– Но ни разу не погладил, теперь ты меня научил премудростям, я прошла курс чувственной любви.

– Женщина, Лена, это совершеннейшее создание на земле. Почему? То, что рождает жизнь, – красота. Жизнь рождает женщина. Выходит, что женщина на земле – это и есть красота. Вот что такое женщина. Мужики правят – это как проявление грубой силы, которая не имеет ничего общего с красотой. Мужики находятся на первой стадии своего развития. Они только начинают изучать, Лена, свой предмет интереса.

– Выходит, что ты отсталый человек, – сказала Лена, вздохнув, и тут их пригласили ужинать.

За ужином маршал ругал всех.

– Да, Брежнев – дурак, конечно, но придется и нему идти на поклон. Я ему сказал три года назад, что твой Солженицын, когда у тебя силовые рычаги? Армия тонет, генералы воруют, солдаты дезертируют, офицеры пьянствуют. Зачем, говорю, заниматься чепухой? Но нет ответа. Фурцеву отравили. Беда. Все работают на НАТО. Ум у него, как у моего кобеля хвост – куцый и прямой. Я внучке не могу купить отечественный пуловер. Все импортное.

Майор Безмагарычный насуплено молчал, опрокидывая рюмку за рюмкой, и только крякал, повторяя:

– Беда. Беда.

– Дедушка, ты пригласил бы болерунов потанцевать, – попросила Лена.

– Каких, внученька, болерунов?

– Да вот которые в балете танцуют. Вов, помнишь, ты говорил как-то очень изящно о балете? Скажи, что такое балет?

– Лена, я просто сказал, что балет – это то, как изящно можно изобразить музыку жестами рук и ног.

– Смотри, – буркнул маршал. – Ты это Брежневу скажи.

Но встреча с Брежневым откладывалась. Уже минула зима, весна, заканчивалось лето, зачастили дожди, а Волгину было велено не покидать Москву, так как со дня на день ожидалась поездка к Брежневу. Волгин перелистал свою книгу и думал о том, что сейчас бы все написал лучше, изящнее, тоньше и философски убедительнее. Он делал записи, готовясь написать вторую книгу.

Благодаря стараниям маршала он получил московскую прописку и теперь жил в Москве на законном основании. К нему порой заявлялась Маня Рогова, соседка из Бугаевки, «ночной призрак сеновала», осевшая в столице и работавшая дворником в ЖЭКе. Его новая книга имела название: «Красота и женщина». Чем больше он размышлял о женщинах, тем больше вопросов у него возникало. Вот Маня – зачем она к нему приходит и сидит?

Однажды позвонила Лена и приказала звонким голосом:

– Вова, привет, собирайся! Дедушка сказал: пора!

Он оделся в новый черный костюм австрийского производства, белую сорочку и галстук, причесался.

– Поцелуй меня, – сказала Лена, когда он появился у них.

Старый маршал уже ждал его – в новой парадной форме со всеми орденами, со звездой. Он выглядел озабоченным, помолодевшим лет на десять. Лена их перекрестила, когда они уходили. Волгин на площадке, вызывая лифт, оглянулся – Лена не закрывала дверь.

Черный длинный ЗИЛ, присланный из Кремля, стоял у подъезда. Маршал сел на переднее сиденье, а Волгин – на заднее. В салоне роскошного автомобиля приятно пахло. Молодой водитель молча сидел за баранкой и искоса глянул на маршала, как бы спрашивая разрешения тронуться. У маршала взмок под фуражкой лоб. Было еще довольно рано, десять часов сорок пять минут. В одиннадцать их могли принять. Но когда они приехали в Кремль, им сказали, что принять их могут только в четырнадцать часов тридцать минут. Объяснений никаких не дали.

В четырнадцать часов за ними снова приехал длинный черный ЗИЛ.

Их повели к Брежневу. Они прошли бюро пропусков. Потом военный человек повел через залы по длинному коридору в самые недра Кремля. Они шли по длинному коридору, вдоль нескончаемого ряда окон. Было впечатление, что на улице пасмурно, хотя светило солнце. А вот когда открыли одну из дверей, то сразу хлынул в глаза приятный белый свет, от которого он зажмурил глаза. Они вошли в приемную с высоченными потолками, в которой за столами сидело несколько женщин. Он не успел еще разглядеть их, как маршал потянул его за собой. Они минули еще какой-то коридор, подошли к другой двери, потом свернули еще раз, и перед ними растворили двери. В кабинете маршал вытянулся и отрапортовал о прибытии. Брежнев поднял глаза от стола. За длинным столом сидели двое в штатском, Волгину они показались знакомыми, видимо, он их видел на экранах телевизора или на портретах.

