– Слушай, ты умный человек, как ты смог купиться? Вдруг заразная?

– Умный, умный, все умные, пока жареный петух не клюнет в одно место! – орал Борис.

Он бросился в комнату, где находился Хес с намерением убить того. Хес ладонями закрыл лицо, и из-под ладоней донеслось до них рыдание. Он плакал. Борис с трудом разыскал, бегая по комнатам, роясь в каких-то лохмотьях, найденных в платяном шкафу, старые рваные брюки, с трудом влез в них и немного успокоился. По дороге домой он рассказал подробно о том, как появился в предбаннике с Сержем, как милиционер предложил им снять всю одежду с целью безопасности, ибо таков приказ председателя КГБ Андропова, и как он разделся, плюнув на все, и отправился на свидание в кальсонах. Один!

– Честное слово, смешно было. Но думаю, пусть пожалеет, пусть увидит, что я горю ради квартиры огромным желанием сделать все, как она хочет. Чисто психологически. А она, такая вся, развалясь: «Пройдемте в комнату, там поговорим». В комнате топчан, легла на топчан без трусов. «Неужели, говорит, вы откажетесь удовлетворить дочь Генерального секретаря Политбюро».

После того вечера, долго еще служившего предметом общих насмешек, Волгин первым делом отнес свое эссе в журнал и встретился с Твардовским, который любезнее необходимого тряс ему руку, внимательно и вместе с тем, как показалось Волгину, с некоторой настороженностью холодно поглядел на молодого человека.

Волгин не пытался развеять эту холодность. Он молча положил на стол десять страничек своего труда и собрался уйти.

– Откуда вы сами? – спросил главный редактор.

– Из Сибири, – ответил Волгин. – Из Хабаровского края.

– А точнее? – вел допрос Твардовский.

– Я из Бугаевки, есть такая деревушка в Хабаровском крае. Почитайте. Если не подойдет, я заберу.

Главный редактор решил немного сгладить из взаимное отчуждение:

– Думал, может, земляки. Но сибиряки тоже хорошие люди.

Волгин молчал. Хотелось поскорее уйти. Он подумал, что как появился здесь непрошено, так и уйдет незамеченным.

– Заходите, – бросил вслед ему Твардовский.

Волгин на самом деле торопился. Ждала Лена, а еще кончался срок пребывания его в аспирантском общежитии, это не давало покоя. Как быть дальше? Что делать? Он догадывался, Лена предложит ему ту самую охотничью квартиру, в которой останавливаются охотники-земляки старого маршала, также знал, что не стоит соглашаться, ибо ни в коем случае не желал впадать в полную от нее зависимость. Он понимал: через пару месяцев придется бежать из плена.

Одетая по последней моде, в замечательном голубом болоньевом итальянском плаще, с красным шарфиком на шее и на высоких шпильках, блистающих лакированными красными боками, она напряженно ждала его.

Она учла критику Волгина, перестала носить затасканные джинсы, рваные вязаные кофты, разбитые туфли, разлохмаченные волосы. Перед ним сидела прилично одетая, серьезная молодая дама.

– Вова, я тебя, между прочим, жду давно до неприличия. Ты посмотри, кто сидит на вахте у вас? Тот самый козел. Я ему уже сказала, чтобы он подыскал другую работу, а то дедушке скажу. Он его вышвырнет вмиг.

В его комнате посередине стоял стол, у стенки находилась узкая казенная кровать.

– Нет женской руки, – сказала Лена, принимаясь за уборку, поднимая пыль, вымела из углов, вымыла стол, умывальник. – Ну что? Я вижу, ты чем-то недоволен? Что случилось? У тебя вид, будто ты кого-то убил.

– Лена, я не намерен шутить.

– Ты думаешь, я случайно надела лучшее французское платье? Посмотри, какой цвет, олух ты царя небесного! Дедушка купил в «Березке». Вдвоем ходили. Он сказал, что красивее платья не бывает, только, говорит, короткое.

Волгин поднял глаза и только сейчас заметил на Лене красивое, коротенькое, выше ее округлых прекрасных коленок, от которых он не мог отвести взгляда, платье. Пригнанное в талии, оно словно отлито было по ее точеной фигурке.

– Ленка, ты красавица!

