— Ксюша, — тихо сказала Адель. — Я думала, что слова «только не выставляй», значат «ты обязана это сделать».

— Что? — спросила я, сморщившись.

Адель не ответила, но суть ее слов вскоре дошла до меня. Что же, хоть одно объяснение, пусть и такое жалкое, я получила.

— Ксюша… Кошмар! Прости меня! Я не думала, что это настолько тебе не понравится. А Чмоня…

Я пресекла ее речь движением руки. Хоть я и сама явилась за разъяснениями, больше ничего слышать не хотелось.

— Больше ничего не говори мне. Никогда! Слышишь?

Адель не шевелилась. Я смотрела на нее со злобой, а она на меня затравленно, будто это ее я бесконечное количество раз недослышала и недопоняла.

— Адель! — закричала я. — Ты меня слышишь⁈ Хоть раз? Кивни, если да!

Она медленно кивнула. Тогда я, будто бы получив разрешение, бросилась к двери. Наспех обувшись, я вылетела из ее дома. Она не бросилась следом. К счастью. Слезы снова полились, и я быстрым шагом, крепко обнимая себя руками, пошла к автобусной остановке.

На следующий день я проснулась с такой головной болью, будто намешала вчера все изобретенные виды алкоголя.

Какой кошар, я, оказывается, истеричка. Глупая истеричка. Ну и что за психолог из меня, раз я даже собственные эмоции не могу держать под контролем? Вчера я проплакала всю дорогу до дома, даже в маршрутке. Я села на последнее сидение и люди оборачивались на меня, когда я всхлипывала особенно громко. Одна женщина даже спросила, нужно ли мне помощь. Я сказала, что нет. И заплакала еще сильнее. Даже эта незнакомка переживает обо мне больше, чем подруга и остальные «друзья».

Хорошо, что от дома Адель до моего добираться долго. К концу пути я почти успокоилась. Каким-то чудом мое опухшее лицо с раскрасневшимися глазами не вызвало подозрений у родителей. Я проскочила в свою комнату и… Вот, очнулась с дикой головной болью и странным чувством, чем-то вроде смеси стыда и отчаяния.

Жестко я вчера, конечно. Не нужно было так долго копить в себе негодование. Хотя и высказывать его Адель по чуть-чуть — не имело бы толка. Она все-равно не слышит никого, кроме себя.

И все-равно мне было неуютно при каждом воспоминании о ее удивленном и одновременно испуганном лице.

Я нехотя встала с постели. Что же, нужно продолжать жить жизнь. Буду надеяться, что теперь, без Адель, станет чуть полегче. Или наоборот? Она все-таки внесла в мое скучное существование какое-то разнообразие… Ну да. Разнообразие в виде постоянных скачков настроения, мерзкой собаки, и чувства, что в нашем дуете я играю роль «страшненькой подружки».

Открыв дверь, я первым делом услышала жуткий вой. Неужели нашу квартиру заселила орава волков, пока все мы спали? Но это была всего лишь Чмоня. Она громко гавкала на меня, даже когда я скрылась за дверью ванной.

— Будешь завтракать? — спросила мама, когда я зашла в кухню.

Чмоня успела юркнуть за мной, хотя я хотела успеть закрыть дверь перед ее носом. Все слова, которые подразумевали прием пищи, благотворно влияли на нее. Так что Чмоня села рядом с мамой и уставилась на нее своими черными глазками. Мама с Чмоней нашли общий язык, так что на нее Чмоня почти не лаяла. Я не понимала, как маме удается совладать со всеми живыми существами в этой квартире.

На ее вопрос я покачала головой и налила себе стакан воды. Выпив всю за один раз, я поставила стакан на столешницу и уставилась на него. Через толстое стеклянное донышко можно было разглядеть столешницу, которая окрасилась в светло-зеленый из-за цвета стекла. Интересно.

— Что-то случилось? — спросила мама.

Я покачала головой и налила себе еще один стакан. Осушив его так же быстро, как и первый, я сказала:

— Давай, Чмоня, собирайся. Идем гулять.

Чмоня снова зарычала, но мама всучила ей кусочек сыра.

Мы вышли через полчаса. Эта маленькая глупая псина брезговала ходить по подъезду и боялась лифтов. Так что мне приходилось носить ее на руках по лестнице. Лестницы она тоже не любила. Наверное, ее укачивало. Один раз ее стошнило, пока я держала ее на руках, и с тех пор я стараюсь ходить максимально плавно.

