Ступать было мягко, потому что пол был устелен ковролином по цвету едва отличимым от обоев. Но самым занимательным и по совместительству самым захламленным местом был туалетный столик с зеркалом с подсветкой. Его я и разглядывала, когда Адель сказала, что скоро вернется и выскочила из комнаты.

Я стала медленно прохаживаться вдоль стен. Одна из них была почти что до пола завешана фотографиями и рисунками. Фотографий было больше. Они висели, то просто приколотые на кнопки, то подвешенные малюсенькими прищепками к ниткам или гирляндам. Одни были в рамках, другие — без. Там Адель за партой в первом классе, там в купальнике по колено в воде, на одной — верхом на черной лошади, на другой в большой компании, на третьей с несколькими девочками-ровесницами. У меня на телефоне, вместе со скриншотами, фотками закатов, расписаниями пар и открытками от бабушки, было меньшей фотографий, чем у Адель на стене. Одну фотографию я рассматривала чуть дольше остальных. На ней Адель была с каким-то парнем, слишком на нее похожим, чтобы не быть ее родственником. Хотя волосы у него были короткие и темные, черты лица практическими совпадали с чертами Адель. Большие глаза, острые скулы и прямой нос.

— Это мой брат, — сказала Адель.

Я не заметила, как она зашла и потому вздрогнула, перестав пялиться на фотографию. Адель вернулась с подносом, на котором находились бутерброды и два стакана с соком. Я села на кровать и Адель всучила поднос мне. Затем она включила музыку, взяла бутерброд, и стала есть его, роняя крошки на пол и покачиваясь в такт музыки. Я молчала и смотрела на нее, сжимая пальцами ободок подноса. Былое напряжение вернулось, я снова стала чувствовать себя неловко рядом с Адель. Квартира, где жила я, казалась мне довольно большой, до того, как я побывала в этом доме.

— Как дела? — спросила Адель.

— Ну… я…

— Впечатлена? — спросила она с улыбкой.

Было видно, что она не пытается меня впечатлить. Она просто вела себя легко и непринужденно, как и привыкла.

— Ага, — сказала я.

— Да ладно тебе, — сказала Адель, забирая с подноса второй бутерброд. — Угощайся.

Я взяла бутерброд, хотя есть не хотелось. Он состоял из хлеба и расплавленного сыра, что не особо сочеталось с тем, как выглядела Адель. Она была худой, ее ключицы так выделялись, что я удивлялась тому, что они не прорезают ткань, которая их закрывает.

Адель стала о чем-то рассказывать, а я все крутила головой, рассматривая ее комнату. В какой-то момент она вышла на веранду и я пошла за ней. Адель села в одно кресло и, закинув ноги на столик, раскурила сигарету. Я села во второе кресло. Пепельницы не было, так что Адель приходилось несколько раз вставать и подходить к краю веранды, чтобы струсить пепел.

— Почему ты не поставишь пепельницу? — спросила я, наблюдая за очередным таким походом.

— Ты что, — сказала Адель. — Родители не должны знать, что я курю.

Еще у входа, на полочке, где лежали ключи, я заметила пачку сигарет и зажигалку. Так что сейчас я нахмурилась и спросила:

— А разве они не курят?

— Курят. Но я об этом типа не знаю. Так что и им не нужно знать про меня.

Я отвела взгляд и улыбнулась. Похоже, у Адель получается скрываться гораздо лучше, чем у ее родителей.

— Вот черт! — вдруг сказала Адель.

— Что такое? — переполошилась я, а затем услышала шум мотора.

— Родители вернулись.

Адель затушила сигарету о металлическую балку и бросилась в ванную комнату, вход в которую был прямо из ее комнаты. Адель не закрыла дверь и я услышала, как она включила воду, чтобы вымыть руки и, похоже, почистить зубы.

Когда она закончила, я уже заняла свое излюбленное место в изножье кровати. В тот же миг, когда Адель вышла из ванной, в комнату зашла женщина, лет сорока. Ее волосы были даже светлее, чем у Адель, обеими руками она держала маленькую сумку. Платье у этой женщины было простое, но цветом и фасоном удивительно ей шло.

— Привет, мама! — воскликнула Адель и бросилась ее обнимать, пряча лицо.

