Какое-то странное чувство заставило меня посмотреть вниз, под столик, и я увидела, что носок балетки Адель быстро, но уверенно скользнул по ноге Тимура. Он дернулся, а когда Адель перехватила его взгляд, улыбнулся. Улыбнулся! Но как-то неловко, будто извиняясь. А затем отодвинулся.

Последнее было бальзамом для осколочков моего сердечка. Но рано было радоваться. Хотя внешне это не отобразилось на Адель, и она продолжала улыбаться, как ни в чем не бывало, я знала, как это подействовало на ее самолюбие. А еще я понимала, что отвержение лишь подогреет ее интерес. Вот это уже опасно. Адель не привыкла останавливаться на полпути.

Хотя это она мне говорила, что с Тимуром лучше не водиться. Она говорила, что я достойна лучшего. Она подстраивала все так, чтобы мы общались как можно меньше, и она же была недовольна тем, что это все-таки происходило.

От таких мыслей мне стало жарко. К собственному удивлению, я осознала, что мне больше не стыдно. Я разозлилась. По-настоящему разозлилась. Казалось, что лицо покраснело, а из ушей валит пар. Но вряд ли на внешности в самом деле отобразилось то, что я чувствовала. Я всегда прятала эмоции, чтобы не привлекать внимания. Но почему я должна делать так и сейчас? Почему бы не показать людям, которые делают мне больно, что же я на самом деле чувствую?

Не ощущая больше ничего, кроме гнева, я схватила поднос с мусором и твердым шагом направилась к их столику.

Не знаю, в какой момент Адель меня заметила. Может, когда я еще шла, может, когда с грохотом отправила мусор в бак, который находился недалеко от их столика, может, когда громко опустила поднос на специальную подставку.

Я остановилась возле мусорки всего на пару секунд, чтобы посмотреть на Адель. Она тоже смотрела на меня. Ее глаза были широко распахнуты. А потом произошло то, чего еще никогда не было, — она первой отвела взгляд.

То, что она не собирается подойти и поговорить со мной, было очевидно. Адель вернулась к разговору за столиком и делала вид, что не замечает меня. Но я хочу, чтобы мы поговорили, и мы поговорим. Правда, подходить и при всех ругаться с Адель тоже не хотелось. Вероятно, ее друзья примут ее же сторону.

Выход был один — дождаться, когда Адель останется одна. Конечно, она бы не стала сидеть за столиком, пока все не уйдут. Поэтому, не думая ни секунды, я отправилась в туалет. Рано или поздно она туда явиться, даже если очень не захочет со мной пересечься.

В туалете никого не было, что удивительно. Я мерила шагами комнату, скрестив руки на груди и глядя под ноги. Сердце колотилось так, что я слабо слышала музыку, которая в туалете была гораздо громче, чем в общем зале.

Долго так ходить мне не пришлось. В следующий раз, когда дверь открылась, я увидела Адель. Она уже снова была в своем обыденном амплуа — улыбалась так, будто ей натянули кожу и закрепили прищепками где-то за ушами.

— Ксюша! — радостно воскликнула она. — Обалдеть! Ты тоже здесь!

Я замерла и уставилась на нее, даже не пытаясь улыбнуться. Теперь я ясно чувствовала, что вся ее радость — притворная. Когда я смотрела на Адель за столиком, она испугалась. Испугалась, что я здесь, что я вижу, почему она на самом деле бросила меня. Никаких важных дел, просто хотелось отдохнуть от меня в компании настоящих друзей.

Хотя я не отвечала и по моему лицу можно было догадаться, что я не разделяю ее восторга, Адель все продолжала лыбиться. Неужели всегда, когда она так улыбалась, это было не правдой, а актерской игрой? Сколько таких ее улыбок я приняла за чистую монету? Неужели меня так легко одурачить?

Наверное, прошла еще минута, прежде чем улыбка все же сползла с Адель. Я не собиралась первой начинать диалог, пусть она сперва скажет, что думает. А уж я потом начну все выкручивать так, будто она во всем виновата. Это ее тактика, так пусть теперь она работает против нее.

— Ксюш, — наконец сказала Адель. — Что ты здесь делаешь?

— Ем.

— Ты сама?

Я кивнула. Адель промолчала, но я видела, что ее губы сжались и на мгновение глаза превратились в щелочки.