– Нет, мой дорогой, ты просто осел, если не замечаешь, что я – вылитая Бриджит Бордо, только красивее. Вот если я разденусь, что ты будешь делать, милый мой мальчишка? Кстати, вот что я хотела показать, – она сунула руку в свою маленькую кожаную сумку и извлекла оттуда пистолет «ТТ» и наставила на Волгина. – Хенде хох! Посмотри, посмотри, именной дедушкин. Что? Смогу я себя защитить? От твоих Мизинчиков. Дедушка говорит: если чувствуешь, что тебе угрожает опасность, стреляй первая, потому что твой враг – мой враг. – Она покрутила пистолетом перед носом Волгина и положила в сумку.

– Это угроза? – засмеялся Волгин, любуясь ею.

– Да. Понимай, что это так. И ты должен знать, что я девушка необыкновенная, например, милый мой мальчишка, мне сколько лет? Не знаешь?

– Ну, двадцать, ну, девятнадцать?

– Вот и не угадал. Мне триста семнадцать лет. Не меньше. Я знала Ивана Грозного. А буду жить до двух тысяч ста пятидесяти семи годов.

Волгин засмеялся и пристально посмотрел на нее.

– Лена, почему ты решила, что тебе триста семнадцать лет? Почему не больше? Мало! – Он засмеялся и обнял ее.

– Нет, серьезно, ты, наверно, думаешь, что люди умирают, нет, не умирают. Они переходят в другое состояние. Не знаешь ты простых вещей, а кандидат наук. Хочешь, я могу вызвать черта? Хочешь? Скажи, что хочешь. Не вредничай. Сегодня странный день – противостояние Венеры и Марса, объединению которых мешает Юпитер. Я могла бы тебя просто приколдовать, но я этого не делаю.

– Не хочешь? – спросил Волгин.

– Есть чары посильнее колдовства!

– Какие? – поинтересовался Волгин, и тогда она, остановившись напротив и закрыв глаза, сбросила легкими движениями с ног туфли, сделала паузу, подняла медленно руки, пошевеливая растопыренными пальцами и расстегнув все пуговицы на платье, медленно и осторожно стала его снимать, захватывая руками со спины и поднимая вверх. Под платьем оказалась розовая коротенькая шелковая рубашка, оттенявшая ее восхитительные бедра. Волгин замер в удивлении, ибо он много раз видел ее обнаженной, но сейчас какая-то волна захлестнула его, вызывая желание пасть перед нею на колени и сказать, что она права, что более удивительной женщины он не встречал на земле. Затем она подняла одну ногу, сгибая ее в коленке и показывая, какая у нее плавная, женственная и замечательная линия. Волгин, медленно сполз со стула и обхватил ее за бедра.

– Да тебе нет равных в Москве.

– Лети повыше, – блеснули в глазах ее слезы.

– В мире.

Она сбросила всю одежду, обнажаясь. Розовое солнце заката заглянуло в комнату, словно для того, чтобы прикоснуться к ее телу. Она улыбалась, выжидая, затем повернулась в медленном танце, призывно, и удаляясь от него.

– Ты чувствуешь? Вот свет Венеры проходит, обдавая нас волной серебристых звуков, вот она касается меня, и я вижу перед собой большую возвышенность, на которой снег, и на том снегу чернеет точечкой маленький такой человечек, в руках у него два светящихся шара, от шаров бьет волной неистовый свет судьбы нашей. Сияющий белый свет – это жизнь, а вот источающий черный свет – смерть. Ой! – воскликнула она. – Мне больно! Что такое? Милый мой, положи меня на постель.

Волгин осторожно положил ее в постель и укрыл одеялом.

– Что случилось? – спросил он.

– Как будто меня ударило – большое, черное, с огнем в глазах, – простонала она.

Волгин принес стакан воды из-под крана.

– Воду в таких случаях нельзя пить, – сказала она. – У меня сегодня из-за противостояния Марса и Юпитера, двух самых страшных планет в Космосе, открылось отверстие в голове, через него я получаю информацию. Я почему взяла пистолет? Не знаешь? Я сегодня видела явление.

– Какое явление?

– Черный комок разлетелся вдрызг на дороге. То очень опасно, – сказала она с чувством. – Сегодня тем более. Мне лучше из дома не выходить, но я так хотела тебя видеть.

– Мистика, – проговорил Волгин, доставая из холодильника бутылку с вином и разливая по стаканам.