— Привет, маленькая. Я просто увидела ботинки и поняла, что ты уже дома и…

Ботинки были моими, но, похоже, подмены мама Адель не подметила. Она запнулась, потому что увидела меня, и заулыбалась шире.

— Здравствуй! — сказала она мне и я кивнула, попытавшись улыбнуться так же широко. — А ты…

— Мама, — сказала Адель, отступая от нее на шаг. — Это Ксюша. Моя новая подруга.

После этих слов меня как будто под дых ударили. Я вылупилась на Адель, словно она сама стала единорогом.

— Подруга? — шепотом переспросила я, но меня никто не услышал.

— Ясно, — сказала мама Адель, в очередной раз мне улыбаясь. — Ладно. Не буду вам мешать.

Она вышла и осторожно закрыла за собой дверь. Адель вернулась к бутербродам.

— Подруга? — переспросила я. — Так быстро?

В следующую секунду я понадеялась, что не произносила эти слова вслух. Но Адель удивленно вскинула брови и закивала.

— Ну да. А что такое? Ты против?

На последнем слове она заулыбалась. Я покачала головой сначала медленно, а потом все с большей амплитудой.

— Нет… Нет! Я очень даже за! — Сказала я и улыбнулась в первый раз за день широко и искренне.

Подруга. Наконец-то у меня появилась подруга.

Весь вторник и половинку среды я пребывала в полной уверенности, что произошло какое-то недоразумение. Адель училась на международных отношениях, я — на психологии. И хотя занятия у нас проходили в одном корпусе, мы редко пересекались. Раньше. А сейчас Адель стала мерещиться мне на каждой перемене. Едва я ее замечала, то старалась смотреть в другую сторону, чтобы не пересечься взглядом. Если бы это произошло, то пришлось бы вести светскую беседу, а мне этого очень не хотелось. В понедельник диалог у нас вроде и клеился, но мне казалось, что снова разговаривать непринужденно у меня не получится.

В среду, на большой перемене, я отправилась в столовую, как делала каждый будний день вот уже почти четыре года. Я покупала картофельное пюре, отбивную и будто бы в подарок мне каждый раз клали горку склизкой квашенной капусты. Я все забывала сказать, чтобы этого не делали и потому последние минуты перемены тратила на то, чтобы развозить капусту по тарелке так, чтобы сложилось впечатление, будто я ее ела, и повара не подумали, что они готовят невкусно.

До завершающего этапа моего обеда было еще минут десять, то есть капуста оставалась в том же положении, в котором мне ее положили. Я листала ленты социальных сетей и медленно жевала. За моим столиком больше никого не было. В первые разы, когда мне предлагали компанию, я от этого отказывалась, и потому теперь таких предложений не поступало. Я была этому рада. Несмотря на то, что я и так мало общалась с одногруппниками, в столовой я получала необходимую мне порцию тишины и спокойствия, достаточную, чтобы прожить оставшиеся две или три пары.

Увлеченная телефоном, я сперва не заметила, как кто-то подсел ко мне.

— Привет, Ксюша. Что делаешь после пар?

Я подняла голову и увидела Адель. На ней был малиновый короткий пиджак и в тон ему широкий ободок для волос.

— Ничего, — сказала я и только потом поняла, чем может сулить такой ответ.

— Здорово! — радостно заявила Адель. — Тогда поможешь мне выбрать мороженое, ладно?

— Чего? — переспросила я.

— Ну, понимаешь, — она перегнулась через стол и заговорила заговорщицким шепотом: — Я одна никогда не могу с этим справиться. Все время полагаюсь на чужое мнение. Вот и решила в этот раз попросить помощи у тебя. Ты же не против?

Я нахмурилась, но долго смотреть в ее улыбающееся лицо и не соглашаться было трудно, так что в конце концов я кивнула.

— Отлично! Увидимся после пар!

Адель вскочила со стула и упорхнула прежде, чем я успела воспротивиться. Я провожала ее взглядом, пока ко мне снова кто-то не подсел. Это была Вика.

— Приве-е-ет, — протянула она, смотря то на меня, то на дефилирующую по столовой Адель. — Вы что, теперь общаетесь?