На улице было солнечно, но дул холодный ветер. Когда там уже лето?

— Так, Чмноя, ты быстро какаешь, и мы идем домой, слышишь? — сказала я, стараясь говорить как можно любезнее.

Чмоня не кивнула, но завиляла хвостиком. На улице она была не такой вредной как дома. Наверное, старалась вести себя прилично при посторонних. Тогда если я стану жаловаться на нее, то мне скажут, что я все выдумываю.

Мы с Чмоней вышли со двора и пошли вдоль дома номер одиннадцать. Это не было преднамеренно. Мы всегда так ходили. Чмоня может подтвердить.

Так что, совершенно случайно зайдя во двор этого дома мы совершенно случайно обнаружили там Тимура и Дика. Время было утреннее, многие выгуливают собак, так что наша встреча совершенно случайная.

— Привет! — сказал Тимур, когда я подошла.

Чмоня тут же громко залаяла. Дик посмотрел на нее, как на огрызок от яблока, и отвернулся. Чмоне такое обращение не нравилось. Она оббежала его, наверное, чтобы смотреть прямо в глаза, и продолжила заливаться противным визгливым лаем.

— Это твоя собака?

Я кивнула. Почему-то мне стало стыдно. Кто в здравом уме и доброй памяти заведет себе помесь крысы и вселенской злобы?

— Миленькая, — сказал Тимур, когда Чмоня стала лаять на него.

Она отчаялась достучаться, то есть догавкаться до Дика, и потому снова перешла на людей.

— Ужасно миленькая, — сказала я.

Тимур присел рядом с Чмоней и попытался почесать ее. Чмоня от такой дерзости обалдела и потому целых три секунды не бросалась на Тимура. Но затем все пошло по накатанной и она загавкала так сильно, что я была уверенна, сейчас из окон высунуться жильцы и пошлют нас с нашей собакой на небо за звездочкой.

— Уже чему-то ее научила? — спросил Тимур.

Он, казалось, не удивлялся и не расстраивался из-за того, что Чмоня его не почитает. Хотя ему то что? Это же не его собака.

— Разве таких бестолковых собак можно чему-то научить?

— Конечно! Это же все-таки собака.

Мы вдвоем стояли и смотрели на Чмоню сверху вниз, пока она лаяла на нас, как в последний раз.

— Пока она умеет только злиться и какать, — сказала я. — Первое ты как раз можешь наблюдать, а второе мог бы, если бы встретился нам на пять минут раньше.

Тимур помолчал несколько секунд, а затем сказал, просто чтобы заполнить тишину:

— Здорово.

Мы двинулись в сторону аллеи, которая шла вдоль проезжей части. Тимур молчал, а я изо всех тянула Чмоню, которая уже сделала самое важное дело на сегодня и теперь рвалась домой. Я поглядывала на Тимура, он молчал. Так что я решила задать главный вопрос, который мучил меня со вчерашнего дня.

— Почему тебя вчера не было?

— Что? — нахмурился Тимур. — А что было вчера?

Теперь нахмурилась и я.

— Мой день рождения.

— Опять? — улыбнулся Тимур.

— Ну то есть его очередное празднование. У Адель. Она сделала для меня еще один праздник в качестве извинения.

— Я не знал.

Блин. Это же очевидно. Адель просто не захотела звать Тимура.

Она донимала меня звонками и сообщениями все следующие дни. Я уже начала бояться ходить на занятия, потому что Адель подстерегала меня на каждой переменке. Она пыталась заговаривать со мной, но я ее игнорировала. Это было безумно сложно. Я чувствовала, что поступаю неправильно. С каждым разом отказывать было все сложнее.

Так что в среду, после третьей пары, перед ожиданием длиной более чем в три часа, я немного сбавила обороты.

— Ну скажи, что мне сделать, чтобы ты перестала обижаться⁈ — сказала Адель так, будто сама вот-вот собирается обидеться.

Неужели она думает, что ей просто нужно что-то сделать? Типа подпрыгнуть три раза и закукарекать? Я качнула головой и отвела взгляд.

— Знаю! — вдруг воскликнула Адель. — Я знаю, что можно сделать…