В больнице, в палате, Волгин несколько дней не приходил в себя. Его оперировали. Черепно-мозговая травма оказалась серьезной, требовала длительного лечения. Было больно смотреть, казалось даже потолок в палате давит на глаза. Рядом с кроватью на тумбочке стояли в вазе белые розы. Рядом с вазой лежала стопка бумаг, только через несколько дней, когда он пришел окончательно в себя, сестра, делавшая ему переливание крови, сказала:

– Это все ваши письма. Читайте. Наверное, хорошие. Выздоравливайте. У вас сильный организм. Идете на поправку.

Она только что проснулась, лежала в постели и думала: выпишется он сегодня или не выпишется? Он уж не однажды сообщал, что выписывается «завтра», но каждый раз врачи откладывали выписку. Когда раздался звонок, она крикнула дедушке, который сидел на кухне с майором. Дедушка работал над проектом реформ советской армии, а майор, подвыпив, излагал свои принципы и взгляды на положение в армии. Устроившиеся на пороге, собаки следили за выразительными жестами маленького майора и после каждого из них поскуливали, переводя взгляд на хозяина. Маршал хмурился. Он считал, что армия – это молодые силы, молодой мозг и реформу надо подстраивать под молодое поколение.

В который раз уже Лена кричала деду, чтобы открыл дверь, но никто не слышал ее голоса. Лишь когда завыл старый дог, давая понять людям, что надо прислушаться, маршал услыхал голос внучки. Он побежал открывать и увидел Волгина.

– Леночка, кто к нам пришел! – воскликнул он, радостно затряс руку Волгина, не отпуская и вглядываясь ему в глаза. Собаки завизжали, обнюхивая гостя, майор Безмагарычный с важным и сердитым видом протянул руку, а Волгин, сбросив пальто, направился к Лене.

– Вот и ты, – только и смогла сказать она сквозь слезы. Он присел рядом и погладил ее по руке, ни слова не говоря и переживая момент встречи, которой могло и не быть.

– Я рада, – проговорила она смеясь. – Мне скучно без тебя. Дедушка, давай обедать! Они целыми днями сидят на кухне и сочиняют послание Генеральному, а я одна тут. Ты похудел, Вова, похудел. Мне жаль, что такое случилось. Я говорила: не открывай дверь!

Она смотрела на него растерянно и с укором.

– Тебя плохо кормили. Я же Капитоше говорила, чтобы он каждый день возил тебе еды. Дедушка! – закричала она. – Давай обед! Любишь ты свою Лену по-прежнему или не любишь? Или ту вот выдру свою Чередойло полюбил? Фу! Какая фамилия! Как, знаешь, Держиморда! Она была у тебя в больнице?

– Ко мне только один раз приезжала Надя, – сказал он с грустью, и они отправились за стол.

– Так, а скажи, есть ли у тебя подозрения: кто участвовал в нападении на тебя?

– Не хочется говорить об этом, – отмахнулся он. – У меня боли еще не прошли. Громко говорю, вот тут пульсирует от голоса. Работать не могу, все мысли выгребли из головы боли.

– Посмотри, дедушка, твою внучку, считай, дочь родную, делают калекой, гения стараются убить. Когда же найдут этих подонков. Если ты меня любишь, найди их, пожалуйста. Но я же знаю, что ты меня любишь, дедушка, – капризно проговорила за столом Лена.

– Ну, конечно, внученька моя, – прослезился старый маршал, подошел и поцеловал ее в лоб. – Как ты могла подумать, я без тебя жить не смогу. Я же сказал Андропову. Куда выше?

– Так где же результаты? Когда с Вовой случилось, я позвонила полковнику Свинцову, а мне женский голос отвечал, что он в загранкомандировке. Когда на меня машина наехала, тоже сказали, что он в загранкомандировке, а когда на Вову наехала машина, то он тоже в загранкомандировке. Это тебе ни о чем не говорит? Почему он в командировке? Всегда! А вот позвони, когда он дома сидит, ничего не случается. У него алиби всегда.

– Ну, я справлялся у Андропова относительно полковника Свинцова. Наводил справки. У него самые отменные характеристики.

– Еще бы, – съязвила внучка. – Ни разу не поймали, все время в загранкомандировках, когда совершаются преступления. Почему же тогда, дедушка, на Вовиного приятеля не совершаются такие нападения? Они часто бывают вместе, дружат, а почему-то только на Вову? Не кажется ли тебе это подозрительным?

– Ладно, – вздохнул строго маршал. – Сейчас займемся докладными по реформе, пора уже представлять их Брежневу, а потом я снова займусь этим полковником.

– Что заниматься, дедушка, его застрелить лучше, – взволновалась Лена. – Ты ждешь, когда мне голову проломят.

– Леночка, дорогуша, так же нельзя, – пожал плечами маршал и принялся есть суп.

