Ковров вскочил, словно ужаленный. Руки его тряслись.

– Да я вас, этих хомо сапиенс! – прошипел он, выходя из-за стола.

В этот момент отворилась дверь, и вернулся дознаватель Челюкин, молча поглядел на милицейского офицера и предложил ему взглядом выйти.

– Видишь, аспирант, какие у нас строгие люди, я с тобой чирикаюсь, а другой мордой об стол, али об угол сейфа и признание подписывать кровью, – проговорил Челюкин, присаживаясь. – Ты вот что, скажи, что тебе надо от этой внучки маршала? Девушка в тяжелом коматозном состоянии, маршал в ярости, размахивает пистолетом, не мудрено, одна внучка. Слушай, какая у тебя там наука будет?

– Кандидат филологических наук, – отвечал подавленно Волгин.

– Слушай, дрянь дело, кому это, скажи честно, надо? Начальник наш сидит на телефоне, отменил всякие совещания. Ждет от маршала звонка.

Дознаватель набрал номер и спросил:

– Товарищ полковник, как?

Опустил трубку на рычаг и пронзительно посмотрел воспаленными глазами на Волгина.

– Плохо твои дела! Встань! – неожиданно закричал Челюкин. – Я с ним разговариваю, как с человеком! А он еще вон что, себе, негодяй, позволяет! Встать!

– Я вас, я вас, – ничего не понимал Волгин.

– Молчать, убийца! Внучка умирает! А он тут хорохорится!

Волгин подумал, что теперь наступили последние минуты в его жизни, если из нормального человека дознаватель Челюкин превратился в грубого, наглого, рефлексирующего милиционера.

– Что случилось? – поинтересовался Волгин вежливо.

– Я сказал: молчать! – заорал во всю глотку дознаватель.

Его продержали в милиции пять дней, и все эти дни Волгин испытывал на своей шкуре колебания состояния здоровья Лены, устав от окружения, от вопросов дознавателя, начальника угрозыска, от всего. На шестой день к нему в камеру вошел дознаватель Челюкин и радостно сообщил:

– Милый ты мой ученый, теперь все нормально, можешь уходить. Она полностью отрицает твою вину. Поздравляю, я верил в тебя, я всем говорил, что такой умный человек, ученый, можно сказать, не может совершить преступление.

– Спасибо, – отозвался устало Волгин.

В общежитии его удивил вид Мизинчика. Он, осклабясь, глядел на вошедшего Волгина, потом вышел из-за своего стола и подал ему ключ. Что случилось? Как-то уж этот мерзкий тип подозрительно угодливо ведет себя. Через пять минут Волгин открыл дверь своей комнаты и поразился – вещей в платяном шкафу, на столе, в ванной не обнаружил. Окно было открыто, так бывает всегда, когда из общежития окончательно съезжают. Кто же совершил такое опустошение? Он стремглав бросился вниз, намереваясь выяснить все у Мизинчика.

– Где мои вещи? И кто имеет право без моего ведома их трогать? – спросил в ярости Волгин.

– Я не виноват. Тут приехал на машине один офицер от маршала и приказал, чтобы немедленно погрузили все ваши вещи в машину и увезли тут же, сейчас же, я возражал, но возражать было бесполезно. Сказали, чтобы ты позвонил по этому телефону. Они тебе все объяснят.

В приемном покое больницы Склифосовского Волгину показали, где лежит Лена. Она находилась в отдельной палате. Посредине стояла невысокая кровать с различными приспособлениями для больных, стол, простой столик у стены и стул, а возле кровати находилось еще кресло, специально принесенное для старого маршала главным врачом больницы. Волгин отворил дверь тихо, никто не услышал, как он вошел. Он кашлянул в тягучей тишине и подошел нерешительно к кровати. Маршал снизу вверх устало смотрел на него, показал на стул. Лена спала. Горячечный румянец покрыл ее нежные щеки. Руки лежали сцепленные на животе, который тоже медленно с ровными промежутками поднимался и опускался. Волгин молчал. О чем спрашивать? Молчал и маршал, низко опустив голову.

Через час Лена проснулась и сразу же увидела Волгина, и ее глаза, такие же синие, радостно заблестели.

– Ну, как? Переехал? Я совсем забыла сказать дедушке сразу, а только потом вспомнила, они тебя перевезли в охотничью квартиру, – выговорила с трудом она.

– Да? А я не знал, – отвечал Волгин и придвинул свой стул ближе. – Как же так угораздило тебя? Милая моя, ты же поехала на такси? Лена, как получилось?

