Как только раздался звонок в дверь, он машинально вскочил, затем снова прилег на кровать, желая, чтобы женщина, позвонила подольше, хоть этим он унизит ее. Минут пятнадцать она непрерывно звонила. Наконец впустил, затворил дверь, и, пока она снимала пальто, налил себе еще сто граммов коньяку.

– Налить тебе? – спросил он из кухни и тут же поставил стакан рядом и налил ей.

Домработница – некрасивая, небольшого росточка, в мохеровой красной вязаной кофте, при пышности которой казавшаяся еще меньше ростом, чокнулась и выпила, заела бутербродом и присела на стул:

– Зачем звал, товарищ полковник?

– Нужно, – ответил Свинцов, наливая себе и морщась при мысли, что опять нужно будет выпить. – Скажи, сколько тебе лет?

– Сам знаешь, Коляна, не придуривайся. А что? Человека годами измерять не будешь? Небось соскучился? А? Давно с бабенкой не спал?

Свинцов подумал и налил себе еще. Немного пробубнив о чем-то, налил домработнице и отправился в спальню. Он был пьян, но знал, что физиологические потребности стоит исполнять вовремя. Он прочитал одну книгу в Париже, в которой описывались страдания человека, давшего себе обет сексуального воздержания. Домработнице, которую не надо упрашивать, не надо объяснять, что Свинцову от нее нужно. Она его обняла своей короткой толстопалой рукой и залепила, как она любила выражаться, полнокровный поцелуй. Он поворочал головой и спросил:

– Снова ты?

Это была его любимая шутка, и он находил ее очень остроумной. После Свинцов отправился на кухню, где налил себя коньяку и выпил. Нет, жизнь явно к нему не благоволит. Он многое потерял после смерти Людмилы, которая имела связи, с ней было удобно. Но он мог потерять все, если бы не совершил тот поступок, когда по своей обычной жестокой привычке сработал неумолимо и четко. Вопрос стоял так: она или он!

Пока Глафира занималась уборкой, он пришел к выводу, что готов встретиться с маршалом. Стоило бы разработать план встречи и возможного разговора о Волгине.

Свинцов усмехнулся своей хитрости и прилег на постель. Он слышал, как Глафира скребла, потом стирала белье, потом варила щи. Привстав снова, отправился к телефону и набрал номер капитана, который осуществлял по заданию Свинцова слежку за Волгиным:

– Капитан, докладывайте. Я хоть и пьян, но соображаю. Давайте, давайте, а то у меня времени мало.

С той стороны провода рассказали обо всем, что знали. Но ничто не являлось новым или неожиданным для Свинцова. Кроме одного: нового места работы Волгина.

– Уволим, – сказал Свинцов. – Не позволим врагам работать в печати. Ленин сказал: печать – оружие пролетариата. Не наступило еще их время. Что докладывает Мизинчик? Не живет? Причина? Черт знает что такое! Немедленно установите! Прописан? Нет. На прописке? Хрен редьки не слаще. Ну, знаете, это недопустимо! Он на содержании в ЦРУ! Если никто, значит, ЦРУ!

Он так и скажет маршалу: Волгин убил его жену. Именно так и скажет.

Волгин шагал привычной своей дорогой. Вот театр Ермоловой со своими афишами, кафе, булочная, Центральный телеграф, а вот и улица Белинского.

Его встретил Борис, одетый в новый стального цвета костюм. Он явно волновался, то и дело поглаживая густые волосы, трогая цветастый красивый модный галстук.

– Послушай, Володь, ты меня послушай. Зайдем ко мне. Там сейчас у меня сидят три девушки, все красивые. Имей в виду. Плохих не берем. Понял? Это ты где-то там пропадаешь с инвалидными колясками. Я понимаю, зарабатывать надо, но не таким же образом работает кандидат наук. Не возражай, не возражай, там, где нет женщин, там, не возражай, там нет жизни. – В коридоре было темно, и слышалась падающая с потолка капель. – У меня тут три девушки. Отличные. Ты ничего не делай. Ты молчи. Я провожу эксперимент общения с НЛО. Я их приобщаю к внеземной цивилизации. Ты только исполняешь мои приказания.

– А Аллочка?

– Послушай, ты как с луны сорвался, у меня двойняшки родились, Володь, такие девки здоровенькие, а Аллочка с ними, у своей матери, в Жуковском, мать с отцом в санатории, сеструха у мужика, я – один! У меня две хороших девушки и одна – так себе. Ты брюнет, я блондинку тебе отдаю, а себе беру самую красавицу!