– Да, – крякнул майор Безмагарычный. – Сейчас засядем за послание Генсеку. Помнишь, Ларик, как под Любомлем! Если бы не восьмая армия! Р-раз своим танковым крылом!

Затем начались воспоминания, в которых Лена не желала участвовать.

Она направилась после обеда в свою комнату. Волгин попил чаю, молча посмотрел на хмурого маршала.

– Надо, Владимир Александрович, через месяц все закончить, уже назначен прием у Генсека, так что прошу и вашу работу, чтобы была готова, – проговорил маршал и налил себе, и Волгину по стопке. – Давайте, иногда полезно. Я при Лене не могу, съест живьем. А нынче вот надо. Не гнушайтесь.

– Ларя, не могу, давай чокнемся, – заговорил майор Безмагарычный. – Я с чего пить начал? Когда восьмая армия своим левым крылом попала в болото, я и запил тогда в первый раз.

– Я примусь немедленно за дело, – сказал Волгин, чувствуя в себе самом неутоленный голод.

– Только коротко, чтобы он сразу прочитал сам. А не помощнички вшивые.

Только на следующий год, к весне, работа была написана, подготовлена. Волгин, приходя к Лене, зачитывал ей абзацы о частной собственности, где утверждал, что частная собственность, как и частная жизнь человека, является неприкосновенной; другое дело, какая – мелкая или крупная собственность.

Лена во всем соглашалась, полагая, что сейчас такое либеральное время и говорить надо обо всем в резкой форме.

– Только обнажившись, женщина может доказать подлинное свое совершенство, – отвечал на это Волгин. – Только, признав правду, страна может избавиться от коррупции.

Три пункта составили предложения Волгина: 1. Власть и государство. 2. Коррупция должностных лиц и болезнь власти. 3. Пути устранения болезни, частная собственность и государственная.

Маршал, много раз объявлявший о том, что он окончательно уже подготовил свою работу, в «самый последний раз» добавлял в нее некоторые мелочи, все никак закончить ее не мог. На следующий год, осенью, наконец он объявил, что теперь-то уж он окончательно закончил и отдал Лене вычитать. Он просто устал от непрерывных тревог по поводу войны в Афганистане, которая принимала затяжной, невыгодный для Советского Союза характер.

Когда документ был полностью подготовлен, маршал обратился в Политбюро с просьбой о возможной встрече с Брежневым. Дело было осенью, и ему ответили, что в настоящее время из-за неотложных проблем Генеральный секретарь не сможет его принять. Он подождал ровно четыре месяца и снова начал зондировать возможность встречи. Его настойчивое желание встретиться с «вождем» наверху многим не нравилось. Ему назначили встречу на уровне помощников Генсека, но он возмутился и ответил, что подождет. Когда терпение его кончалось и он уже был готов на самые решительные действия, хотя сам еще толком не предполагал, что это за «самые решительные действия» он предпримет, как ему позвонили и сообщили о скоропостижной кончине Брежнева. Маршал в первые минуты плакал. Он оплакивал не Брежнева, которого не любил. Ему было до боли обидно, что все усилия оказались напрасными. Кто теперь будет «вождем»? Как отнесутся к нему и к его начинаниям? Но вскоре он с облегчением узнал о назначении Генеральным секретарем Андропова. Его он знал, уважал. Не за ум, за верность делу и своим друзьям.

Свинцов редко совершал дела собственными руками, а если приходилось, то со стопроцентной уверенностью в положительном исходе мероприятия. Он был крупный спец, несмотря на свои годы. Он выполнял личные поручения Андропова. Его поручения носили специальный государственный характер. Его жизнь строилась именно по принципу: «есть человек – есть проблема». Если необходимо было устранить человека, который мог угрожать безопасности Советскому Союзу, Свинцов занимался этим лично. Выводить из строя наиболее рьяных противников Советского Союза – работа не новая, но требующая огромных знаний и волевых усилий. В своей стране все было просто. Он изобрел метод, который сводился к тому, что человек, которого выводили на точку по ликвидации объекта, не убирался, а убиралось звено, непосредственно связывавшее Свинцова с тем, кто будет осуществлять операцию, то есть исполнителем. Например, пропадал важный чиновник, занимавший только недавно большой пост. Его находили убитым выстрелом в голову или в грудь, но в таком случае обязательно с контрольным выстрелом в висок. Начиналась возня, поднимали «на уши» всякие «службы». Не было случая, чтобы дело засветилось. Его осуществлял не сам Свинцов. Для положительного осуществления предстоящего «дела» выстраивалась Свинцовым «деловая цепочка» с минимумом звеньев, но с обязательным промежуточным звеном. Звено, соединяющее его самого со следующим звеном, устранялось вместе с «объектом», одновременно или на час-полтора раньше.