— Не ожидала? — спросила я, не желая упустить шанс позлорадствовать.

Хотя внешне я держалась спокойно, внутри все клекотало. Долго я так не выдержу. Очень скоро Адель увидит, как я нервничаю и тогда ей не составит труда снова сделать из меня виноватую.

— Да, — просто сказала Адель.

Такого ответа я ожидала меньше всего. Она запросто приняла то, что ошиблась? Ну и ну. Почувствовав себя капельку смелее, я перешла в атаку:

— Почему ты сказала, что занята? Почему не позвала меня тоже? Ты же знала, как мне было плохо все эти дни.

На последних словах я еле сдержалась, чтобы не всхлипнуть. Адель смотрела на меня с легким прищуром. Наверное, под этим взглядом я бы вскоре разрыдалась, но тут в туалет зашла какая-то женщина. Она не обратила на нас внимания. Зато Адель пришлось отступить от двери, чтобы дать ей пройти, и она оборвала зрительный контакт. Я шумно втянула воздух и сжала кулаки. Надо держаться, иначе все снова повторится — я посчитаю, что нет ничего такого в поступке Адель, а она в который раз убедится, что со мной можно обращаться так, как ей заблагорассудится.

Когда я в следующий раз подняла взгляд, то увидела, что Адель стоит гораздо ближе ко мне. Как будто она был тем персонажем из компьютерной игры-страшилки, который приближается, когда на него не смотришь.

— Ты хочешь знать ответ? — сказала она.

Я кивнула, так сильно сжимая губы, что те занемели. Ну и хорошо, пусть лучше так, чем Адель увидит, как они дрожат.

— Ладно, Ксюш, ты сама напросилась. — Адель пару секунд смотрела в сторону, словно на стене были написаны подходящие слова. Затем она уставилась на меня. — Я не хотела тебя видеть. Знаешь, от тебя надо делать передышку. Твое общество утомляет. Ты ведь только и умеешь, что ныть, жаловаться, расстраиваться. Я не из службы моральной поддержки. Я хотела хорошо провести время… Поэтому не позвала тебя.

Адель говорила так просто и уверенно, словно озвучивала общеизвестные истины. Каждое ее слово било меня так же, как если бы это вживую делал профессиональный боксер. Я думала, что держусь стойко, но затем вдруг поняла, что по щекам бегут слезы.

— Зачем ты так говоришь? — выдавила я. — Ты же на самом деле не думаешь так обо мне.

— Ты уверена?

Я отступила на шаг, будто слова Адель были хлыстом, который не достанет до меня, если я отойду. Я врезалась в столешницу с раковинами и опустилась на нее.

— Уходи, — сказала я, сжимая столешницу руками так, что ее угол больно впился в ладонь.

— Ладно, — сказала Адель. С самого начала монолога она не менялась в лице и сейчас тоже оставалась нейтральной, будто мы говорили о погоде. — Только помни потом, что ты сама меня прогнала.

Адель ушла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Я все продолжала держаться за столешницу. Слезы застелили глаза, так что я ничего толком не видела.

Тут вернулась та женщина. Она подошла к раковине, чтобы помыть руки. Я быстро смахнула слезы рукавом.

— Что-то случилось? — спросила она.

— Н-нет, нет, ничего, — бормотала я, затем зачем-то добивала: — Извините.

Выскочив из туалета, я понеслась к выходу, уже не особо беспокоясь о том, кто и как на меня посмотрит и что я от этого чувствую.

Хотела бы я сказать, что к вечеру успокоилась. Но это было не так. Скорее даже наоборот. Чем дольше я находилась в таком состоянии, тем больше я осознавала, что Адель права и тем хуже становилось. Я и вправду только и делаю, что жалуюсь. Как со мной может быть интересно? Кажется, что в моей жизни не происходит ничего занимательно, ничего стоящего, ничего такого, что можно было бы рассказать.

Я жаловалась на куратора и на диплом, на Чмоню, на Влада и Тимура… Адель можно понять. Ей все это уже надоело. Я бы тоже не хотела, чтобы в моем окружении была такая подруга, какой я была для Адель.

Время не лечило, а, казалось, наоборот. Вернувшись домой, я сделала до вечера едва ли больше десяти шагов. Мою подушку уже можно было выжимать. Я чувствовала, что живот урчит от голода, но не было сил чтобы приготовить хотя бы бутерброд.