтожить его в разгар вечера.

Подергав ручки, я обнаружила, что все кабинки заняты. Но долго стоять без дела мне не пришлось. Через несколько секунд после того, как музыка, льющаяся из общего зала, сменилась, из одной кабинки показалась Вика. Несколько прядок ее коротких каштановых волос прилипли к лицу, которое выражало одновременно и озабоченность, и радость. Когда она заметила меня, радость вытеснила остальные эмоции.

— Ксюша!

Вика почему-то не высовывалась из кабинки. Она поманила меня рукой, и я подошла.

— Что? — спросила я.

— Покарауль Адель вместо меня!

Увидев, что я не спешу соглашаться, Вика добавила:

— Это моя любимая песня! Я не могу ее провести здесь!

Я зашла в кабинку, чтобы понять, зачем караулить Адель. Вика расценила это как согласие остаться. Она выскочила из уборной, и я ее не видела, хотя к тому времени, как я сама вышла из туалета, сменилась не одна песня.

Адель представляла собой занимательное зрелище. Даже учитывая то, что ее положение было плачевным и она согнулась над унитазом под таким углом, при котором ни один другой человек не может выглядеть хорошо, мне захотелось обучиться лепке и создать по ее образцу статую.

Она подняла на меня голову.

— Вика… Ой…

В следующий момент она снова склонилась над унитазом, и я услышала не самый приятный звук. Теперь понятно почему ее надо караулить.