– Она доехала до метро на такси и передумала, – пробубнил устало старый маршал, – хотела сесть на метро, а тут автомобиль.

– Лена, ты вышла из с такси?

Она кивнула, но глаз не отвела от его лица, ожидая нового вопроса.

– На переходе? Перед метро? Там, где меня сбила машина?

– И тебя сбила? – спросил маршал удивленно.

– Нет, меня сбила много лет назад, но там же, – добавил Волгин. – Это просто удивительно. Но почему ты вышла? Лена, скажи?

– Я вспомнила про черный шар и решила, что лучше сойти, потому что будет неприятность, – сказала она, поднимая глаза на потолок. – Получилось хуже. Так судьба вела. – Ее голос задрожал.

– Автомобиль не заметила, «Волга»?

– Не помню, – отвечала шепотом она. – Я расплатилась с таксистом, Вова, стала переходить улицу на зеленый свет, и вот ужасный толчок.

– Об этом можно потом, – проговорил мрачно маршал и покачал головой, страдальчески глядя на внучку. – Сами понимаете, черт бы всех взял, в нашем городе, пожалуй, пора наводить порядок. Да, ваши вещи шофер мой перевез. Первое, о чем попросила внученька моя. Вот вам ключи, тут у меня в кармане в пальто остались. – Маршал стал рыться в карманах тут же висевшей шинели и, найдя связку, протянул Волгину. – Там хорошее место. На Филях, возле речки.

– Спасибо, – сказал Волгин. – Благодарю вас.

Он просидел допоздна. То и дело заглядывала медицинская сестра, приносила питье, промывала раны. Волгин стоял, отвернувшись, у окна в эти минуты. Его чуть было не раздавила машина именно на этом же самом переходе, приблизительно в это же время, и вот теперь – она. Все повторяется. И, видимо, как обычно, как в тот раз с ним, на перекрестке тоже никого не было. Волгин пытался связать концы с концами, вспоминая, как сбила его машина.

– Ты не можешь, Лена, вспомнить цвет хотя бы автомобиля? – спросил он.

– Не могу. Фары, помню, были большие, когда приближались.

– Меня тоже ослепило, тоже визг, скрип, большие фары, свет в глаза, и тоже не помню ничего. Нет, правда, я запомнил, кажется, «Волга» сбила.

– И меня «Волга», – сказала Лена. – Не «жигули». Это я точно помню.

– Зеленая?

– Кажется. Если бы ты не сказал, что зеленая, я бы, может быть, не подумала, что она зеленая, но теперь мне кажется другой она не могла быть.

– Почему? – спросил Волгин, всматриваясь в ее лицо.

– Не знаю, – отвечала она, закрывая глаза от усталости. – Не знаю. Я не знаю. Юпитер заслоняет, вижу черный шар и черные лучи во все стороны.

Маршал умоляюще поглядел на Волгина, покачал осуждающе головой. Волгин рассказал маршалу о человеке, который преследует его, Волгина.

– Кто он такой? – поинтересовался маршал мгновенно. – Скажите, какое отношение имеет к вам? Дайте мне имя, фамилию, я скажу кому надо, из него пыль вытряхнут.

– Он полковник Комитета государственной безопасности.

– И что? – поразился маршал. – И не с таких спесь стряхивали вверх ногами. Имя, фамилия, отчество?

– Свинцов Николай Петрович, – произнес Волгин, глядя на Лену.

– Злых много людей, но и на них можно найти управу. Я узнаю, проверю. Не дай бог, если он причастен, сотру в порошок.

Волгин поздно ночью уехал на новую квартиру.

Утром он хорошенько рассмотрел квартиру: поблескивавшие лакированной поверхностью столы и кресла, ковер на стене, ковер на полу, журнальный столик – хорошо быть маршалом!

Он не мог долго усидеть на месте и отправился снова в больницу.

Дежуривший у дверей капитан, стройный, молодой, при погонах, с помятым лицом, приподнялся со стула, спросил:

– Вам к кому? Маршал велел никого не впускать.

Капитан открыл дверь и назвал его фамилию.

Маршал лежал на походной кровати военного образца, которая стояла в углу, возле нее – маленький журнальный столик, на котором уже, несмотря на раннее утро, стояли в вазе свежие полевые цветы. Лена лежала на спине, скосив глаза, поглядела на Волгина, и ее спокойное лицо говорило о том, что она рада.