– А дочек как назвал? – поинтересовался Волгин.

– Слушай, кончай, Володь, потом расскажу.

Борис взъерошил волосы и рванул с решимостью дверь на себя. В полутемной комнате тускло горел торшер, в дальнем углу над журнальным столиком склонились три женские фигуры. Свет просвечивал их волосы, и та, что была блондинкой, стояла с низко склоненной головой, и ее волосы светлым шаром висели над столиком. Происходило что-то спиритическое, чего не мог понять Волгин. Борис его тут же затолкал в другую комнату, и молча, на цыпочках прошел к девушкам, придав лицу странную, застывшую мину, выпятив губу, сложил ладони перед собой, в такт ритма шага, монотонно подбирая голос, наклонился над столиком и зашептал ритуальные слова, обращенные к небу:

«Чистота мысли, истинная в своей первозданности и бескорыстии, в своей благожелательности, которая покоится между космическим духом и земной материей, между причиной и следствием, между чудодейственными трионами, помогут нам, истинным земножителям, свидеться наконец с теми носителями добра и зла, которые в своем полете могут приблизиться к нам, притронуться чувствительными окончаниями материального мира и показать ныне нам, этим трем дщерям и мне, истинное благоволение Всевышнего и Единого Духа Вселенной, который превосходит всех и вся на бренной земле. И да нисходит благодать, и да будет планета Юпитер истинным отправителем своих посланцев. Да будет так! Всемирный Отец небес, не поглоти Великого Человека, дух бескорыстия и беспристрастия, я, как истинный юпитерианец, прошу тебя и приходи ко мне. Мы угнетены. Верховный Небесный наш Отец. Да снизойдет на землю от Юпитера Дух благодати и материальный Дух».

Борис блаженствовал в обществе прекрасных девушек, которых он, кстати, подцепил на улице несколько дней назад. Он старался вовсю. Взобравшись на табурет, воздел руки к потолку и восклицал какие-то непонятные выражения, носившие скорее оккультный характер, чем материальный, чувствуя, что к нему прислушиваются, и каждое его слово для девушек – нечто важное, как например, для него – слово апостола.

Прошло примерно полчаса. Если говорить откровенно, атмосфера в коммунальной квартире, в которой Горянские занимали две комнаты, была несколько накалена. Соседи видели, как к Борису, у которого родились недавно двойняшки-девочки, пришли три молоденьких девушки, что не могло не вызвать у соседей чувство глубочайшего нравственного возмущения. Особенно буйствовала по сему поводу жившая в соседней комнате Аня, водительница троллейбуса, молодая, сильная, неоднократно пытавшаяся соблазнить Бориса девушка, от которой он шарахался, как черт от ладана. В своей комнате она говорила громко, двигала какие-то тяжести, от которых содрогались пол и стены, выкрикивала матерные слова. Но ничто не могло помешать Борису ожидать вызволения из нематериального плена материальную основу Неопознанного летающего объекта, то есть первозданную субстанцию, живущую на другой планете.

Борис утверждал, что НЛО может появиться у него в квартире, в центре Москвы. Вероятность появления обитателя НЛО у него равна ста процентам! Он проповедовал материализацию неких субъектов с НЛО посредством упрощенной сигнализации словами, то есть прямого обращения к ним. Заклинания годились любые, лишь бы девушкам нравилось. Он достал огромную бутыль с красным крепким вином и налил полные бокалы, и предложил девушкам, которые должны были выпить вино с закрытыми глазами, шепча при этом слова: «Мы угнетены, Верховный Небесный наш Отец. Да снизойдет от Юпитера Дух благодати и материальный Дух». Они пили, как было сказано Борисом, мелкими глоточками, чтобы ощутить внеземную благодать. Он включил магнитофон на минимальный звук, желая расслабить девушек, которые через полчаса «юпитерианского пития» заплетающимися языками читали слова заклинания. Карина неожиданно стала выкрикивать, словно курица. Ее потянуло икать. Блондинка Света принялась мотать головой туда-сюда, и ее распустившиеся волосы вспыхивали на свету. Она словно теленок мычала свое обращение к высшему духу о том, чтобы он не снизошел на землю, а чтобы она поднялась в те сферы, где обретается дух. Лишь красивая шатенка Лида, обнажая ослепительные ровненькие зубы, выгибая гибкое в талии тело под синим платьем, из-под которого были видны ее красивые ноги, наблюдала чудодейственное влияние своих изумительных ножек на Бориса. При каждом удобном случае платье задиралось все выше и выше.