– Товарищ Генеральный секретарь, маршал Ротмистровский прибыл для разъяснений некоторых положений новой реформы в армии. – Маршал стоял навытяжку, его пунцовое лицо выражало высшую степень напряжения. Брежнев показал рукой, и они присели.

– Армия, – заговорил он, рот у него был словно заполнен кашей. – Важная сторона жизни партии и народа. Поэтому я, отрывая драгоценное время, слушаю. Вы говорили, между прочим, что с вами придет очень умный молодой человек, так сказать представитель молодого поколения нашего народа.

– Так точно, товарищ Генеральный секретарь! – громко отрапортовал маршал. – Я с ним и пришел.

– Ах, это он, очень хорошо. Коммунистическая партия всегда придавала большое значение воспитанию молодых, продолжателей нашего ленинского дела. С вашей запиской я ознакомился на досуге, товарищ маршал Ротмистровский, я хотел бы уделить внимание товарищу молодому поколению, нашей надежде и нашему общему делу. Армия наша реформируется по правильному пути, а ваша забота – это вклад в общее дело. Похвально.

Брежнев привстал грузно из-за стола. Он смотрел на Волгина равнодушно и удивленно от вздернутых бровей. На Генсеке был отличный, из толстой темно-синей материи, костюм, галстук, и от него веяло добродушием и негосударственными мыслями.

– Так говорите, что он для нас как философ, – обратился он к маршалу, как к своему старому знакомому. – А для меня имеется один большой философ. Это товарищ Маркс, на ленинской основе которого прочно зиждется фундамент коммунизма. На базе марксизма-ленинизма.

– Имя – это всего лишь форма, Леонид Ильич, – выпалил стремительно Волгин и растерялся, в то же время стремясь не упустить нить рассуждения.

– Содержание, молодой человек, определяет форму, – продолжил разговор Брежнев, глядя на маршала.

– Имя, Леонид Ильич, всего лишь форма, которая ничего не говорит, лишь обозначает понятие. Мы видим Луну, но это видимость формы ее. Луна – это когда мы станем ногами на нее.

– Это правильно. Но надо знать, что марксистско-ленинское учение обозначает народность, – сказал Брежнев, перебивая Волгина и опять глядя на маршала, который заерзал на стуле, полагая, что разговор не клеится. – Я понимаю вас, но надо знать все хорошее, что имеется в СССР.

– Имя, обозначение, Леонид Ильич, как первая, как низшая ступень понятия, как его изначальная форма, как обозначение материального. А вот превращение материального в духовное – это означает переход человеческого эгоизма в новое качество.

– У нас один символ – советский символ. А вот скажите мне, я вас понимаю, вы достойный человек, а что такое наша советская история, которая создавалась народом и в которой неразрывно связана Коммунистическая партия?

– Если коротко, то, Леонид Ильич, история – это старая колымага, в которую запряжен тот или иной народ.

– У нас советская история, и ее тащат ракеты, а не колымаги, товарищ молодой человек. А вот народ тогда что такое?

– Народ – это общность людей, то есть это история, на лице которой написано кровью и потом его имя – русская, немецкая, советская и т. д.

Брежнев поднял брови, как бы говоря, что, мол, я понимаю, ваши выводы – результат большого ума, но они могут быть ошибочны. Это сразу уловил маршал и заерзал на стуле, ему не нравился разговор. Брежнев говорил об одном, а Волгин совсем о другом. Но на лице Генерального секретаря было любопытство, и это маршала успокаивало. Волгин решил заговорить о любимом предмете Брежнева, о котором он знал со слов маршала.

– На нашей родине, Леонид Ильич, процветает пышным цветом ложь, все лгут, а ведь в высоком понятии, Леонид Ильич, – родина – это земля, на которой произрастает древо нашей жизни. И вашей тоже. Ложь – это бритва, которой срезают с человека самое главное для жизни – совесть. Человек без совести, согласитесь, это как земля без гравитационного поля, она рухнет в бездну. Или человек без совести – это все равно, что человек в море без рук – он далеко не уплывет. Это простая истина, Леонид Ильич, но нет простых истин, как нет простых судеб. Даже простая маленькая копейка дорого стоит, ибо без нее в магазине жизни невозможно купить хлеба на дорогу. Ваша роль очень важна.